Сьюзен Филлипс - Что я сделала ради любви

— В жизни никого не обманывала.

Она сняла вторую сережку.

— А я тебе не верю.

Один носок.

— Ну, может, иногда, мухлевала в «Пикшионери»[17], — призналась Джорджи.

Снимая по очереди один из предметов одежды и украшения, они то и дело отступали от решетки, чтобы лучше видеть друг друга. Вверх-вниз, вверх-вниз: чувственный танец разоблачения и сокрытия…

На пол лег второй носок.

— Интересно, мужчины когда-нибудь капали мед тебе в пупок, чтобы потом его слизать? — осведомился Брэм.

— Сотни раз.

Она потеребила верхнюю пуговку на блузке, стараясь выиграть время и все еще не уверенная, насколько далеко сможет зайти в этом очень личном пип-шоу.

— Когда у тебя в последний раз была любовница? — выпалила она неожиданно для себя.

— Очень давно.

Он просунул палец под застежку на джинсах.

— Когда?

Она выдавила между пальцами красную пластиковую пуговицу.

— Не можем ли мы поговорить об этом в другой раз?

Застежка вылетела из петли.

— Нет, не можем.

Разговор о прежних любовницах должен был погасить ее желание, но этого не случилось.

— Позже. Обещаю.

— Не верю.

— Если я захочу тебя надуть, можешь пройтись по моей голой спине в шпильках.

— Если ты попытаешься меня надуть…

Верхняя пуговица расстегнулась словно по собственной воле.

— …никогда больше их не увидишь.

Блузка медленно соскользнула с рук. Под ней оказался кружевной белый лифчик от «Ла Перла» с такими же трусиками, о которых Брэм пока не знал.

Он неторопливо снял часы — Джорджи совсем забыла о дурацких часах, — так что теперь на нем оставались только джинсы… и то, что под ними.

Джорджи никак не могла глубоко вздохнуть, но все же отодвинулась, расстегнула синие слаксы и, глядя Брэму в глаза, стала их стягивать.

У нее были очень красивые ноги: длинные, стройные и сильные — ноги танцовщицы. Брэм уперся в них взглядом. Прошло несколько бесконечных секунд, прежде чем он тоже отступил и снял свои джинсы. Под ними были серые трикотажные трусы-боксеры, облепившие весьма заметную эрекцию. Джорджи уставилась на внушительную выпуклость.

— Теперь твои трусики, — потребовал он, снова подходя к решетке.

Впервые в жизни ее охватило такое безумное возбуждение. А ведь они даже не коснулись друг друга!

Она расстегнула лифчик. Бретельки упали, но она, придерживая обеими руками чашечки, вернулась к решетке.

— Сначала ты потрудись, — прошептала она.

— Придется довериться тебе, — прохрипел он и, засунув пальцы под резинку боксеров, стащил их и встал перед ней в своей великолепной наготе.

Джорджи пожирала его глазами: широкие загорелые плечи, мускулистый торс, узкие бедра, чуть светлее, чем остальная кожа. Джорджи и не почувствовала, как опустила руки. Лифчик порхнул на пол.

— Отступи, — приказал Брэм едва слышно.

Он использовал ее, и она использовала его. И ей было все равно.

Она отошла в середину комнаты и сняла невесомые нейлоновые трусики. Он смотрел на нее так пристально, что тело охватило огнем.

Брэм спал с куда более красивыми, чем она, женщинами, но Джорджи не испытывала ни капли мучительной неуверенности в себе, от которой страдала, живя с Лансом. Это Брэм. Ей плевать на его мнение. Ей нужно только его тело.

Она вскинула голову:

— Отойди, чтобы я смогла как следует тебя разглядеть.

Но у Брэма больше не было сил терпеть.

— Игра закончена. Мы уходим отсюда. Немедленно.

Джорджи не хотела уходить. Она хотела навсегда остаться в этом мире чувственных грез и поэтому сняла с крючка голубой лифчик-цветок. Каждая чашечка состояла из трех шелковистых лепестков. Повернувшись к Брэму лицом, она молча отстегнула каждый лепесток. Очень медленно. Сначала боковые, потом — центральный.

Глаза Брэма хищно блеснули.

— Ты меня убиваешь!

— Знаю.

Она схватила трусики из того же набора и отступила, чтобы Брэм мог видеть весь процесс облачения в эротическое белье. Кстати, промежность у трусиков отсутствовала.

— Неплохо сидят, не находишь?

— У меня весь ум отшибло. Иди сюда.

Она шаг за шагом подобралась к смотровой щели.

— Ближе, — прошептал он. Джорджи молча подчинилась.

Они прижались лицами к решетке, и губы встретились через завитки черного металла. Только губы.

И тут земля дрогнула. Действительно дрогнула. Или по крайней мере стена. Джорджи растерянно ахнула, когда последнее препятствие между ними взвилось вверх. Ей следовало знать, что изобретательный управляющий магазином обязательно устроит нечто в этом роде. Ощущение безопасности мигом развеялось.

Брэм наклонил голову и прошел в образовавшееся отверстие.

— Не всем открывают этот секрет.

У нее никогда не было секса без любви, а Брэм предлагал только грязные наслаждения. Джорджи слишком хорошо знала, как он двуличен. Как независим. У нее не имелось иллюзий в отношении Брэма. Глаза ее были широко открыты. В точности как он хотел.

— Это всего лишь наше первое свидание.

— Черта с два первое!

Он шагнул вперед и впился взглядом в ее обнаженную грудь, выставленную напоказ лифчиком с открытыми чашечками.

— Леди, я обожаю ваше белье.

Костяшки его пальцев прошлись по ее соску. Он поднял и застегнул тонкий лепесток и стал ласкать ее грудь сквозь прозрачную преграду.

Ноги Джорджи ослабели. Колени подогнулись. Брэм увлек ее на большую оттоманку со стеганой обивкой. Они стали целоваться. Он снова припал губами к ее соску. Она запустила пальцы в его волосы и закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Он раздвинул ее бедра своими. На ней по-прежнему оставались трусики без промежности. Он раздвинул нейлон, погрузил пальцы в ее шелк и играл тонкими завитками, пока она не задрожала от желания.

Не в силах вынести эту пытку, Джорджи встала коленями на оттоманку, приподнялась и медленно вобрала его в себя.

Брэм тяжело, прерывисто дышал, но не пытался войти в нее еще глубже. Он дал ей время принять его. И она воспользовалась своим преимуществом. В полной мере. Опускаясь чуть ниже, Джорджи тут же поднималась вновь, и все начиналось сначала. Его плечи стали скользкими от пота. Но она не заботилась о его потребностях. Не желала знать, хорошо ли ему. Не думала о его чувствах, фантазиях, эго. Ей было важно одно: что он может сделать для нее. А если он не удовлетворит ее, если окажется, что ее надежды были напрасны, она не собирается оправдывать его, как оправдывала надежды Ланса. И станет жаловаться долго и громко, пока все не будет так, как захочет она. Но похоже, что это вряд ли будет необходимо.

— Ты за это заплатишь, — проскрипел он сквозь стиснутые зубы. И все же позволил ей делать то, что она желает. Правда, длилось это не слишком долго. Джорджи обезумела настолько, что пришлось оставить игру.

Шуметь они не могли: только тонкая стенка отделяла их от позорного разоблачения. Брэм уткнулся лицом в ее грудь, а рука ласкала Джорджи в том месте, где соединялись их тела. Она выгнулась, налегая на его руку, откинула голову и, вцепившись в плечи, пустилась в безумную молчаливую гонку.

Не любя его. Только используя.

Брэм содрогнулся. Джорджи тихо охнула.

Разрядка…

И только потом… потом проза жизни вторглась в чувственный туман и отрезвила Джорджи. Дикий беспорядок в гардеробной. Смятое, разбросанное по полу белье, за которое они даже не заплатили. Совершенно неподходящий муж. Когда они оторвались друг от друга, рассудок вновь вернулся. Нужно дать ему понять, что ничего не изменилось.

— Молодец, Скип, — бросила она, разминая затекшие ноги. — Не Джордж Клуни, конечно, но способности у тебя определенно имеются.

Он шагнул к потайной двери, но тут же обернулся и стал беззастенчиво разглядывать ее тело, словно метил территорию.

— По крайней мере на один вопрос ответ получен.

— На какой именно?

Он лениво улыбнулся:

— Я наконец вспомнил, что случилось в ту ночь в Вегасе.

Чаз увидела в окно, как темно-синяя «хонда» Эрона остановилась на машинном дворе. Через несколько минут открылась входная дверь. Господи, на кого он только похож!

Она выскочила в коридор, чтобы встретить его, но вместо пакета с пончиками, как ожидала Чаз, он тащил только свой уродливый черный мешок. Очевидно, он совсем не был счастлив видеть ее и, кивнув, попытался пройти мимо. Чаз загородила лестницу:

— Что у тебя было на завтрак?

— Оставь меня в покое, Чаз. Ты мне не мать.

Чаз уперлась одной рукой в стену, а другой — в перила. Он уже вспотел, а ведь на улице даже не было жарко.

— Бьюсь об заклад, она привыкла каждое утро подавать своему мальчику яйца с колбасками и большую тарелку с блинчиками!

— Я ел овсянку, довольна?

— Я же говорила, что сама приготовлю тебе завтрак!

— Больше я на эту удочку не попадусь, ясно? В последний раз ты поджарила мне яичные белки.

— И тост, и апельсиновый сок. Перестань строить из себя ребенка! Нужно решать свои проблемы, вместо того чтобы их заедать!

— Теперь ты превратилась в шринка!

Он оторвал ее руку от стены и протиснулся к лестнице.

— Тебе только двадцать лет! И не претендуй на житейскую мудрость!

Он никогда не ругался, а Чаз нравилось доставать его. Может, все-таки она доведет его до взрыва? Она потопала за ним наверх.

— Так ты видел Бекки в этот уик-энд?

К тому времени как они оказались на верхней площадке, Эрон уже задыхался.

— Мне вообще не следовало говорить тебе о ней.

Бекки жила в соседней квартире. Эрон был без ума от нее, но та едва его замечала, что не явилось большим сюрпризом для Чаз. Очевидно, Бекки была большой умницей и достаточно хорошо выглядела, хотя красавицей ее не назовешь, а это означало, что у Эрона имелись кое-какие шансы… при условии, что он похудеет, сделает приличную стрижку, купит нормальную одежду и перестанет изображать из себя дегенерата.

— Ты пытался поговорить с ней, как я тебе велела?

— У меня полно работы.

— Пытался?

Чаз наставляла его, требуя вести себя дружелюбно, но не чересчур, а это означало, что он не должен был смеяться своим идиотским хрюкающим смехом, а также разглагольствовать о видеоиграх. Никогда! Ни в коем случае!

— Я не видел ее, поняла!

— Видел! — с уверенностью заявила Чаз, входя за Эроном в офис Джорджи. — Видел, но у тебя смелости не хватило заговорить с ней. Неужели трудно поздороваться и спросить, как дела?

— По-моему, можно придумать кое-что пооригинальнее. Не находишь?

— Когда ты пытаешься быть оригинальным, со стороны это выглядит ужасно. Начинаешь заикаться и выглядишь полным идиотом. Хотя бы раз в жизни возьми себя в руки. Будь спокойным и сдержанным. Только «привет» и «как дела». Ты принес с собой плавки, как я просила?

Он бросил черный мешок на стул.

— Ты также не мой личный тренер.

— Привез?

— Не помню. Может быть.

Чаз подумала, что некоторый прогресс все же намечается. Эрон уже соглашался съедать приготовленный ею ленч и больше не привозил еду с собой. Прошло только три недели, и Чаз была уверена, что брюшко у него немного усохло.

— Сегодня перед отъездом домой поплаваешь полчаса в бассейне. И я не шучу.

— Могла бы заняться собой, а не приставать к окружающим, — проворчал Эрон, опускаясь в офисное кресло у компьютера. — Давно бы излечилась от психического расстройства.

— Мне нравится мое психическое расстройство. Прекрасное средство держать на расстоянии всяких подонков, — фыркнула она. — Хотя в данном случае и это не помогает.

Вообще-то Эрона трудно было назвать подонком. Он был порядочным парнем, и втайне Чаз восхищалась его умом. Однако при этом он был ужасно беспомощным и бестолковым. И одиноким. Если бы он только слушался ее, то, вполне возможно, у него могла бы появиться девушка. Не то чтобы секс-бомба, но умная и хорошенькая.

— Ленч в половине первого, — объявила она. — Не опаздывай.

Повернувшись к выходу, Чаз увидела стоявшую в дверях Джорджи. Очевидно, та успела запечатлеть всю сцену на видеокамеру.

Чаз вызывающе подбоченилась.

— Это незаконно, знаете ли. Нельзя снимать людей без их ведома!

— Найми адвоката, — посоветовала Джорджи, не отрывая глаз от объектива.

Чаз вылетела в коридор и направилась к задней лестнице. Джорджи была последним человеком на Земле, с кем ей хотелось сейчас говорить. Вчера, когда Джорджи вернулась домой вместе с Брэмом, оба вели себя странно. У Джорджи на лице были красные пятна, и она упорно не смотрела на Брэма, который улыбался ей с крайне самонадеянным видом. Чаз понятия не имела, что с ними происходит. Они воображали, будто она не знает, что эти двое спят в отдельных комнатах. Чаз же давно догадалась, ведь Джорджи совершенно не умеет застилать постель. Так что же стряслось вчера?