Джулиана Грей - Чтобы встретиться вновь

– А тем временем я должен буду сидеть где-нибудь в деревне и бездействовать…

– Желательно за пределами Англии.

– О черт. За пределами Англии? Я терпеть не могу Париж, а друзей у меня больше нигде нет… – Он замолчал. В мозгу, как гадкий угорь, зашевелилась мысль.

– Что такое?

– Мм… в общем-то ничего. Глупая мысль об одном нашем друге.

– Что за мысль? Что за друг?

– Ученый. Зовут его Бёрк. Наш с братом очень близкий, доверенный друг. У него появился какой-то безумный проект, требующий провести год в замке в горах Тосканы. Что-то связанное с моторными авто и всяким таким… на самом деле совершенно не годится…

– Боже правый! Это же идеально!

– Что? О Господи, нет. Ни под каким видом. Сырые, паршивые места эти замки. Да еще нужно отказаться от женщин, и выпивки, и… в общем, от всего, что делает жизнь сносной.

– То, что вам требуется, Пенхэллоу. Великолепно. Я немедленно напишу необходимые письма, открою линию связи…

– А это что такое?

Но сэр Эдвард уже составлял памятную записку.

– Думаю, Биддл из конторы во Флоренции снабдит вас всем необходимым. Тоскана, да? Насколько мне помнится, ее называют землей бесконечного солнца. Ха. Вы превосходно проведете там время. Будете в высшей степени признательны этому вашему мистеру Бёрку.

Роланд следил за быстрым движением по бумаге ручки сэра Эдварда, и его начало подташнивать.

– Я отказываюсь…

– Что-что? О, Пенхэллоу, чепуха! Я позабочусь обо всем с этой стороны и дам вам знать, когда можно будет вернуться. Подумайте об этом как о своего рода творческом отпуске. Вы вернетесь посвежевшим, обновленным. Полным вкуса к жизни и все такое.

Роланд, никогда не лезший за словом в карман и не терявший самообладания, понял, что лишился и того и другого. Челюсть его беспомощно отвисла.

Сэр Эдвард сложил записку и поднял взор.

– Что такое? О, бросьте, Пенхэллоу. У вас такой вид, словно вам только что вынесли смертный приговор. Только подумайте обо всех преимуществах: солнце, вино, приличная еда! Опытные молодые женщины, не умеющие говорить по-английски!

Он встал, протянул записку Роланду и ухмыльнулся, как демон.

– Что может пойти не так?

Тридцать миль к юго-востоку от Флоренции,

март 1890 года

Мальчик был не старше четырех-пяти лет. Он решительно стоял в дверях гостиницы и темными глазами смотрел на Роланда со странной напряженной враждебностью, нахмурив лоб и прикусив большой палец.

– Слушай, молодой человек, – деликатно кашлянув, произнес Роланд и поставил ногу на ступеньку. – Может быть, ты разрешишь мне пройти?

Мальчик вытащил палец изо рта.

– Мой отец тебя запросто побьет.

Дождь с карниза капал на тулью шляпы Роланда, стекал на узкие поля, а уже с них заливался за воротник пальто. Холодная и промокшая рубашка неприятно липла к коже.

– Думаю, ты прав, – согласился он, собрав воротник пальто в кулак. – Но пока мне бы очень хотелось обсушиться у того жаркого огня, что потрескивает в камине прямо за твоей спиной. Разумеется, если ты не против.

– Мой отец, – заявил мальчишка, ткнув пальцем в нос Роланду, – сможет расколошматить тебе лицо, и ноги, и руки, и ты будешь плакать вечно. – Последнее слово он произнес с особенным удовольствием.

Роланд моргнул. За небольшой фигуркой мальчишки он ясно видел общую комнату гостиницы: длинные столы, сидящих за ними людей, тарелки с дымящейся едой и бутылки местного вина. В камине приглашающе ревел огонь, прогоняя прочь сырой мартовский воздух.

– Конечно, я буду плакать, – сказал Роланд. – И очень горько. Нисколько в этом не сомневаюсь, ни капельки. Но, слушай, там горит огонь…

– Филипп! Вот ты где!

Измученный женский голос послышался из-за спины Роланда, откуда-то из глубины вонючего грязного гостиничного двора, который он только что пересек. Голос измученный, да: натянутый, иссохший, с небольшой хрипотцой, но тем не менее очень знакомый.

От потрясения спина Роланда напряглась. Нет, только не здесь. Он наверняка ошибается. Не во дворе деревенской итальянской гостиницы, запрятанной в далеких холмах, в милях и милях от цивилизации и комфорта Флоренции, в целой вечности от лондонской оранжереи, где он в последний раз слышал этот мелодичный голос.

Нет, должно быть, просто воображение разыгралось.

– Филипп, ты же не причиняешь неудобства несчастному джентльмену, верно? – Женщина говорила страдальческим тоном, быстро приближаясь к его правому плечу. Боже милостивый. Нет, он не может воображать ее сейчас. Или может?

– Сэр, прошу прощения. Мальчик ужасно устал и…

Роланд повернулся.

– Ой. – Леди мгновенно осеклась и отступила на два-три шага. Ее лицо было почти полностью скрыто под полями шляпки, но изгиб губ и подбородка был в точности таким, какими их помнил лорд Роланд. Клетчатый шарф укутывал шею, длинную и изящную, плавно перетекающую в деликатную плоть плеч и груди, сейчас благоразумно прикрытых темным шерстяным пальто.

– Роланд, – прошептала она.

Разумеется, ему снится сон. Она не может быть настоящей. Плод его усталого воображения. Тяготы путешествия дают о себе знать.

– Леди Сомертон, – произнес он, слегка поклонившись, и с полей шляпы потоком хлынула вода. Раз уж это сон, следует хорошо сыграть отведенную ему роль. – Какой очаровательный сюрприз. А я как раз знакомился с вашим сыном.

«С сыном», – эхом отдалось у него в голове.

– Лорд Роланд, – ответила она, склонив голову, и сложила перед собой обтянутые перчатками руки. – В самом деле, большой сюрприз. Мне не следовало… О, Филипп, ну право же!

Роланд резко обернулся и успел увидеть, как кончик языка мальчика прячется в его херувимском ротике.

– Прошу прощения. – Она прошла мимо Роланда и взяла Филиппа за руку. – Обычно он такой хороший мальчик. Это все дорога, и его няня заболела в Милане, и… о, Филипп, пожалуйста, будь славным мальчиком, извинись перед его милостью.

– Ты велела мне подождать там, где сухо, – сказал Филипп, серьезно глядя в лицо матери.

– Велела, – согласилась она, склонившись к нему, – но я никогда не просила тебя приставать в дверях к ничего не подозревающим джентльменам. Попроси прощения, Филипп, и пропусти его милость. Он страшно промок.

– Извините, – буркнул Филипп.

– Филипп, ну право же!

Мальчик вздохнул и повернул лицо к Роланду.

– Мне очень стыдно, ваша милость, и я больше никогда так не сделаю.

Роланд торжественно поклонился.

– Все в порядке, старина. В полном порядке. Это ты сгоряча. В свое время я делал вещи и похуже.

– Очень хорошо, Филипп. Ты молодец, – сказала леди Сомертон. – А теперь пропусти его милость.

Филипп недовольно посторонился.

– Благодарю, сэр, – все так же торжественно произнес Роланд, поднимаясь по ступенькам. В дверях он обернулся и снял шляпу.

– Вы только что прибыли, мадам? Насколько я понимаю, сегодня у них тут полно народу.

– Да, только что, – ответила она, подняв к нему лицо, и взгляд голубых глаз нанес ему удар такой силы, какой не бывает во сне. – Но я уверена, что мы найдем комнату. Леди Морли как раз сейчас разговаривает с хозяином, и… ну, вы знаете леди Морли.

– Леди Морли, клянусь Богом! – Он улыбнулся. – Значит, вы путешествуете вдвоем? Чертовски неподходящее для этого время года.

Она выпрямилась, все еще сжимая ручонку Филиппа.

– Полагаю, можно сказать и так. А вы, лорд Роланд? Вероятно, направляетесь во Флоренцию?

– Нет-нет. Собственно, мы как раз оттуда. Я здесь с братом и… и еще одним человеком. Мы… – Мы собираемся провести год в полном сквозняков итальянском замке, как монахи, посвятив себя алгебре, и Платону, и бог знает чему еще. Потрясающе проведем время.

Она выжидательно вскинула брови.

Роланд взял себя в руки.

– В общем, не важно. Я очень надеюсь… То есть, если я могу быть чем-нибудь полезен…

– Нет-нет. – Она потупилась. – Мы прекрасно справляемся.

– Хотите войти?

– Нет, я… я кое-кого жду.

Лорд всмотрелся в темноту у нее за спиной.

– Разве нельзя подождать внутри? Здесь ужасно сыро.

– Она появится с минуты на минуту.

Голос был спокойным и решительным, в точности каким помнил его Роланд. Вообще это страшно раздражает: если уж он взял за труд увидеть леди Сомертон во сне, неужели она не может совершить что-нибудь более драматическое? Более фантастическое? К примеру, сорвать с себя платье, прыгнуть к нему в объятия и заняться с ним любовью, прижавшись к стене гостиницы, а дождь пусть струится по ее телу.

О да. Вот это будет подходящим сном.

– Ну что ж. – Он слегка поклонился. – Полагаю, вскоре мы снова увидимся.

– Да, вероятно. – Таким тоном, словно собирается на прием к дантисту. Она повернулась к Роланду спиной, взяв мальчика за другую руку.

Со двора гостиницы послышался пронзительный голос:

– Лилибет, ты в жизни не догадаешься, что я только что увидела в конюшне!

Малыш Филипп крикнул в ответ:

– Кузина Абигайль, иди посмотри, тут такой странный дяденька!

Сон принимал весьма нежелательный оборот.

Роланд торопливо вошел в дверь и оказался в тепле общей комнаты, оставив леди Сомертон и ее сына на крыльце.

– Ради всего святого, Пенхэллоу. Мы ждем тебя целую вечность, – протянул герцог Уоллингфорд, поставив свою кружку, но увидел лицо лорда и изумленно воскликнул: – Что с тобой? Встретил привидение?

– Похоже на то, – отозвался Роланд, бросил шляпу на стол и скинул пальто, обдав все вокруг брызгами. – В жизни не догадаешься, с каким призраком я только что столкнулся снаружи. Здесь, в чертовом Богом забытом гостиничном дворе! Это что, вино?

– Местные помои, – ответил герцог, наполняя из кувшина пустую кружку. – Как правило, я не строю никаких догадок, но в данном случае подозреваю, что твое привидение имеет какое-то отношение к вдовствующей маркизе Морли. Правильно?

Роланд плюхнулся на стул напротив, чувствуя, как благодарны его кости, вновь обретя твердую опору.

– Видел ее, что ли?

– Слышал. Мы постарались остаться незамеченными. – Уоллингфорд толкнул кружку к брату. – Выпей, старина. Милостью Божьей скоро принесут еду.

Финеас Бёрк наклонился к Уоллингфорду.

– Леди Морли ругается с хозяином вот уже четверть часа, – сказал он. – Просто адский шум. Они как раз поднялись наверх, чтобы посмотреть комнату.

– Помяните мое слово, – заметил Уоллингфорд, – нас вышвырнут из наших комнат, и мы будем вынуждены спать в общем зале.

– Наверняка нет, – возразил Роланд, сделав большой глоток вина. – Ты же чертов герцог, Уоллингфорд. Какой смысл быть герцогом, если не можешь сохранить за собой даже комнату в гостинице?

– Помяни мое слово, – мрачно повторил Уоллингфорд.

Бёрк постучал указательным пальцем по обшарпанной деревянной столешнице.

– Во-первых, они женщины, – сказал он, – а во-вторых, это леди Морли. Берет штурмом все, что угодно, старая дракониха.

– Не такая уж и старая, – снисходительно отозвался Роланд. – Мне кажется, ей еще и тридцати нет. О, это наш обед?

В их сторону, чуть пошатываясь, шла девушка в домотканой юбке и несла огромный оловянный поднос, полный цыплят и толстых кусков деревенского хлеба. «Хорошенькая», – лениво отметил Роланд, кинув на нее оценивающий взгляд. Она поймала этот взгляд и неуклюже, с грохотом поставила поднос на стол в ту самую секунду, как с лестницы донеслись слова Александры Морли на ломаном итальянском, перекрыв гул голосов остальных путников:

– Это совершенно неприемлемо, not possible, вы меня слышите? Мы англичанки, anglese. Мы не можем… О! Ваша светлость!

– Помяните мое слово, – пробормотал Уоллингфорд, бросил салфетку и поднялся на ноги. – Леди Морли, – сказал он. – Добрый вечер. Надеюсь, у вас все в порядке.

Ее милость стояла на лестнице, высокая и надменная, с каштановыми волосами, собранными в неестественно аккуратный пучок на затылке. Несколько лет назад, до брака с маркизом Морли, она была миловидной девушкой, а сейчас превратилась в очень привлекательную женщину – высокие скулы и блестящие карие глаза. Со своим властным лицом и дерзкими чертами она была не во вкусе Роланда, но он вполне мог оценить ее, как оценивают классические статуи в садах, не испытывая при этом желания заключить их в объятия.