Даниэла Стил - Чудо

На взгляд Мэгги, он вел себя так же, как Чарлз, который не мог простить себя за то, что случилось, но взвалил вину на нее. Куинн винил только себя. И хотя Эндрю, Чарлз и Куинн покидали ее по разным причинам, потерпевшей стороной была она.

— Ты не сможешь уйти навсегда, — сказала Мэгги.

— Смогу, — печально ответил он. — Я уходил и в прошлом, но тогда это было неправильно. На этот раз все правильно, Мэгги, я это знаю. Тебе будет лучше без меня.

Его было невозможно переубедить. Он был уверен, что совершает правильный поступок и что это именно то, чего он хочет. Повлиять на него Мэгги не могла. Он бы этого не позволил.

— Я не хочу никакой лучшей жизни. Я хочу быть с тобой. Тебе не надо на мне жениться и предавать Джейн. Оставайся навсегда женатым на ней. Я просто хочу быть с тобой. Как ты можешь игнорировать это? Это глупо. — Его поступок казался ей бессмысленным, тем более, когда она узнала, что он ее любит. Но с точки зрения Куинна, это было еще одним доводом в пользу их расставания. Именно этого он от себя ждал. Он должен был принести эту последнюю жертву всем тем, кого обидел в прошлом, независимо от того, понимает это Мэгги или не понимает.

Потом она рыдала в его объятиях большую часть ночи, и утром они оба выглядели так, как будто кто-то умер. Собрав последние силы, она оделась и поднялась следом за ним на палубу к завтраку. Она сидела молча, и слезы катились по ее щекам, а он, страдая, смотрел на нее. Так ужасно она не чувствовала себя с тех пор, как умер Эндрю, и все это казалось ей таким же бессмысленным. Тогда ее чудесный ребенок лишил себя жизни. А теперь ее покидал мужчина, потому что любил ее.

— Я считаю, что так будет правильно, — спокойно сказал Куинн. — Прошу тебя, не делай расставание еще тяжелее, чем оно есть.

Она кивнула и попыталась взять себя в руки. Куинн уже сказал ей, что не хочет, чтобы она везла его в аэропорт. Она понимала, что не смогла бы этого сделать. Он в последний раз обнял и поцеловал ее, а она в последний раз прикоснулась к его лицу, и он посадил ее в такси. Его такси должно было подойти через несколько минут.

Он стоял на палубе, наблюдая, как она уезжает. Их взгляды ни на мгновение не оторвались друг от друга. Он поднял руку и махнул ей. Мэгги послала ему воздушный поцелуй, и машина тронулась. Как только яхта скрылась из виду, она разрыдалась, а водитель молча наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Она попросила его отвезти ее домой. На работу она в тот день не пошла. Не смогла. Мэгги сидела на кухне, наблюдая за стрелками часов. Она знала время вылета его рейса, и когда его самолет взлетел, она опустила голову на стол и всхлипнула. Она сидела так, не двигаясь, несколько часов и плакала. Хранила в памяти месяцы, проведенные с ним, понимая теперь, что должна была сделать то, что обещала, как бы это ни было больно. Она должна была отпустить его, хотя и считала, что в этом не было смысла. Если она любила его так, как сама говорила, то должна была позволить ему получить единственное, что он хотел иметь. Его свободу.

Мэгги очень долго сидела с закрытыми глазами и думала о нем, желая ему быть таким свободным, как ему хочется. А его самолет в это время, медленно обогнув залив, взял курс на север, направляясь в Европу. Когда они пролетали над мостом «Золотые Ворота», он посмотрел вниз, и по его щекам потекли слезы.

В течение последующих нескольких недель Мэгги чувствовала себя так, как после смерти Эндрю. Она жила день за днем, как будто плавала под водой. Ее одолела апатия, она никогда не улыбалась, плохо спала, а когда к ней обращались, не сразу реагировала. Казалось, Мэгги утратила связь с окружающим миром, словно инопланетянка, не понимающая языка, на котором говорят с ней люди. Она утратила способность понимать окружающий мир. Вышла на работу, но была крайне рассеянна. У нее едва хватало сил дать ученикам задания и проверить их работы. Больше всего ей хотелось бы остаться дома и думать о том времени, когда они были вместе. Теперь каждое воспоминание приобрело для нее еще большую ценность.

За это время единственным ее полезным поступком было возобновление добровольной работы на «горячей линии» для подростков. Летом она на два месяца прекращала работу. Но поскольку Мэгги все равно не могла спать по ночам, она решила с пользой потратить это время. Однако она теперь находилась в такой же депрессии, как и ее клиенты, хотя, разговаривая с ними, старалась говорить бодро. Но ей самой ничто в жизни не казалось больше ни разумным, ни нормальным. Отъезд Куинна вновь разбередил рану, оставленную ее утратами, и напомнил ей обо всех, кого она любила и потеряла. Ощущение было такое, словно умер еще один человек, которого она любила. А временами ей казалось, будто она сама умерла.

В пятницу вечером Мэгги ужинала с Джеком. Она не хотела, но он позвонил утром и уговорил ее. Дружба с Джеком была еще одним ценным подарком, который сделал ей Куинн. Джек пребывал почти в таком же угнетенном состоянии, как она. Он сказал, что ему очень не хватает Куинна. У нее был номер его телефона спутниковой связи на яхте на случай чрезвычайных обстоятельств, но она пообещала себе не звонить ему. Он имел право на свободу, которой так отчаянно добивался. И она даст ему эту свободу, чего бы это ей ни стоило. Однако оставшаяся часть жизни представлялась ей выжженной пустыней. По словам Джека, вчера вечером он был так расстроен, что поссорился с Мишель из-за какого-то пустяка, связанного со свадьбой, и теперь сожалел о своем отказе уехать вместе с Куинном.

— Тебя он, по крайней мере, пригласил с собой, — печально сказала Мэгги. Во время ужина оба всплакнули.

— Каждый раз, когда я что-нибудь читаю, я вспоминаю о нем, — говорил Джек. Он рассказал, что учиться в колледже трудно, но ему нравится и что он по-прежнему намерен изучать архитектуру и получить впоследствии диплом архитектора. — Я буду самым старым архитектором в Сан-Франциско, — заявил он, и Мэгги улыбнулась.

Только перед самым Рождеством Мэгги начала понемногу возвращаться к жизни. По вечерам в пятницу они с Джеком по-прежнему ужинали вместе, хотя в кости больше не играли. Это слишком сильно напоминало бы им о Куинне. Они сидели и разговаривали о нем. Это были единственные мгновения, когда Мэгги позволяла себе это делать. В школе, где она работала, никто ничего о нем не знал. Джек сказал, что Мишель была сыта по горло разговорами о Куинне. Бракосочетание было назначено на последнюю неделю перед Рождеством. Мэгги обещала присутствовать на церемонии, хотя у нее не было настроения. Она даже не удосужилась купить новый наряд и в день бракосочетания вытащила из гардероба свое короткое черное платьице. Несколько дней назад Джек сообщил ей, что получил от Куинна открытку. Он прилетел из Кейптауна в Европу, чтобы увидеться с Алекс и мальчиками в Женеве. Джек принес открытку с собой и спросил, не хочет ли Мэгги взглянуть, но она отказалась. Это лишь заставило бы ее снова плакать, а у нее и без того последние два месяца глаза были на мокром месте.

В день бракосочетания Джека Мэгги плакала во время церемонии и к началу приема чувствовала себя смертельно усталой. Ей не хотелось ни с кем танцевать, а хотелось уйти домой и сидеть в одиночестве, думая о Куинне. Она пыталась выйти из этого состояния, однако после смерти Эндрю ей становилось все труднее справляться с потерями. А отъезд Куинна нанес ей удар такой силы, что разом открылись все ее старые раны. Однако она знала, что, как бы ни было больно, она должна все пережить. Это ее долг перед Куинном.

Поэтому, выждав некоторое время, чтобы соблюсти приличия, она ускользнула с приема. Приятно было оказаться дома, сбежав от обильного угощения и шумного веселья. Приятно, что Джек снова выглядел довольным, а Мишель — красивой и оживленной. Мэгги была уверена, что они будут очень счастливы.

Только накануне Рождества она смогла более спокойно оценить происшедшее с другой позиции. Вместо того чтобы сокрушаться о годах, которые ей не суждено прожить вместе с ним, она стала думать о месяцах, в течение которых они были вместе, и о том, как ей повезло, что она его узнала. Она уже проделывала подобное два с половиной года назад после смерти Эндрю. Она сосредоточивала внимание на благодарности, а не на потере и стала подумывать о том, чтобы позвонить ему в рождественское утро, однако после двухчасовой борьбы с самой собой отказалась от этой мысли. Она понимала, что если бы он захотел поговорить о ней, то позвонил бы сам. А он этого не сделал. Теперь она могла лишь мысленно пожелать ему всего хорошего и хранить воспоминания о нем, а их было много. С нее достаточно и этого. У нее не было выбора, надо продолжать жить — с ним или без него. И, отправившись в канун Рождества в церковь, она поставила свечу за его здравие.

В канун Рождества Куинн был в Женеве с Алекс и ее семейством. Он отправился вместе с ними к полуночной мессе и в соответствии с давно забытой традицией своей юности поставил свечку за здравие Мэгги.

Алекс родила две недели назад, и он, верный своему обещанию, приехал повидаться с ней. Куинн знал, что именно так поступила бы Джейн, а поскольку ее теперь не было, он сделал это вместо нее.

Алекс на сей раз родила девочку. Мальчики были от сестрички в полном восторге, без конца теребили и целовали ее. Алекс с радостью уделила время разговору с отцом. Он посидел с ней, пока она кормила малышку. Это напомнило ему о многих случаях, когда он не удосуживался приехать домой на Рождество из какого-нибудь отдаленного уголка мира. Он попросил прощения у дочери, и она сказала, что все поняла. Им было очень важно, что он прилетел из Кейптауна для того лишь, чтобы повидаться с ней. Яхту он оставил в Кейптауне и возвращался туда в рождественское утро.

Куинн провел с родными целую неделю, и когда все возвратились после мессы, ему вдруг очень захотелось рассказать Алекс о Мэгги, но он решил этого не делать. Куинн по-прежнему считал, что поступил правильно, но очень удивлялся тому, что так сильно скучал по ней после расставания. Их взаимная привязанность была крепче, чем он себе представлял, и ему было бы интересно узнать, что по этому поводу сказала бы Алекс. Однако признаться ей он не осмелился. Наверняка дочь сочла бы это предательством по отношению к матери.

Он по-прежнему любил Джейн и думал о ней, но когда сидел на палубе ночью и смотрел на океан, ему вспоминалась Мэгги. Джейн казалась скорее частью далекого прошлого, тогда как Мэгги была неотъемлемой частью настоящего. Но не будущего. Того будущего, которое предстояло провести на борту «Ночного полета» в размышлениях о своих взлетах и падениях и о людях, которых он любил и которых с ним больше не было.

Он был благодарен судьбе за то, что Алекс не была больше частью его прошлого, а вошла в его настоящее. Он расцеловал их всех, уезжая ранним рождественским утром, и оставил подарки для каждого. Куинн провел с родными целую неделю, но не хотел быть помехой. Им следовало провести Рождество вместе, к тому же теперь он с трудом переносил праздники. По правде говоря, он никогда их особенно не любил.

Куинн улетел в Кейптаун и поздней ночью с большим облегчением вновь поднялся на борт яхты. Яхта «Ночной полет» была теперь его домом.

Они простояли в порту еще три дня, запасаясь продовольствием, и Куинн вместе с капитаном часами сидели над морской картой, намечая маршрут. Они собирались обогнуть мыс Доброй Надежды и идти дальше вдоль восточного побережья Африки. На маршруте были участки, проходить которые на яхте таких габаритов, как «Ночной полет», было бы неразумно. Он не хотел оказаться в районах боевых действий и подвергать членов экипажа ненужной опасности. Когда они покинули порт, Куинн был счастлив, что они снова в море и направляются в новые места.

Погода стала портиться сразу после праздников, и во вторую неделю января начались дожди. В течение трех дней лил дождь и бушевало море. Куинн не мог не вспомнить бурю, обрушившуюся на Сан-Франциско год назад. После той бури в первый день Нового года он впервые увидел Мэгги, насквозь промокшую под проливным дождем. Вспомнив об этом, он почувствовал искушение позвонить ей, но удержался. Слышать голоса друг друга было бы больно обоим. Куинн был твердо намерен дать ей возможность идти своей дорогой. Он хотел для нее лучшей жизни, чем та, которую он мог дать.

После недели дождей они изменили курс, но к концу второй недели вся команда, в том числе и Куинн, была сыта дождями по горло. Снова взялись за морские карты и начали прокладывать новый маршрут, надеясь попасть в места с более хорошей погодой, но вместо этого угодили в настоящий шторм. Море разбушевалось так, что «Ночной полет» швыряло как щепку. Все, кроме Куинна и капитана, страдали морской болезнью. Ночью, когда Куинн был в постели, послышался грохот.