– Да, – только и ответил он охрипшим голосом.

– Климушка, но ты же невероятный талантище, – сказала она тем же потрясенным шепотом и заплакала.

А Клим вдруг почувствовал, как некая тяжесть, которую он, оказывается, все эти годы, после решения стать кузнецом, носил и держал в себе и не догадывался, что живет с нею, растворяется и исчезает, как туман под солнышком, как пар. И почудилось ему вдруг, что откуда-то долетел легкий, радостный, знакомый смех деда Матвея. Ставров шагнул к маме, обнял ее и прижался щекой к ее макушке. И вот тогда он понял, что примирился с уходом деда и они с ним прямо сейчас, в данный момент, друг друга поняли и всегда будут вместе.

Через два года он окончил институт, и надо было решать, что делать дальше. Оставаться ли в Питере и начинать тут свое дело, тем более Петрович с Аркадием Владимировичем обещали ему всячески содействовать и помогать, или возвращаться в Москву, в родной город, к семье. Как ни странно, принять решение помогла бабушка Дуня.

В один из его приездов в выходные он пришел ее навестить. Они сидели за столом, пили чай, бабуля угощала его своими фирменными, «дырчатыми», как кружево, тоненькими блинами с малиновым вареньем, и Клим вдруг вспомнил, что они давно вот так не оставались вдвоем. Пожалуй что, со смерти деда. Обычно в его приезды либо бабушка приходила к родителям, где они собирались всем семейством, либо к ней бабушка Лариса с дедом Сашей приходили, либо она к ним, где и встречались с внуком.

– Я специально сегодня тебя позвала, поговорить хотела вдвоем, – объяснила бабушка Дуня, когда Клим спросил ее об этом.

– О чем, бабуль? – улыбнулся этой ее серьезности он.

– О многом и важном. Но сначала я хотела узнать, что ты намерен делать дальше?

– Ты спрашиваешь о моей работе? – не стал подшучивать над ней Клим, заметив, как важен почему-то ей этот разговор.

– Да, я хотела спросить останешься ли ты в Петербурге или вернешься в Москву?

– Я пока думаю, ба, взвешиваю все аргументы, – вздохнул он.

– А скажи, Климушка, что бы ты хотел для себя в идеале, ты знаешь? Что бы ты делал, если бы у тебя имелась возможность не ограниченного ничем выбора? – очень серьезно допытывалась она.

– Я бы, бабуль, хотел свое дело открыть, не просто кузницу, а несколько кузнечных цехов в ней для работы в разных техниках: ковки и литья, сварки, чеканки, да всех работ. Людей найти талантливых, увлеченных для работы и заниматься любимым делом.

– А где, в Москве или Питере? – выясняла бабуля.

– В Подмосковье, – улыбнулся он ей. – Я много думал об этом. В городе кузницу вполне можно организовать, но мне интересней и удобней ближе к природе и чтобы дом рядом был. Ну, и поближе к вам, понятное дело.

– Ты знаешь, Климушка, – каким-то особым тоном человека, высказывающего свои сокровенные, долго обдумываемые, вынашиваемые мысли, сказала она, – так получилось, что ты у нас один в семье сын и внук. И мы с теми твоими бабушкой и дедом давно стали родными и близкими людьми. За все эти годы мы ни разу не только не поругались, но между нами и тени недопонимания не возникало. Все вместе, всегда одной семьей и в горе, как говорится, и в радости. Родные. Мы тут подумали и решили, что надо помочь твоему великому таланту как-то.

– Ба, ты о чем? – насторожился такому вступлению Клим.

– А ты послушай, не перебивай, – чуть нахмурилась она, потом улыбнулась ему, погладила по руке и продолжила: – Я после смерти Матвея как потерялась – все мне неуютно одной и непонятно. Вот мы и решили с Ларисой и Сашей, что я к ним перееду. Скопом, втроем, выживать в наши годы легче и веселей. Они мне большую комнату отдают, и район мне их всегда очень нравился. Конечно, известно, что две хозяйки на одной кухне трудно уживаются, да еще в нашем возрасте! Да только Лариса прибаливает, руки у нее совсем слушаться перестают, тяжело ей по хозяйству, а я ничего, бодрая еще, вот и будем вместе поживать. Да и веселее втроем-то.

– Вот и хорошо, – порадовался за стариков Клим. – Поживете пару месяцев здесь, я вам там ремонт хороший сделаю. Потом переедете, а эту квартиру сдадим, и вам денежки будут капать. Хорошо решили.

– Нет, Клим, мы не так решили, – усмехнулась бабуля. – Эта квартира давно уже оформлена на тебя, ты знаешь. Ты ее продавай. – И, увидев удивление на его лице, повторила с нажимом: – Продавай, не жалей! А на полученные деньги открывай свое дело! Хватит на это денег-то?

– Надо считать, но должно… – и возмутился: – Да о чем мы говорим, ба! Не буду я ничего продавать!

– Продавай! – строго сказала она. – И делай свою кузницу! У тебя талант великий, и нечего ему ждать, когда он реализоваться сможет! Спокойно продавай квартиру и не думай ни о чем! Жилье у тебя в Москве есть, с родителями, да и мы не вечные, и от Ларисы с Сашей квартира останется. А сейчас делом своим главным займись!

– А если вы не уживетесь? – спросил он.

– Уживались почти тридцать лет и дальше душу в души поживать будем, – строгим тоном пообещала она.

А Ставров не стал больше спорить. Принял подарок. Продал квартиру. Вместе с Петровичем объездил все Подмосковье вдоль и поперек по тем местам, где выставлялись на продажу кузницы, цеха механические или автослесарные, где можно было налаживать свое производство. И нашли великолепное место, словно из мечты, из дум, желаний и еще не совсем четких картинок Клима материализовавшееся.

Кузнечные и слесарные цеха, собранные в компактное длинное одноэтажное здание на краю большого села, принадлежавшие раньше колхозу, потом фермерскому хозяйству, расположилось на пригорке, откуда открывался великолепный вид на всю округу. И село, уже наполовину ставшее коттеджным поселком, обзаведясь постоянно проживающими богатыми жителями, но не потерявшее собственной индивидуальности и бревенчатых домиков с хозяйствами, садами-огородами, коровами и живностью.

А главное! Рядом располагался дивный лес и речка. Ну, мечта.

И тут Петрович уведомил Клима, что собирается переехать сюда вместе с ним, помогать первое время ученику обустраивать производство и поднимать хозяйство кузнечное. Клим поразился такому непростому решению наставника, молча в пояс поклонился и обнял, благодаря.

У Петровича не было семьи. Из родни имелся только двоюродный брат, проживавший на Дальнем Востоке, с которым они поддерживали добрые братские отношения, и сын этого брата, двоюродный же племянник Петровича. Он приезжал к нему не один раз, и Клим его хорошо знал, нормальный парень, работящий, большой молодец. Но племянник дело хорошее, а одинокая холостяцкая жизнь в возрасте преклонном, это совсем не простая ноша.

– Перегулял я время семейное, – откровенничал как-то ночью со Ставровым Петрович, когда они делали непростой срочный заказ и вышли из кузни под звездное небо в тишину ночную передохнуть и отдышаться. – Была жена по молодости, соратница во всех моих мотаниях по стране. Я хипую, и она со мной, я дикарем на мотоцикле с палаткой в Крым, в Карелию, на Алтай, и она, боевая моя подруга. Детей не спешили заводить, а потом она умерла от воспаления легких. А мне как отрезало – никого больше не надо. Да и быстро к холостяцкой жизни привык. В этом, знаешь, особый кайф есть, отсутствие обремененности, ответственности и легкость на подъем. Сам себе хозяин, и голова дурная. А что, молодому здоровому мужику самое то: женщины любые, меняй в удовольствие. Работа у меня такая, что везде нужен, в любом городе и деревне находил и заработки немалые – вольная птица. А когда уж под шестьдесят подгребать стало, оглянулся, а ничего нет, ни семьи, ни детей. Спасибо, бог талантом и делом любимым не обидел. Да вот к старости учеником великим наградил. А это, знаешь, дорогого стоит, поймешь еще.

А тут сообщил, как отрезал:

– С тобой поживу, помогу дело наладить, на ноги поставить. Да и клиентов моих московских тебе сюда надо передать, знакомства-связи. А за кузней моей Аркаша приглядит, да племянника я вызвал, пусть дела принимает финансовые и административные. А мне новое дело интересно, да и тебя в деле хозяином хочу посмотреть, на что годен.

Перебрались.

Сняли дом в селе для проживания, недалеко от церкви, и просыпались с заутреней под звон колоколов. Самый простой деревенский дом со скрипучими ступеньками, крыльцом и половицами, погребом с позабытыми неизвестно когда банками закруток, выцветшими обоями и занавесками, мышами, приблудным драным боевым котом, с участком, обнесенным покосившимся серым забором, с яблонями, грушами и ягодными кустами.

За три года подняли бизнес, полностью реконструировали и укомплектовали цеха, наняли толковых ребят, большая часть из которых сами пришли наниматься, прослышав, кто тут дело открывает. Круг кузнечных дел мастеров не так велик, и все новости-молва в нем разлетаются быстро, но всегда имеют весомое качество, сплетнями кузнецы, как правило, не балуются.

Вот на этой молве и складывались, кирпичик к кирпичику, авторитет, постоянные клиенты-заказчики и коллектив талантливых людей. У Клима даже чеканщик знатный из Абхазии работает – с мира по нитке, а уникальных умельцев он набрал. Хотя и сам мог любую работу по металлу делать на высочайшем уровне.

А параллельно с кузницей и делом строил Ставров и дом, твердо намереваясь обосноваться здесь навсегда. С домом тоже получилось удачно. Выставили на продажу в их селе большой участок с фундаментом под коттедж. Ну, не сложилось у людей по деньгам или по обстоятельствам, бог знает. А Клим посмотрел, подумал, привез толкового строителя посоветоваться, что можно на этом фундаменте построить, да так, чтобы это совпадало с идеальной картинкой в голове у Ставрова. Придумали. И вполне себе совпало.

Взял он участок, и началось. Строительство дома, как водится, растянулось на годы. Деньги у него вроде были – и от начального капитала с продажи квартиры оставалось, да и за время учебы в Питере и работы с Петровичем в его кузне Клим поднакопил немало, но всем известно, кто сталкивался, что такое стройка – огромный пылесос денежных средств, улетающих с поразительной быстротой. Тем более что в приоритете вложение в развитие и становление бизнеса, вот и затянулась эта история с домом.

Ничего, сдюжил. К тридцати трем годам и бизнес наладил, и дом построил, и деревьев с десяток посадил на участке и возле кузни.

Что-то он совсем в воспоминания забурился – подумал, как опомнился вдруг, Клим. А казалось бы, Устюгов простой вопрос задал, а его вон как зацепило и потащило в воспоминания глубокие, переживания, или это так Степан Акимович его парком приголубил, что разморило душевно?

– Подумал я, – попробовал ответить Клим на вопрос Всеволода Ивановича, когда они, разнеженные, распаренные, сидели в предбаннике и потягивали вкуснейший бодрящий холодненький травяной настой с еле уловимой освежающей ноткой мяты и чабреца, – над твоим вопросом, Всеволод Иванович.

– Ну-ну, – оживился необычайным интересом историк. – Расскажи.

– В профессию кузнеца с детства приходят, от отца сыну знания-умения передают. И в детстве уже видно и понятно, кто к профессии склонность и талант имеет, а кто нет. А я впервые в кузницу попал в двадцать лет и молот первый раз в руки взял. Да только случилось что-то со мной в этот момент, точно вдруг понял, что это мое. Почувствовал, словно дома оказался. Долго, долго шел и наконец домой попал. Вот как-то так. И еще один момент, – он отпил настой из большой глиняной кружки, посмотрел на мужиков, внимательно его слушавших, и закончил мысль выношенную: – Мне очень повезло, что рядом в тот день оказались два замечательных мужика, и оба уникальные кузнецы. И они сразу увидели во мне что-то, разглядели. Мне просто повезло, и все.

– Ну а как же дорога в профессию? – спросил Костромин. – Понравилось и как дома оказался – это одно, а как и когда понял, что это дело всей жизни, призвание?

– Да так же, как все, – пожал плечами Клим. – Как ты, Павел Евгеньевич, как вон мужики, как все: чувствуешь, мое, созвучно все в этом деле с тобой, как поете вместе ты и работа твоя. Не умею я словами, мне делами проще. А дорога в профессию, думаю, тебе не хуже меня известна: пахота без поблажек и просвета белого, терпение и упертость, вот и вся дорога. Ну, и радость особая, когда что-то получается. Про это ты, думаю, лучше меня знаешь, вон какую вы здесь этническую красоту сотворили.

– Это да, – довольно подтвердил Костромин и спохватился, вспомнив о хозяйских обязанностях. – Ну что, мужики, с баней закругляемся и по домам, вечерить и к празднику готовиться, а к закату милости просим всех к реке, начнем гулянье. – И обратился персонально к Ставрову: – Тебе, Клим Иванович, рассказать, что и как у нас здесь будет происходить, и вообще о празднике?

– Нет, – улыбнулся, отказываясь Ставров, – у меня личный экскурсовод-проводник.

– А-а, – понимающе кивнул Павел Евгеньевич. – Поленька под свою опеку взяла.

– Да, – подтвердил Клим, – извини, Павел Евгеньевич, но как она рассказывает, мне нравится больше.