Совсем недавно, буквально пару месяцев назад, произошел показательный случай. Полина ждала заказчицу в кафе, пила кофе, и вдруг ее кто-то окликнул:

– Полина?

Она оглянулась и узнала мужчину, сидевшего через несколько столиков от нее, он встал и подошел к ней.

– Полина Юдина, – довольным тоном произнес он.

– Здравствуй, Володя, – поздоровалась девушка.

Володя Кузьмин учился с ней в одной школе на год старше и тоже не избежал участи влюбиться в Полину и добиваться ее расположения.

– Можно? – спросил он, указывая на свободный стул за ее столом.

– Конечно, – улыбнулась она ему.

Он сел, тут же подошедший официант перенес со столика Володи его заказ и газету, которую он читал, все-таки они находились в очень известном и дорогом кафе с прекрасным обслуживанием.

– Если бы ты знала, как часто я тебя вспоминал, – вздохнул ностальгически Кузьмин.

– Надеюсь, добрым словом, – усмехнулась Полина.

– Им самым, не сомневайся, – подтвердил он и вдруг оживился: – А знаешь, Поля, ты же мне всю жизнь изменила, когда сказала, что я особенный и уникальный. До этого нашего разговора я был обычный пацан, ничем не выделявшийся из общей массы, учился с четверки на тройку, ленился, ни черта не хотел делать, только в комп играть. Но ты так это сказала, так сильно, проникновенно, что я поверил. Ночь не спал, все думал: неужели это так, и сам себе отвечал – но она же заметила это во мне, значит, так и есть на самом деле. И потом твое особое доверие про семейные обстоятельства. И так я этим проникся, тем, что я особенный и уникальный, что начал с этим жить. И вдруг оказалось, что во мне есть способности, и я запросто наверстал все упущенное и начал зарабатывать пятерки. Ну и что, думалось мне, правильно, я же уникальный. И совершенно спокойно, представляешь, поступил в Высшую школу экономики, чем только укрепился во мнении о своей особенности. И экзамены сдавал на раз-два, никогда не волновался: я же особенный! А потом в научную группу записался, и наша группа взяла грант, а заявку составлял я. И никто не верил, что нам дадут, я уверен был, что дадут, особенный же. И знаешь, сейчас мне двадцать пять, и я один из руководителей отдела в самой известной финансовой компании, – он сделал многозначительный кивок головой, подчеркнув свой статус, и улыбнулся ей по-мальчишески задорно. – А в прошлом году на встрече выпускников мы с мужичками что-то так хорошо загрузились и стали вспоминать разные истории из школы и тебя, конечно же. Как же без воспоминаний про тебя, никто не минул влюбленности в Полину Юдину. И тут выяснилось, что ты всем говорила одно и то же. И так меня это задело. Я аж прямо завелся, разозлился ужасно. Как так, думаю, это же я единственный, уникальный и особенный. А потом вдруг подумал: где бы и кем бы я сейчас был, если бы не эта моя вера и абсолютная убежденность в своей исключительности? А? Я ведь с ней за эти десять лет сросся, как с родной, я себя таким теперь чувствую на самом деле.

– Ну, а какой же ты, Володя? – рассмеялась тихонько Поля. – Такой и есть: особенный и уникальный.

– Знаешь, что, Полинка? – сказал вдруг проникновенно Кузьмин. – А низкий тебе поклон, – встал, прямо вот взял и поклонился и рукой размашистый жест не забыл. Резко сел на место, отпил кофе и спросил весело: – Замуж за меня пойдешь? Ты стала еще прекрасней, чем в школе.

К чему весь этот рассказ? А к тому, что, наверное, во многом благодаря ей коллектив у них сложился прекрасный, ведь мужчинам приходилось держать марку перед ней и остальными женщинами – они же особенные. Вот и старались, или сами по себе такие были, но доверие им от женщин коллектива было абсолютное, и полагались они на своих мужчин во всем и в самых сложных ситуациях. А те не подводили. И вот это сделало их экспедиции сильными, яркими и очень значимыми.

Через что только они не прошли, частенько и спасать друг друга приходилось в прямом смысле, но самое главное – они видели такую красоту, такие потрясающие места и людей! Столько дорог одолели, столько познали, поняли и впитали в себя и, конечно, изменились, став сильнее, прозорливее и, наверное, чище.

Но Полине хотелось рассказать Климу о другом. Разумеется, не о своем успехе у противоположного пола, которого, к слову сказать, девушка всегда боялась и старалась избегать. Но это отдельная история. Печальная.


– Знаешь, – рассказывала она своим потрясающим голосом, обволакивая его, как волшебством. – Мы побывали во многих великолепных местах и видели невероятные красоты. Просто потрясающие! Я раньше и не подозревала, какая у нас великая, красивая и очень разная страна. И она прекрасна. Но моя любовь отдана Сибири. И Енисею, и людям, живущим там. Они совершенно особенные. У нас было несколько экспедиций на Енисей – и летние, и зимние, и осенняя одна. Там совершенно потрясающие места, а закаты… – она развела руками и покрутила головой, подчеркивая невозможность выразить словами такую красоту, – …это нечто нереальное, мощное, фантастическое. Я отщелкала несколько пленок только одних закатов. – И вдруг переключила тембр своего голоса на особую бархатную мягкость и проникновенность: – Иногда я вот так стояла, смотрела на это нереальное зрелище: солнце, садившееся за реку, на сполохи меняющихся переливающихся красок на небе, и приходилось напоминать себе, что я нахожусь на планете Земля, в своей стране и это происходит на самом деле. Здесь, в России, и я часть этой страны, и я в ней живу. Это совершенно уникальное чувство: приобщенности к такому величию. К этой невероятной мощи.

– Что, так красиво? – улыбался Клим ее воодушевлению. – Покажешь снимки?

– Обязательно! – пообещала Полина и задумалась, посмотрела в боковое окно, помолчала, снова повернулась к нему и продолжила творить магию своим голосом: – Но ни один снимок не передаст масштаба этой красоты. А знаешь, какие там люди? Вот это точно другая вселенная, другой мир. Вообще просто другой. Они живут на самом берегу Енисея, и вся их жизнь подчинена его ритму жизни, природе, временам года. Основное занятие мужчин – рыбалка и охота. Они добытчики. Рассказы про пьяную Россию – очередной миф. Есть там и пьяницы, но единицы, а не все повально. В большинстве своем на Севере живут настоящие мужчины, труженики, и удивительные женщины им под стать. Вот начинается весна, и они ждут ледохода, как самого важного события в жизни, и говорят: «Енисей пошел». И когда ледоход начинается, там грохот стоит, как из пушки палят. Такая мощь и сила, крошатся огромные глыбы льда, влезают торосами на берег. Представляешь, ночью спать невозможно, такой стоит гул и треск. Ледоход – это завораживающее зрелище! А у местных трудная пора, готовится снаряжение для рыбной ловли и охоты, ремонтируются старые лодки и делают новые. Это так интересно: лодка выдалбливается из цельного дерева, а потом нагревается на костре и специальными распорками расширяется, чем-то там ее обрабатывают и снова распорками. И они такой низкой посадки, я пробовала несколько раз на этих лодочках ходить, так сразу кувыркнулась, это просто невозможно, только местные и управляются. После ледохода начинается сезон рыбной ловли, это вообще искусство особое. Браконьерят, конечно, но понемногу, без вредительства. А потом начинается лето, заготовка, сенокос, рыбалка. Рыбу коптят, солят, заготавливают на зиму, продают в городах, на трассах и на причалах туристам с катеров. Красиво летом удивительно, эти леса чудесные, сосны вековые стоят, как исполинская рать до неба, грибы, самые вкусные в мире. Но добыть это нелегко. От мошки можно конкретно с ума сойти. Она залезает везде, под рукава, в сапоги, под накомарник, не берут никакие репелленты, а люди работают каждый день с утра до вечера. Спасаются только дегтем, который делают из бересты, собак им обмазывают, детей. Потом начинается осень. Фантастически красивая там осень. Аж сердце замирает и дух захватывает от этих красок от особого багрянца. И такой тонкий-тонкий, прозрачный становится воздух, что видно далеко-далеко. А мужики идут на охоту. Сначала вырезают из дерева фигурки уток и раскрашивают под оперение, связывают веревкой. На берегах под лесами и на островках ставится временная постройка, и мужчины по двое и трое живут там по две-три недели, а то и больше и добывают уток с помощью подсадных деревянных. Уток потом коптят и заготавливают на зиму. Женщины собирают ягоды, грибы, травы, коренья, урожаи с огородов, дел у всех невпроворот. А там уж и зима. И снова красота невероятной силы и мощи. Порой морозы за пятьдесят, печки топятся по три раза в день, и от мороза дымка такая, а над избами столбами ровными вверх поднимается дым печей. А мужики уходят на промысел. По первому устоявшемуся льду начинают завозить на заимки, в охотничьи домики все необходимое и живут там по нескольку месяцев. В полном одиночестве, только охотничьи собаки с ними, и никакого телевизора и компьютера, а про остальные гаджеты совсем смешно говорить. Другой мир. Настоящий. А связь с домом у них только по рации, и новости по приемнику слушают. Добывают пушного зверя на продажу и съестного на солонину. А те, кто дома остался, занимаются зимней рыбалкой. Это тоже еще та засада! С осени ловят маленьких рыбок, живцов, и складывают их в такой узкий деревянный ящик с открывающейся крышкой. Ящик опускают в воду, и эта рыбешка живет там всю зиму. Как только встанет лед, у каждого хозяина есть своя полынья, в которую он опускает этот ящик и привязывает его веревкой к вбитому в лед шесту, а рядом лунка для ловли. На этого живца и ловят налима. Вот сколько рыбешек заготовил с осени, столько налима и поймаешь зимой. И не просто так, его из лунки леской не вытащишь, надо голой рукой в воду залезть и выдергивать рыбину и на лед бросать, а морозец ниже тридцати не опускается. И отлынить, на больничный, скажем, уйти или в запой не получится. Потому как если ты каждый день не покормишь своих живцов, они помрут, и останется семья без рыбы, а это один из основных продуктов.

– Ты прямо этим людям хвалебную оду поешь, – усмехнулся Клим ее горячности.

– Пою. И не скрываю этого, – кивнула Полина. – Знаешь, есть такое понятие: «соль земли». Вот они и есть эта самая соль. Люди, которые просто честно, достойно каждый день делают свое дело. А дело это простое: чтобы семья жила в достатке, жены были за ними как за каменной стеной, и дом полон, и дети могли получить любое образование и ни в чем не нуждались. Эти люди свою жизнь, свое дело любят и не хотят никакой другой, а еще они бесконечно любят свою родину, эти трудные, удивительные и уникальные места. Это очень простые и невероятно глубокие и интересные люди, потрясающей душевной чистоты и доброты. Меня вот сразу взяла под свою опеку Агафья Кузьминична, научила многому: и готовить сибирские старинные блюда, и шушукать, чтобы отвести от родных лихое и дом-семью защитить, и плетению особому ковров домашних, и соленья делать такие, что можно язык проглотить, и простой мудрости житейской. Я слушала истории ее жизни и поражалась силе чувств этих простых, казалось бы, людей. Там все спокойно, неспешно, красиво и мощно. Вот в этом спокойствии и крепости, с которой строится их жизнь, и осознании правильности своего бытия и есть их сила. Я когда первый раз вернулась из Сибири в Москву, наверное, месяц смотрела на людей и не понимала, что они вообще делают и чем заняты. Кому нужны все эти менеджеры миллионами, движение по миру совершенно бесполезного товара, все эти безумные дорогие вещи? Это бесконечное потребления без крупицы вложения собственного труда. Миллионами, миллиардами? Действительно, другая планета. И эта пропасть между настоящей жизнью и искусственной меня просто раздирала. Между той, в которой люди делают дело своими руками и умом, и той, в которой люди ничего не делают сами и даже не думают сами.

Клим вдруг круто свернул на обочину, остановил машину, и Полина не успела еще и сообразить, в чем дело, а он перегнулся к ней, притянул к себе и возле самых ее губ признался:

– Не могу больше терпеть, так хочется поцеловать твой голос, тебя. Такая ты вся вкусная…

И поцеловал ошеломленную Полю, тут же потерявшую голову от такого напора и растворившуюся в его горячем поцелуе.

– Ничего себе, – шепотом восхитилась она, когда Клим оторвался от ее губ, и потрогала их осторожно кончиками пальчиков.

– И что там дальше, про соль земли? – спросил он, еще раз быстро поцеловав ее, и улыбнулся.

– Про соль земли, наверное, все, – растерянно ответила Полина.

– А я бы еще послушал, – выруливая снова на шоссе, попросил Ставров.

– Я могу на эту тему до утра рассказывать и рассуждать, так что ты очень вовремя меня остановил, – усмехнулась девушка. – А то бы завелась про Россию в целом, перешла бы к истории и возмущаться принялась тем, как нас пытаются столетиями, тысячелетиями принизить, выставить в самом неприглядном свете, извести. Я вот уверена, что Европа не сможет никогда понять Россию. Не сможет, и все. У них заточенность мышления совершенно иная, пуганая: небольшие территории стран, и каждый сам за себя. Запад в целом никогда не поймет русского человека, для этого надо жить веками с подсознанием масштаба нашей территории, то есть: это все моя страна, и наличием в генах жертвенности во спасение рода, будущего и жизни этой страны. Им невозможно осознать, что если отнять у нас сотовые, Интернет, да хоть вообще электричество, для большинства русских ничего особо и не изменится. Ну достанут с чердаков керосиновые лампы, ну приспособят генераторы под дрова, если понадобится, и продолжат жить как и жили. Потому что большинство-то вот там, в этих селах и городах, в Сибири и на Севере, за полярным кругом и на Дальнем Востоке, на Алтае и в Средней полосе. Там наша соль земли, а не здесь, в мегаполисах. И случись что, не приведи господи, это они и спасут Россию, и поднимут, и заново выстроят. Они и такие, как ты.