— Что было бы иначе?

— Возможно, ты рассказал бы мне, что Кейт тебя отвергла.

— Что бы это изменило? Ты бы приняла меня!

— Ты был так уверен во мне?

— Я был уверен.

— А когда она отвергла тебя, предпочтя богатство Ремуса, это глубоко ранило твою гордость. Я понимаю, Бруно. Ты, сверхчеловеческое существо, Бог, тайна, чудо-ребенок, неожиданно был сведен до обычного существа, отвергнутого любовника, незаконного сына служанки и монаха. Это было больше, чем ты мог вынести.

— Кейт пожалела о своем решении. — Я увидела удовлетворенный блеск его глаз.

— Твоя гордыня была глубоко задета. Тебе пришлось воспользоваться успокоительным бальзамом, которым стало согласие идти с тобой, куда ты захочешь, жить в хижине, если придется. Вот чего ты хотел от меня.

Раздался стук в дверь, и вошел Юджин с подносом, на котором стояли кувшин с вином и два стакана.

— Ты хочешь, чтобы мы попробовали твой новый сорт, Юджин? — спросил Бруно.

Он взял у Юджина поднос и поставил его.

— Это мое лучшее вино из цветков бузины, — сказал мне Юджин.

— Это то самое, о котором ты мне говорил? — спросил Бруно. — И ты очень хотел, чтобы его попробовала хозяйка?

Юджин подтвердил, что это тот самый напиток. Он вышел, любезно улыбаясь, а Бруно налил вино в стаканы и подал один из них мне. Я была не в настроении пить и, поставив стакан, сказала:

— Это бесполезно, Бруно Я хорошо понимаю. Мы не можем жить такой жизнью — она фальшивая. У нас есть только один шанс устроить свою жизнь и жизнь нашей дочери. Мы расскажем, что нашли исповедь монаха. С чудом аббатства Святого Бруно будет покончено навсегда. Со временем об этом забудут.

— А что бы ты хотела, чтобы сделал я?

— Это просто. Мы расскажем всем в Аббатстве о том, что нашли исповедь. Это будет доказательством правдивости истории Кезаи. Ты должен сказать своим испанским хозяевам, что больше не можешь жить с этой ложью.

— Я повторяю тебе, у меня нет испанских хозяев.

— Тогда раскрой и этот секрет. Где ты взял деньги на возрождение Аббатства?

— Ты не можешь объяснить это, правда? Поэтому ты снабдила меня испанскими хозяевами. Я говорю тебе, что у меня их нет. Я ни от кого не получал денег на постройку Аббатства.

— Тогда откуда ты взял их?

— Они пришли ко мне, как я уже тебе говорил, с небес.

— Ты настаиваешь на этом.

— Я клянусь в том, что средства на перестройку Аббатства пришли с неба. Ты пытаешься вмешиваться в дела, которые слишком сложны для тебя, Дамаск. Ты не понимаешь. Ну, пей же свое вино. Юджин хочет знать, что ты думаешь о его новом сорте.

Я взяла стакан. Я знала, что Бруно наблюдает за мной. Его глаза были полны ненависти. Да, он меня ненавидел. И тут я поняла, почему, — у меня был документ, который его разоблачал.

Что это было? Возможно, какое-то предчувствие. Но я просто поняла, что не должна пить это вино.

Я поставила стакан и сказала:

— Я не в настроении.

— Ты что, не можешь сделать глоток, чтобы, доставить удовольствие Юджину?

— Я не в настроении выносить оценку.

— Я не стану пить один.

— Тогда он не узнает и твоего мнения.

— Он его уже знает. Это вино одно из лучших.

— Возможно, я попробую его позже, — сказала я.

Бруно встал и вышел из комнаты.

Сердце мое сильно билось. Я взяла вино и понюхала, но ничего не обнаружила.

Тогда я взяла оба стакана и вылила вино в открытое окно.

Потом я посмеялась над собой. «Он горд, — подумала я, — заносчив, считает себя выше других, но это не значит, что он убийца».

Я неожиданно вспомнила о Саймоне Кейсмане, представила, как он корчится в пламени. Бруно обрек его на эту смерть — так же, как Саймон Кейсман пытался поступить с ним и как он поступил с моим отцом.

Разве это не убийство? Саймон Кейсман был врагом Бруно — так же, как и я…


На следующий день я пошла в Кейсман-корт. Матушка была рада видеть меня.

— Я только сегодня говорила близнецам, — сказала она, — что ты придешь навестить меня и приведешь с собой Кейт. Я знаю, что она в Аббатстве — Матушка пристально посмотрела на меня. — Ну, Дамаск, что-то неладно?

Я подумала: «Она должна узнать о том, что Кэтрин и Кэри не могут пожениться, и должна знать, почему». И я ей все рассказала.

— Плохо дело, — произнесла она. — В Кейт всегда было что-то распутное. Я часто думала, что она обманывает Ремуса. Когда родился мальчик, Ремус был горд, как павлин. Печально. Бедная Кэтрин! Я передам что-нибудь для нее. Ах, дочка, мужья иногда бывают неверны… хотя человек в положении Бруно… Но твой отчим никогда не считал его веру истинной… ты понимаешь.

— Мама, — предостерегла я, — людей сжигают на костре за то, что ты сейчас сказала.

— Это так, и это тоже печально. Бедная, бедная Кэтрин! Хотя она еще дитя. Она переживает, и Кэри тоже. Я бы не сказала того же о Бруно. О нем все были такого высокого мнения. Почти святой. Клемент и Юджин, бывало, говоря о нем, преклоняли колена. Это не правильно. Твой отчим…

— Происшедшее было для меня большим потрясением, — сказала я. — Но ты меня утешила.

— Благослови тебя Господь, дочка! Матери для того и существуют. А ты утешь Кэтрин.

— Я буду стараться изо всех сил.

— У меня был хороший муж.

— Два хороших мужа, мама.

— Да, это хорошее число.

— Да, действительно, так и есть.

— Я собираюсь дать тебе свое новое лекарство. Это трава двухпенсовик. От матушки Солтер я знаю, что она помогает чуть ли не от всех болезней. Когда я собирала ее, видела Бруно. Он тоже собирал травы. Я поговорила с ним и очень удивилась, что он тоже их знает. Он сказал, что мальчиком изучал травы. Он собирал вербену. Один его работник, Фома, страдает от лихорадки, а вербена — лучшее средство от нее. И еще Бруно рвал ясменник, чтобы лечить чью-то печень. Потом я заметила среди сорванных им трав растение, похожее на петрушку. Я знала, что это болиголов, и сказала ему: «Посмотрите, что вы сорвали! Вы знаете, что это болиголов?» Бруно ответил, что прекрасно знает, но недавно Клемент собрал его вместо петрушки, поэтому он сорвал его, чтобы показать Клементу, в чем отличие.

— Болиголов — это смертельный яд, не так ли?

— Насколько я знаю, да. Удивляюсь Клементу. Я помню случай, когда одна из наших горничных приняла его за петрушку, и это погубило ее.

Я вспомнила о стаканах с вином и хотела рассказать матери о моих страхах. Но передумала.

— Ну, — произнесла матушка, — что бы мне тебе дать? Что-нибудь для хорошего сна?

— Нет, — ответила я, — дай мне веточку ясеня. Ты однажды сказала, что он отгоняет злых духов от моей подушки.


Наступили сумерки. В Аббатстве было тихо.

Я представляла, как Кэтрин лежит в своей комнате лицом вниз и смотрит в пространство, представляя себе одинокое будущее, в котором нет места для любимого. А о чем думает в своей комнате Кейт? Вспоминает прошлое? Все дурное, что сделала Ремусу, и ужасные последствия, когда грехи родителей пали на их детей?

Я положила на подушку веточку ясеня, которую дала мне мать, но никак не могла заснуть. Я задремала, и мне пригрезился сон: Бруно прокрался ко мне в комнату и стал надо мной, я видела, что у него две головы, причем одна из них — голова Саймона Кейсмана.

Я закричала во сне, потому что, просыпаясь, еще шептала слово «убийца». Меня встревожил сон, и я не могла больше заснуть. Я продолжала думать о Бруно, собирающем болиголов и приносящем мне вино.

Он до такой степени ненавидел меня! Он возненавидел бы любого, кто перешел бы ему дорогу. Его любовь к себе была столь велика, что тот, кто не боготворил его, становился его врагом. Бруно никогда не признает то, что он обыкновенный смертный, и в этом крылось его сумасшествие.

Если он пытался отравить меня вином, разве не попытается снова? Я решила уйти от него в Кейсман-корт, взяв с собой Кэтрин.

Я встала с постели и устроилась на сидении у окна, обдумывая происшедшее. Могу ли я поговорить с Кейт? Нет, ибо больше я ей не доверяла. Все эти годы я верила ей, а она была его любовницей. Колас появился после одного из ее визитов в Аббатство. Я представила, как она мило беседует со мной, а затем отправляется в постель к Бруно.

Кому можно было довериться? Кажется, только матушке. Должно быть, я просидела так больше часа, когда увидела Бруно. Он шел по направлению к подземным галереям.

Я следила за ним. И раньше я видела, как он ходил туда. Я вспомнила тот давний случай, когда убежала Хани. Я пошла ее искать. Бруно очень рассердился, встретив меня на пути в подземелье.

Я никогда не была в подземных галереях. Это был один из немногих участков Аббатства, которые я не исследовала, потому что Бруно сказал, что ходить туда опасно. Там случались обвалы, и он всех предупреждал не рисковать и не спускаться в подземелье.

Однако сам ходил туда.

Впоследствии я думала, что поступила очень необдуманно, но тогда я не рассуждала.

Стояла теплая ночь, но я дрожала, скорее от страха и беспокойства, нечто большее, чем любопытство, двигало мною. У меня было ощущение, что этой ночью я должна следовать за Бруно и нет для меня дела важнее. Матушка Солтер рассказывала матери, что в нашей жизни бывают моменты, когда смерть близка и нас неумолимо влечет ей навстречу. Кажется, что нас зовет ангел и мы не в силах противиться ему, но это ангел смерти. Вот такое ощущение было у меня той ночью. Даже днем подземные галереи отпугивали меня. А теперь я стояла у входа и должна была спуститься по темной лестнице, хотя и знала, что внизу находится человек, который, я уверена в этом, хочет меня убить.

При входе в подземелье было немного света — достаточно для того, чтобы я увидела лестницу, с которой упала, когда искала Хани.

Я добралась до верхней ступеньки и осторожно спустилась, стараясь не поскользнуться.

Глаза мои понемногу привыкли к темноте, и я увидела впереди три прохода. Я колебалась, но вдруг заметила в глубине одного из них слабый свет. Он двигался. Это мог быть кто-то с фонарем. Должно быть, Бруно.

Я коснулась холодной стены.. Ее покрывала грязь. Здравый смысл говорил мне: «Вернись. Сначала посчитай галереи, а завтра спустись с фонарем. Может быть, для обследования подземных ходов стоит взять Кэтрин». Но тот, кого я считала ангелом смерти, заставлял меня идти, и я шла все дальше и дальше.

Я двигалась осторожно, скользя ногами по камням. Свет двигался все дальше и дальше. Он то исчезал, то появлялся. Он был похож на блуждающий огонек. Мне пришла в голову мысль, что это не Бруно, а дух давно умершего монаха, который накажет меня за вторжение в святое место.

Неожиданно свет погас. Стало совсем темно. Но я продолжала двигаться. Я осторожно нащупывала стену рукой и опробовала ногами пол так, чтобы не попасть в ловушку.

Потом из галереи я попала в просторную залу. Она слабо освещалась стоявшем на полу фонарем. В ней находился человек. Это был Бруно.

— Ты посмела!… — воскликнул он.

— Да, посмела.

Он направился ко мне. За его спиной в неясном свете фонаря вырисовывалась чья-то фигура — большая белая сверкающая. Я увидела корону с большим камнем, который поражал своим великолепием даже при тусклом свете.

— Будь ты проклята! — воскликнул Бруно. — Мне следовало убить тебя раньше.

Он приближался ко мне. У меня мелькнула мысль:

«Я захвачена ангелом смерти. Он собирается убить меня. Он оставит меня здесь, в этом подземелье и никто никогда не узнает, что стало со мной».

И в тот момент, когда он уже подходил ко мне, большая фигура сдвинулась с места. Казалось, мгновение она раскачивалась, а потом упала. Она разбилась, и я закрыла глаза, ожидая смерти. Когда же я открыла их, то увидела Бруно, лежащего под обломками огромной статуи.

Я забыла обо всем на свете, кроме того, что это мой муж и когда-то я любила его.

— Бруно! Бруно! — кричала я.

Я стала возле него на колени, поднесла поближе фонарь. Тело Бруно было раздавлено, широко открытые глаза смотрели на меня, не узнавая. «Я должна позвать на помощь», — сказала я себе. Я осмотрелась в поисках выхода и увидела, что стенами зала были скалы, потолок тоже. Я догадалась, что его вырубили в скале для хранения казны Аббатства. Узнала я и большую фигуру, лежащую на полу и сверкающую камнями. Я видела ее прежде. Это была Мадонна, украшенная драгоценностями.

Выбраться из залы было сравнительно легко, но, уходя, я задела нечто вроде рычага и тут же услышала грохот. Мне показалось, что произошел обвал. Я обернулась. Зала исчезла. Я поняла, что выдвинулась дверь и Бруно оказался с одной ее стороны, а я с другой. Поставив фонарь, я осмотрела стену, но не нашла ни ручки, ни кольца, ничего такого, что указывало бы на дверь. Теперь у меня появилось такое же сильное желание выбраться наверх, как раньше следовать за Бруно.

Я была одна в этих темных подземельях. Я должна попытаться помочь Бруно, но одной мне сделать это не под силу. Я должна привести монахов на помощь. Медленно я проделала путь к ступенькам.