— У меня есть информация о готовящемся нападении террористов, — сказала я.

Наступила пауза, после которой раздался слабый щелчок. Затем женщина сказала:

— Вы можете себя назвать?

— Нет. То есть да. Меня зовут Марина.

— А фамилия?

— Я звоню из Саудовской Аравии. Мистер Авриль знает, кто я такая. Вы можете меня выслушать?

— Да. Слушаю.

— Братья за освобождение Палестины собираются атаковать ракетные установки в Димоне в ночь на двадцатое, — выпалила я. — Вы поняли?

— Да. Продолжайте, — сказала она. Ее голос не выразил ни удивления, ни каких бы то ни было эмоций.

— Это все, — сказала я.

— Все? Сколько человек?

— Я не знаю.

— Какие они используют паспорта? Вы знаете хоть одно имя? Они уже пересекли границу страны?

— Я ничего этого не знаю — жалко сказала я.

— Хорошо, спасибо за информацию, — сказала женщина.

— Алло, минутку! — закричала я. — Вы мне не верите. Я рискую жизнью, чтобы предупредить вас, а вы даже не принимаете все это всерьез?

Женщина вздохнула:

— Здесь мы иногда получаем с полдюжины таких же звонков в день. Ежедневно в адрес Израиля раздаются буквально сотни угроз по всему миру. Все они принимаются всерьез и по мере возможности изучаются.

— Абу Джамал собирается захватить атомное оружие! — закричала я. — Так что вам, черт возьми, лучше бы пошевелиться!

— Государство Израиль не имеет ядерного оружия. Шалом. — И линия замолчала.

Я в сердцах бросила телефонную трубку. Руки у меня дрожали. Я слишком долго была на линии, возможно, достаточно долго, чтобы меня засекли, хотя так ничего и не добилась. Нет, неправда. Если они поддерживают связь со Зви Аврилем, им придется серьезно отнестись к моему предупреждению. И даже без Авриля они, вероятно, обращают гораздо больше внимания на контакты с людьми, чем изображают. Иначе не говорили бы, что у Израиля нет ядерного оружия, когда все знают, что оно есть. Я вспомнила щелчок, раздавшийся на линии: это женщина начала записывать наш разговор с момента, когда я упомянула атаку террористов. Видимо, кто-то более важный прослушает мой звонок и что-то предпримет.

Так что я сделала свое дело. Теперь можно расслабиться и ждать, что будет дальше.

Нет, ждать нельзя. Я уже пошла на большой риск, так что надо идти до конца. Нужно отправить сообщение со всеми техническими подробностями — тогда оно будет полезней. И нужно передать его тому, кто знает меня и кто поверит мне. Я должна заставить их осознать, что их компьютерная защита в Димоне нарушена, хотя я и сама не могла бы объяснить, каким именно образом. Все это означало, что я должна сделать то, что всегда — отправить файлы Али своему адресату в Бейруте. Пусть даже мне не полагалось пользоваться непроверенными каналами коммуникации.

Не находя себе места, я мерила комнату шагами. Все это любой ценой, однозначно должно быть там еще до наступления ночи…

Я вернулась к компьютеру и начала копировать файлы Али на гибкие диски, точно так же, как делала однажды в Нью-Йорке. Разница была только в том, что теперь надо было скопировать гораздо больше информации, и на это ушло три диска. Я не волновалась по поводу того, что может вернуться Али и застать меня за этим занятием. Я не волновалась по поводу того, что он недосчитается трех чистых дисков. Все это теперь было в прошлом.

Когда копирование закончилось, я написала сопроводительную записку к дискам, объясняющую, что на них и каким образом они связаны с готовящимся налетом Абу Джамала.

Я заглянула в путеводитель Фодора по Аравийскому полуострову, в помощи которого до настоящего момента ни разу не нуждалась. Да, в Рияде имелась международная служба срочной доставки. Дан был ее телефон. Звонить им до утра не имело смысла. Я выключила компьютер, прибрала на столе и пошла в свою спальню, взяв с собой пакет и путеводитель. Я сунула пакет под подушку и принялась читать раздел путеводителя по Рияду, коротая оставшиеся до утра часы. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи.


Утром я позвонила в службу доставки. Там были деловиты, предупредительны и говорили по-английски. Да, они гарантировали доставку на следующий день. Мой пакет будет в Бейруте к десяти утра. Да, они забирают пакеты по месту жительства своих клиентов. Курьер будет у меня дома в течение часа.

Курьера звали Абеди. Так было написано на нашивке его голубой шуршащей униформы. Я приняла его в вестибюле, и вид его мне не понравился. У него было узкое лицо, маленькие острые зубы и тонкие длинные усы. Он был удивительно похож на крысу, но не это резануло меня. Мне не понравилось, как он оглядел вестибюль. Мне не понравилось, как он оглядел меня. Я, конечно, была под чадрой, как и положено для разговора с незнакомцем. И все же он глянул так, будто пытался разглядеть мои черты. Он взял мой пакет и повертел его в руке, словно оценивая его содержимое. Его нос слегка подергивался от любопытства. Я заплатила ему и дала чаевые. Он чрезмерно благодарил меня, и в голосе его была такая наглость, смешанная с раболепством, что у меня мурашки пошли по телу. Он дал мне квитанцию, которую я, едва он ушел, разорвала.

Из-за этого Крыса я совершенно явно стала нервничать. Что-то смутно знакомое было в нем, хотя я была уверена, что никогда прежде его не видела. Скорее были знакомы эти жлобские ухватки. Он принадлежал к определенному типу людей, которых я знала в России тех прежних мерзких коммунистических времен. Падаль последнего разбора, имеющая тайную власть. Стукач.

Использует ли секретная полиция курьера службы доставки? Того, кто ежедневно в контакте с иностранными компаниями и бизнесменами и может докладывать о подозрительной деятельности? Вполне вероятно.

Сердце у меня застучало. Я совершила ужасный промах. И теперь уже слишком поздно.

Я заварила чаю в чайнике и пила его, сидя на кухне и просматривая путеводитель Фодора, а именно — транспортные связи в Саудовской Аравии. Я обнаружила, что мне трудно сосредоточиться. Я твердила себе, что на самом деле мне не известно, стукач ли Крыс, что это просто нервы, просто навязчивые идеи, одолевшие меня.

Бесполезно. Я не могла прогнать чувство страха. Именно страха, а не просто опасности. Инстинкт самосохранения говорил мне, что надо бежать.

Бежать, бежать, бежать.

Куда бежать? Мне некуда было деться, а если бы и было, то как туда добраться? Если бежать, то будет только хуже. Просто сиди и прикидывайся тупицей. «Пакет? Какой пакет? Этот человек лжет. Не знаю никакого пакета, гражданин следователь… Ну и ну, никуда я не звонила, ни в какую страну. Я требую встречи с американским консулом…»

Нет, это не сработает.

Я пила чай, чашку за чашкой, читая и перечитывая путеводитель, в то время как часы с болезненной медлительностью отсчитывали свое. Али так и не вернулся, Нагиба тоже не было дома. Я понятия не имела, где они оба.

Вскоре после полдневной молитвы на кухню вошел Юсуф. Старый садовник был в гневе.

— Там снаружи два человека спрашивали вас, ситти Марина, — сказал он, чуть ли не задыхаясь от негодования.

Чашка моя звякнула о стол.

— Что они хотели? — едва выговорила я.

— Они сказали, что по официальному делу. Интересовались вами, называли по имени! Никакого стыда у людей сегодня. И куда это мир катится?

Я поняла причину его негодования. Женщин на людях здесь не упоминают. Если мужчины подошли к двери и спрашивают по имени хозяйку дома, то это оскорбление для чести семьи. Во всяком случае, гнев Юсуфа был направлен против этих мужчин, а не против меня.

— Я никого не приму без разрешения моего мужа, — сказала я. — Они ушли?

— Я прогнал их! — гордо сказал Юсуф. — Я заставил их сесть в большую черную машину и уехать. Собаки! Нечестивцы! Евреи! Я сказал им, что ни разу за свои семьдесят лет…

Больше я его не слушала. Жаль, он не сказал им, что я в Таифе. Теперь они вернутся. С ордером на арест? Есть ли у них ордера? Не думаю. Возможно, они поехали за советом к более высокому начальству. Не так-то просто преследовать члена семьи аль-Шалаби. Даже наши слуги вправе грубить им.

Но полиция вернется. Бежать некуда, да и не на чем. Сиди и жди, пока тебя заберут. Ужас. Ни один уважающий себя шпион не дошел бы до такого. Любой матерый шпион заставил бы их побегать, даром бы не дался. Пусть хватают меня, если могут. Что мне терять?

— У меня болит голова, — сказала я, прерывая старческий бред. — Пойду полежу.

Я пошла в комнату Али, достала его тоб и головной убор и надела тоб поверх своего платья. Он был слишком длинным и волочился по полу. Так не пойдет. Слишком уж подозрительный вид. Я отнесла тоб к себе, чтобы подшить его до приемлемой длины. Без посторонней помощи дело шло туго. Я приложила свою абу к тобу и отметила нужную длину, затем достала принадлежности для шитья. Мои руки так тряслись, что на то, чтобы вдеть нитку в иголку, ушло много времени. Наконец тоб был подкорочен. Я сняла платье и переоделась в него. Кожа ощутила прохладу гладкого свежевыстиранного хлопка. Бесчисленные складки полностью скрыли мою фигуру. Впервые в жизни я была рада, что у меня небольшая грудь.

Теперь головной убор. По диагонали я сложила квадратную красно-белую гутру, так что получился треугольник. Затем накрыла гутрой голову, основанием треугольника ко лбу, и закрепила ее двойным жгутом укаля.

Сотни раз я наблюдала, как совершает эту манипуляцию Али, — тут не было ничего сложного. Одеваться по-западному гораздо сложнее. Я бы не смогла завязать виндзорский узел ради спасения жизни.

Я осмотрела себя в зеркале. Картина была малоутешительная. Девушка в мужском платье — вот как я выглядела. Лицо мое было слишком белым, слишком нежным и женским. Над верхней губой тушью я нарисовала маленькие усики. Результат оказался на удивление хорош, пусть даже усы выглядели не совсем настоящими. Здесь у многих усы, и разве нельзя допустить, что юнцы сами их себе рисуют?

Я подняла подбородок, раздвинула плечи, приняв надменный вид арабского самца. «Сионистский шпион превращается в аборигена, — пробормотала я своему отражению. — Стебанутый Лоуренс Аравийский».

И все же что-то еще было не так. Те самые, большие невинные голубые глаза, совершенно не подходящие для араба. Ничто тут так не поможет, как хорошие солнечные очки. У Али было несколько пар защитных очков с зеркальными стеклами, и я взяла одни из них, а заодно и пустое портмоне. Саудовские мужчины, как женщины, ходят с портмоне, потому что у них нет карманов для бумажников.

В таком вот наряде я стала пробираться по дому, держась ближе к стенам, опрометью бросаясь через открытые пространства и заклиная судьбу, чтобы она не столкнула меня с кем-нибудь из слуг. Мне сопутствовала удача. Я благополучно добралась до гаража и скользнула за руль «линкольна». Ключи были на своем обычном месте за козырьком. Двигатель тихо работал. Сердце мое колотилось. Нажать на тормоз, переключить передачу, снять с тормоза, нажать на газ… Трудно ли это? К счастью, автомобиль стоял передом. Мне даже не понадобилось выводить его задом из гаража.

Медленно, как в трансе, я двинулась с места, машинально делая знакомые повороты, в силу привычки выехав на дорогу, которую я знала лучше всего, — на Сейфвей Аль-Тамими.

Если ничего не получится, то я хотя бы смогу купить свеклы.

Но дорога Аль-Тамими была не таким уж плохим началом. Она выходила на шоссе Короля Абдул Азиза, иначе известное как шоссе на аэропорт, куда оно и вело.

Я заметила, что указатель горючего стоял на нуле. Когда мы прилетели, у нас ушло тридцать минут, чтобы добраться из аэропорта в Рияд по пустому шоссе. Скажем, тридцать миль. У меня не хватит горючего.

Как сказать по-арабски «заправиться»? Не помню. Скорее, я и не знала. А будучи одетой по-арабски, я должна сказать правильно. А зачем вообще тебе говорить, подумала я. Если уж подъезжать на машине к заправочной станции, то ведь не для того же, чтобы купить сена для своего верблюда или что там еще они едят.

Это может оказаться станция самообслуживания. Надо будет сообразить, как пользоваться колонкой, чтобы не привлекать слишком много внимания. С какой стороны машины бак для горючего?

Я въехала на стоянку машин Сейфвея и так и сидела в кабине со включенным мотором и на полную мощность работающим кондиционером. Горячий воздух струился и вибрировал над припаркованными автомобилями, делая все вокруг нереальным, как мираж в пустыне. Но предполагается, что мираж прекрасен и манит неутомимого путешественника голубыми озерами и пальмами. А Рияд далек от того, чтобы считаться красивым городом, особенно в июле, когда он коричневый, раскаленный, поджаривающийся под полдневным солнцем. Недостроенные здания, пустые стоянки, старые автомобили, брошенные возле дороги, железобетон, сплошная пыль. Вся зелень, все прекрасное и изящное сокрыто во внутренних дворах, за бетонными стенами богатых особняков. Арабы в основном безразличны к тому, что за пределами их жилищ. Красота их заботит только внутри. Они говорят, что это идет от традиций кочевников, от привычки не задерживаться надолго на одном месте.