Собрав все силы, Бруно, наконец, сел. Кошмар оседал, раскалывался на куски, как скала, высвобождая сознание.

Джерард! Он здесь!

— В чем дело? Что-то приснилось?

Розово-багровые руки прикоснулись к нему, и Бруно, извернувшись, вылез из постели.

— Вовремя! Я тебя разбудил, а? — рассмеялся Джерард.

Бруно так стиснул зубы, что они скрипнули. Он удрал в ванную, налил себе и выпил, даже не закрыв дверь. Лицо его в зеркале выглядело чертовски скверно.

— Прошу извинить за вторжение, но я обнаружил кое-что новенькое, — произнес Джерард напряженно, пронзительным голосом, каковой означал, что он празднует маленькую победу. — По поводу Гая Хейнса, твоего друга. Ведь это он тебе снился, правда?

Стакан треснул в руке у Бруно — он аккуратно подобрал из раковины все осколки и сложил их в зазубренное донышко. Затем с тоскою поплелся обратно к постели.

— Когда же ты познакомился с ним, Чарльз? Явно не в декабре. — Прислонившись к корзине с бельем, Джерард закурил сигару. — Ведь ты познакомился с ним полтора года назад, так? Ты встретил его в поезде, когда ехал в Санта-Фе, а? — Джерард выждал с минуту, потом извлек что-то из-под локтя и бросил на постель. — Помнишь это?

Это была книга из Санта-Фе, Платон, принадлежавший Гаю, все еще упакованный, с полустертым адресом на обертке.

— Конечно, помню, — Бруно оттолкнул книгу. — Я ее потерял по дороге на почту.

— Она так и лежала на полке в отеле «Ла Фонда». Как это тебя угораздило взять почитать Платона?

— Я нашел ее в поезде, — Бруно поднял глаза. — На ней был адрес Гая, так что я решил ее отослать. Нашел, кажется, в вагоне-ресторане, если уж на то пошло. — Он глянул Джерарду прямо в лицо, храбро встречая его острый, пристальный взгляд, за которым отнюдь не всегда что-то кроется.

— Так когда же ты познакомился с ним, Чарли? — повторил Джерард терпеливо, словно допрашивая ребенка, уличенного во лжи.

— В декабре.

— Ты, конечно, знаешь, что его жена была убита.

— Разумеется я об этом читал. А потом читал, что он строит клуб «Пальмира».

— И ты думал: «Как интересно — а я полгода назад нашел его книгу в поезде».

Бруно поколебался немного.

— Ну, да.

Джерард хмыкнул и опустил глаза, брезгливо улыбаясь.

Бруно вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Когда же это он видел такую улыбку, слышал такое хмыканье? Однажды он солгал отцу, совершенно очевидно солгал и цеплялся за эту ложь — и тогда ему стало стыдно от отцовского хмыканья, от недоверия в его глазах. Бруно вдруг понял, что взгляд его умоляет Джерарда о прощении, и нарочно отвернулся к окну.

— Значит ты звонил в Меткалф, даже не будучи знакомым с Гаем Хейнсом. — Джерард подобрал книгу.

— Я звонил?

— Несколько раз.

— Может, один раз, по пьяни.

— Несколько. О чем ты говорил?

— Об этой чертовой книге!

Если Джерард настолько хорошо его раскусил, он должен знать: такое как раз в его духе.

— Может, позвонил, когда услышал, что его жену убили.

Джерард покачал головой.

— Ты звонил до того, как ее убили.

— Ну так что? Может, и звонил.

— «Ну так что?» Я должен справиться у мистера Хейнса. Очень знаменательно, если иметь в виду твой интерес к преступлениям, что ты не звонил ему после убийства.

— Меня от убийств тошнит! — заорал Бруно.

— О, я верю тебе, Чарли, охотно верю! — Джерард не торопясь вышел из комнаты, спустился в холл и направился к матери.

Бруно принял душ и не спеша, с тщанием оделся. По поводу Мэтта Левина, вспомнилось ему, Джерард был куда более взволнован. Помнится, он лишь дважды звонил в Меткалф из отеля «Да Фонда», где Джерард, видимо, раскопал те счета. Можно будет сказать, что насчет других звонков мать Гая ошиблась, что звонил кто-то другой.

— Чего было нужно Джерарду? — спросил Бруно у матери.

— Ничего особенного. Спрашивал, не знаю ли я твоего друга, Гая Хейнса. — Мать начесывала волосы щеткой, и они стояли дыбом вокруг спокойного, усталого лица. — Это архитектор, да?

— Угу. Я его не очень хорошо знаю. — Бруно прошел по комнате следом за матерью. Она забыла те вырезки в Лос-Анджелесе — так он и предполагал. Слава Богу, он не стал ей напоминать, что знает Гая, когда появилась фотография «Пальмиры»! Где-то в подсознании он всегда полагал, что заставит Гая совершить задуманное.

— Джерард сказал, что ты звонил этому Гаю прошлым летом. В чем там дело?

— Ах, мама, твой Джерард с его дурацкими намеками мне до чертиков надоел!

40

Этим же утром, несколько минут спустя, Гай выходил из чертежной мастерской Хэнсона и Нэппа, такой счастливый, каким не ощущал себя вот уж несколько недель. Фирма приступила к работе над последними чертежами больницы, самыми сложными из всех, какие Гай когда-либо производил; были согласованы последние детали относительно стройматериалов, и рано утром пришла телеграмма от Боба Тричера, заставившая Гая порадоваться за старого друга. Боба включили в консультативный совет по строительству новой дамбы в провинции Альберта — этой работы он добивался последние пять лет.

Пока Гай проходил в двери между длинных, развернутых веером столов, чертежники поднимали головы и смотрели вслед. Гай кивнул на прощание старшему мастеру, и тот расплылся в улыбке. Малая искорка гордости вдруг вспыхнула у Гая в душе. А может, все дело в новом костюме, подумал он: это был всего лишь третий костюм в его жизни. Энн выбрала ткань в серо-синюю клетку. Энн сегодня утром подобрала шерстяной галстук томатного цвета — старый, но любимый галстук. У зеркала между лифтами Гай поправил узел. Выбился седой волос из густой черной брови, которая удивленно приподнялась. Гай пригладил волосы. В первый раз он заметил на себе седину.

Какой-то чертежник выскочил на площадку.

— Мистер Хейнс? Хорошо, что я вас застал. Вас к телефону.

Гай вернулся, надеясь, что это ненадолго: через десять минут он должен был встретиться с Энн и пойти с ней на ленч. Телефон стоял в пустом кабинетике рядом с мастерской.

— Алло, Гай? Слушай, Джерард нашел того Платона… Ага, в Санта-Фе. Теперь, послушай, это ничего не меняет…

Через пять минут Гай снова стоял у лифтов. Он всегда знал, что Платона могут найти. Ничего не изменилось, говорит Бруно. Бруно может ошибаться. А вдруг Бруно уже поймали. Гай сердито отмел эту мысль как совершенно невероятную. Это и было совершенно невероятно — вплоть до сегодняшнего дня.

Выйдя на яркий солнечный свет, Гай вдруг снова вспомнил о новом костюме и в бессильной злобе на самого себя сжал кулаки. «Я нашел книгу в поезде, понял? — втолковывал ему Бруно. — И в Меткалф тебе звонил по поводу книги. Но мы не встречались до декабря…» Столь отрывисто и тревожно Бруно никогда еще не говорил — голос был такой напряженный, так мучительно сдавленный, что Гай с трудом его узнал. Гай принялся раздумывать над историей, которую Бруно сочинил, — так, словно она была чем-то посторонним, существующим независимо от него, вроде образчика ткани, которую ощупываешь, прикидывая, можно ли сшить из нее костюм. Нет, дырок не наблюдалось, но еще неизвестно, долго ли приведется ее носить. Нет, недолго, если кто-нибудь вспомнит, что видел их вместе в поезде. Официант, например, который их обслуживал в купе Бруно.

Гай попытался дышать глубже, шагать спокойнее. Взглянул наверх, на маленький диск зимнего солнца. Его черные брови, в которых блеснула седина, одну из которых пересек белый шрам, ставшие, по словам Энн, еще гуще и кустистее за последнее время, разбили блистающий свет на мелкие частицы, предохраняя глаза. Откуда-то всплыло в памяти, что, если не отрываясь смотреть на солнце шестнадцать секунд, можно повредить роговицу. Энн тоже предохраняла его. Работа предохраняла. Новый костюм, дурацкий новый костюм. Он вдруг почувствовал себя совершенно не к месту, лишним, тупым и беспомощным. Закралась мысль о смерти. Она завораживала. Гай так долго чувствовал ее дуновение, что уже, наверное привык. Ну, вот и хорошо, что он боится. Гай нарочито распрямил плечи.

Когда он добрался до ресторана, Энн еще не пришла. Тогда Гай вспомнил, что она собиралась зайти за снимками, которых они нащелкали как-то в воскресенье, дома. Вынув из кармана телеграмму Боба Тричера, Гай перечитывал ее снова и снова:

«Назначен в комитет Альберты. Рекомендовал тебя. Это мост, Гай. Освобождайся как можно скорее. Согласие гарантировано. Подробности письмом».

Согласие гарантировано. Как бы ни строил он свою жизнь, в его способности построить мост никто не сомневается. Гай задумчиво посасывал мартини, оставляя поверхность напитка девственно гладкой.

41

— Я тут занялся немножко другим делом, — с довольным видом промурлыкал Джерард, глядя на машинописный рапорт, что лежал на столе. Он ни разу не взглянул на Бруно с тех пор, как тот зашел в кабинет. — Убийство первой жены Гая Хейнса. Так и не раскрытое.

— Ага, я знаю.

— Ты, полагаю, немало знаешь об этом. И теперь все расскажешь мне. — Джерард уселся поудобнее.

Было видно, что сыщик сильно продвинулся с того понедельника, когда нашел книгу Платона.

— Ничего я не знаю, — сказал Бруно. — Ведь никому ничего неизвестно, так?

— Но что ты думаешь? Ты наверняка много говорил об этом с Гаем.

— Не особенно. То есть вообще не говорил. Зачем?

— Ведь тебя интересуют убийства.

— Что вы имеете в виду — «убийства меня интересуют»?

— Ах, Чарльз, перестань: если бы даже я от тебя этого не слышал, то уж от отца твоего — тысячу раз! — вопреки своему обыкновению взорвался Джерард.

Бруно потянулся за сигаретой, но передумал.

— Да, я говорил с ним об этом, — спокойно, вежливо отозвался он. — Гай ничего не знает. Он в то время почти не виделся с женой.

— А ты как думаешь, кто это сделал? Тебе никогда не приходило в голову, что мистер Хейнс мог организовать сам? Может, тебе было интересно, как он это устроил и как вышел сухим из воды? — Джерард снова принял непринужденную позу — откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, словно они обсуждают, какая прекрасная выдалась сегодня погода.

— Конечно же, я не думаю, что он это организовал, — ответил Бруно. — Вы, наверное, не осознаете, какого калибра человека подозреваете.

— Единственный калибр, в котором стоит разбираться, — это калибр оружия, Чарльз. — Джерард снял трубку. — И ты первый, возможно, с этим согласишься. — Алло! Пригласите, пожалуйста, мистера Хейнса.

Бруно чуть вздрогнул, и от Джерарда это не укрылось. Джерард молча смотрел на него, пока в холле, все приближаясь, звучали шаги Гая. Следовало ожидать, что Джерард это подстроит, твердил Бруно самому себе. Так что с того, что с того, что с того?

Гай явно нервничает, подумал Бруно, однако он всегда выглядит нервным, куда-то спешащим, и это снимает подозрения. Гай заговорил с Джерардом и кивнул Бруно. Джерард указал ему на последний оставшийся стул, с прямой спинкой.

— Я пригласил вас сюда, мистер Хейнс, с одной-единственной целью: задать вам очень простой вопрос. О чем Чарльз говорит с вами больше всего? — Джерард предложил Гаю сигарету из пачки, которая, похоже, пролежала здесь годы, подумал Бруно, — и Гай взял.

Бруно видел, как Гай раздраженно нахмурился, — это было именно то, что надо.

— Время от времени он говорил со мной о клубе «Пальмира», — ответил Гай.

— А еще о чем?

Гай взглянул на Бруно. Бруно, уперев большой палец в щеку, грыз ноготь указательного — так небрежно, что это даже казалось машинальным.

— Не могу сказать, — ответил наконец Гай.

— Он говорил с вами об убийстве вашей жены?

— Да.

— В каком тоне он говорил с вами об убийстве? — мягко спросил Джерард. — Я имею в виду убийство вашей жены.

Гай почувствовал, что краснеет. Он снова взглянул на Бруно, как и всякий другой поступил бы, подумал он, — как и всякий другой поступил бы, когда о человеке говорят в его присутствии, не обращая на него ровно никакого внимания.

— Он часто спрашивал, не знаю ли я, кто мог это сделать.

— И вы знаете?

— Нет.

— Вам нравится Чарльз? — толстые пальцы Джерарда ни с того, ни с сего слегка задрожали. Он принялся вертеть спичечный коробок над большим листом промокательной бумаги.

Гай вспомнил пальцы Бруно в поезде и спичечный коробок, упавший в бифштекс.

— Да, он мне нравится, — произнес Гай в некотором замешательстве.

— Он вам никогда не надоедал? Не навязывался?

— Не думаю, — сказал Гай.

— Вас не покоробило, когда он явился к вам на свадьбу?