Пошла в мамину комнату, зарылась лицом в один из ее шарфиков, чтобы почувствовать ее близость, напомнить себе, зачем я это делаю. Вовсе не потому, что я худшая дочь на свете. Я действую в маминых интересах. И однажды она мне спасибо скажет.

Я снова вдохнула запах шарфа и убрала его в шкаф. Вернулась в гостиную, позвонила в отдел продажи подарков по спискам универмага «Джон Льюис», объяснила, что хочу, чтобы все подарки вернули гостям, потому что свадьбы не будет. Мне ответили, что это невозможно. Попросили назвать номер списка, фамилию и дату события. В голосе мужчины сквозило недоверие.

Неужели куча народу то и дело пытается сорвать чью-нибудь свадьбу?

Потом позвонила в паб, где планировалось торжество, но оказалось, что управляющий знаком с Джоном.

– Это ты, Моника? – спросил он.

Я бросила трубку. У меня кончались идеи.

Я позвонила Кассу – вдруг он что-нибудь посоветует? – сообщила, что мама-таки вернулась к Джону, несмотря на то, что он бабник и бывшим тоже изменял. Касс ответил, что пусть живут как хотят, и посоветовал не лезть в их дела.

– Осталось потерпеть два года, и сможешь уехать, – добавил он.

– Вообще-то я могу от них уехать, как только мне исполнится шестнадцать, – поправила я. – То есть через два дня.

Я слышала, как он улыбнулся.

– С наступающим днем рождения, Лекси. Что тебе подарить?

Как же я любила, когда он говорил со мной так ласково.

– Билет на поезд до Манчестера.

– Хорошо, – ответил Касс, – когда твой гаденький план сорвать свадьбу накроется медным тазом, приезжай ко мне.

Я не стала до него докапываться – мол, правда? А ты этого хочешь? Его слова запали мне в сердце, и я ответила, что перезвоню позже, а сейчас мне пора приниматься за дело – приводить в исполнение мой дьявольский план.

Касс рассмеялся. Люблю его смех.

– У тебя слово с делом не расходится.

Окрыленная, я позвонила в цветочный магазин. Касс сказал, что у меня слово с делом не расходится. То есть я ему нравлюсь, он считает меня храброй. Я сообщила флористке, что хочу отменить заказ на букет, потому что жених изменил мне с практиканткой и свадьбы не будет. Флористка посочувствовала мне, сказала, что попробует договориться с управляющим, чтобы мне вернули залог. Только нужно назвать номер карты клиента.

Тут ко мне подкралась Айрис.

– Что ты делаешь?

Я бросила трубку.

– Блин, Айрис, нельзя же так людей пугать!

– Зачем ты отменяешь заказ на мамин букет?

Я ответила, что не отменяю, а она сказала, что я вру. Ладно, я пыталась его отменить, согласилась я, но ее это не касается, а Айрис пригрозила, что все расскажет маме, если я ей не объясню, в чем дело. Я сварила нам какао со сливками и маршмеллоу, гадая, что же ей сказать. Айрис сидела в кресле-качалке и смотрела на меня серьезными глазами.

Я налила какао в чашки и опустилась на пол рядом с Айрис.

– Мама несчастлива с твоим папой.

– Из-за его подружек?

– Не только поэтому. Он злой.

– Со мной он добрый.

– Потому что он тебя любит.

– И маму он тоже любит.

– Он ее все время унижает и доводит до слез.

Айрис сунула большой палец в рот и отвернулась. Она и без меня это знала, и все равно у меня было такое чувство, будто я разбила ей сердце. На полу лежали солнечные полоски. Мы молчали, к какао даже не притронулись.

– Знаешь, в чем разница между хорошими и плохими девочками? – наконец спросила я.

Айрис вытащила палец изо рта.

– Это шутка такая?

– Нет. В сказках хорошие девочки всегда послушны, так ведь? Золушка выполняет всю домашнюю работу, Белоснежка заботится о гномах. И все равно они попадают в беду. Над Золушкой издеваются, морят голодом. Белоснежку вообще чуть не убили – можно сказать, она впала в кому.

Айрис нахмурилась.

– А на Красную шапочку напал волк.

– Точно! Рапунцель заточили в башне. Жасмин заперли в замке. А теперь вспомни, как ведут себя в сказках плохие девчонки? Те, которые никого не слушаются и никому не пытаются угодить?

– Как Мулан? – просияла Айрис.

– Отличный пример. Она сражается за свою честь и спасает кучу народа. А еще?

– Мерида!

– Да, тоже неплохо. Ее интересуют не наряды, а луки и кони. Ну и Тиана, конечно же. Она открывает собственный ресторан и спасает принца Навина. Крутые девчонки. Они бы не стали ждать, пока кто-нибудь придет им на помощь, правда? Они сами всем помогают.

Я рассказывала ей про умных девочек вроде Герды, которая спасла Кая от Снежной королевы, и Гретель, засунувшей ведьму в печь, чтобы выручить Гензеля.

– Они не были послушными, понимаешь? Иначе их друзья погибли бы.

«Вот поэтому я и отменила букет», – объяснила я. Нарушила правила, чтобы спасти маму.

Айрис замолчала.

– Тебе попадет, – сказала она наконец.

– Наплевать.

У нее навернулись слезы.

– Папочка рассердится.

– На это мне тоже наплевать. – Я вскинула руки, словно собиралась схватиться с невидимым противником, и заскрипела зубами. Хотела рассмешить Айрис, но не удалось.

– В некоторых сказках, – дрожащим голосом заметила она, – вначале все плохо, а потом принцесса выходит замуж и живет долго и счастливо.

– Как в «Красавице и чудовище»?

Она кивнула и вытерла глаза.

– И в той, про медведя.

Раньше я тоже верила в чудеса: поцелуешь лягушку, и она превратится в прекрасного принца, поможешь раненому медведю, и он тебя не задерет. Но с Джоном так не получится. Женитьба его уже не изменит.

Мне было больно смотреть на слезы Айрис. Трудно быть послушной. У таких девочек, как Айрис и Керис, своя ноша: они хотят, чтобы все непременно ладили друг с другом, улыбаются, ведут себя вежливо и мечтают, чтобы и в жизни все заканчивалось так же благополучно, как в сказке. И тут их неизбежно ждет разочарование.

– Я не буду отменять заказ на букет, – пообещала я. – И вообще ничего больше не сделаю, только поговорю с мамой, хорошо? Это-то хоть можно?

– И что ты ей скажешь?

– Расскажу, как принцесса Фиона превратилась в огра – под стать своему принцу. Ты не против? Вдруг мама после очередной ссоры с Джоном намажет лицо зеленой краской?

Айрис улыбнулась. Нехотя, сквозь слезы, но все-таки улыбнулась.

29

– Попугайчики-неразлучники не могут жить друг без друга. – Мама показывала мне свадебную фотографию ее родителей. В своих старомодных нарядах они казались актерами на съемочной площадке. – Мама познакомилась с отцом в четырнадцать лет. Представляешь, какая удача встретить родственную душу в таком юном возрасте? Невероятно, правда?

Она вытерла глаза рукавом свитера. Когда я села на ее кровать и сообщила, что пришла поговорить о Джоне, признаться, я ждала другого.

– За что ты его любишь? – спросила я.

Я надеялась, что мама не сумеет найти ни одной причины, но она достала из шкафа коробку и показала мне фотографию, которую нашла на днях, когда разбирала вещи – какие отдать, какие оставить.

Мама постучала пальцем по снимку.

– После маминой смерти твой дедушка очень изменился, – пояснила она. – Конечно, ты не знала бабушку, но по фото видно, как сильно он ее любит.

– А Джон-то здесь при чем?

– Он моя родственная душа. Вот и все. – Она бережно завернула снимок в папиросную бумагу. – Когда мама умирала, дедушка поклялся, что, когда настанет его час, найдет ее, где бы она ни была. Правда, романтично? – Она снова вытерла глаза. – Я родилась у них очень поздно, а до этого они много лет жили только вдвоем. И каждый раз, как я заходила к ним в комнату, они целовались.

– Прям так и каждый.

– Иногда я просыпалась ночью, а из гостиной доносилась музыка. Я тайком пробиралась вниз посмотреть, что там такое. Родители зажигали свечи, дюжины свечей, вся комната была в мерцающих огоньках. Заводили пластинку и танцевали. – Мама обвела взглядом комнату, словно видела их сейчас. – А я подолгу стояла и смотрела на них.

– И они тебя ни разу не заметили?

– Ну что ты, они не сводили глаз друг с друга.

Я представила, как маленькая мама дрожит от холода в одной ночнушке, потом крадется наверх в темноте, а родители ее знай себе танцуют.

– Ужас какой. – Я скривилась.

Мама рассмеялась.

– Почему ужас?

– Потому что для родителей на первом месте должны быть дети.

Мама пристально на меня посмотрела. Впервые за много дней она по-настоящему обратила на меня внимание.

– Что это значит?

В кухонном календаре мама обвела день свадьбы. Я не могла на это смотреть. Как и на свое расписание подготовки к экзаменам. А также на телефоны, часы, газеты. Мне казалась невыносимой сама мысль о том, что девятнадцатое мая с каждой минутой все ближе.

– Родители не должны ставить свои отношения на первое место, – добавила я.

– Опять двадцать пять. Лекси, господи боже мой, если я люблю Джона, это еще не значит, что я не люблю тебя. Тебе кажется, будто я принимаю его сторону и он слишком суров к тебе, но это лишь потому, что ты подросток. Однажды ты будешь вспоминать его строгость с благодарностью.

– Теперь, значит, это так называется? А ты знаешь, что он в срочном порядке записал меня на прием к психиатру?

– Он хочет как лучше.

– Ты уверена?

Мама нахмурилась.

– Я все время думала о тебе, пока была в Брайтоне. Назови меня идиоткой, но я надеялась, что в мое отсутствие вы с Джоном сумеете наконец поладить.

– Ты ведь не поэтому уехала.

– Наверное, поэтому я оставила тебя дома.

– А мне вот кажется, что ты сейчас все это выдумала.

– У меня нет сил с тобой спорить. – Мама взяла коробку с вещами, которые намеревалась оставить, подошла к шкафу и поставила ее обратно на полку. – Осталось разобрать два ящика, и готово. Хочешь со мной отнести вещи в благотворительный магазин?

– Ты серьезно? Считаешь, что разговор окончен?

– Мне все это надоело до смерти.

Мама открыла новый ящик, заглянула внутрь. На ее оживленном лице читалась надежда, желание избавиться от последних остатков прошлого, и мне показалось, будто по ковру скользнула тень.

– Я могу составить тебе список ужасных вещей, которые произошли в твое отсутствие.

– Да, ты уже говорила. Ты доставала Джона, а он ничего не делал.

– Он разбил мой телефон.

– Твой телефон разбился.

– Он выгнал меня из дома.

– Ты сбежала.

– Потому что он псих!

– А ты что устроила? – Мама бросила на меня сердитый взгляд, и в крови моей вскипел адреналин. – Да, я про кофе. Зачем ты налила ему слабительное? О чем ты вообще думала?

– Он толкнул меня на стену!

– Чтобы утихомирить.

– Потому что он садист!

Ну вот. Я это сказала. Слова мои отдались эхом в комнате.

Мама застыла как вкопанная.

– Он хоть раз тебя ударил?

– Я не это имела в виду.

– Или приставал к тебе?

– Еще не хватало! Мам, послушай, я же не об этом.

– Тогда о чем?

О том, что она словно хрупкая лодочка, которую тащит за собой огромный корабль, чтобы разбить вдребезги.

– Он смотрит на женщин как на пустое место.

Мама подняла глаза.

– То есть теперь он у нас женоненавистник?

– Ведь не все женщины постоянно ревут, как ты. Не все мужчины обвиняют девочек-подростков во всем на свете, как Джон меня. И зачем Айрис все время быть паинькой? Помнишь случай с деревом? Помнишь, как Джон обвинил нас в том, что Айрис упала?

– Ну уж в этом-то он точно не виноват.

– Нет, виноват! Я потому и потащила ее гулять, чтобы она не слышала, как вы орете.

– Эдак кого угодно можно обвинить в чем угодно. Меня за то, что я сбежала, того, кто оставил пенек в траве, дерево – за то, что выросло слишком высоко, соседку за то, что не выглянула вовремя в окно и не остановила вас.

– Или меня за то, что я помогла Айрис залезть на дерево?

– Именно.

– А кто тогда виноват в том, что Джон психанул на обратном пути из больницы?

Мама покачала головой.

– Не знаю. Я вообще такого не помню.

– Я выбросила карты из машины, и он на меня наорал.

– Значит, ты виновата.

– Даже если я сделала это, чтобы тебе помочь?

– В каком смысле?

Между нами повисло напряжение. Мы впились друг в друга взглядами.

– Он перестал орать на тебя и наорал на меня, – пояснила я.

– То есть ты хочешь сказать, что специально все это устроила?

– Да.

– Ты швыряешься стульями и громишь кухню ради какого-то великого замысла?

– Видишь, мам? Ты его все время защищаешь, а ведь это он во всем виноват.

– Перестань с ним воевать, – сверкая глазами, напустилась на меня мама. – Он станет моим мужем. И твоим отцом. У нас будет счастливая семья, и тебе тоже будет хорошо.

Неужели она правда считает, что меня можно осчастливить насильно? Я встала с кровати, подошла к окну, посмотрела в окно на дерево.