Вера Колочкова - Чувство Магдалины

Дед Иван смолчал, ничего не ответил, и Маргарита постояла еще в ожидании продолжения диалога, глядя на него сердито. Потом вяло махнула рукой, развернулась, медленно пошла со двора.

– Значит, с Машей обратно полетим… – констатировал Антон, задумчиво глянув на Платона.

– Похоже, что так, – вяло подтвердил Платон.

Они вернулись довольно быстро – Маша надела джинсы и футболку, Лео нес ее небольшую спортивную сумку. Платон глянул на эту сумку, спросил насмешливо:

– И это вся твоя одежка, Машенька?

Маша улыбнулась виновато и хотела ответить, но Лео успел ее упредить, бросил сердито в сторону Платона:

– Отстань, а? Чего ты ее цепляешь, какое тебе дело до ее одежек? Я сам Маше сказал – не бери ничего, все новое купим…

– Ну-ну… – снова усмехнулся Платон. – Уже прозвучало ключевое слово – купим… И все-таки, Лео! Ты уверен, что делаешь правильно? Есть еще время подумать.

– Я уверен, – твердо ответил Лео. – Более того, я требую, чтобы вы перестали себя вести как последние снобы и сволочи и отнеслись к Маше с уважением. Как к моей женщине. Как… – он запнулся на секунду, но продолжил так же уверенно: – Как к жене!

– Ух ты! – удивленно распахнул глаза Антон. – А это уже серьезное заявление, братец! Что, и правда жениться будешь?

– А почему нет? – на той же уверенной ноте спросил Лео. – Или ты не оставляешь мне возможности самому решать этот вопрос? Ты не забыл, что мне давно уже не пятнадцать лет?

– Нет, я не забыл. Но иногда случается так, что взросление сильно отстает от реального возраста. По-моему, это как раз твой случай.

Маша во время этого разговора стояла чуть в стороне, то исподлобья глядя на Антона, то переводя встревоженный и немного виноватый взгляд на Лео. Потом не выдержала, повернулась и быстро ушла в дом, и Лео пошел за ней, протягивая руку ей вслед. Потом было слышно, как в доме он говорит Маше сердито:

– Да не обращай внимания, чего ты! Ну да, они такие, что с них возьмешь… Все время на мне пытаются самоутвердиться.

– Да… Наш мальчик нынче решил поиграть в доброго барина и прекрасную пастушку, – ухмыльнувшись, тихо проговорил Антон.

– Ага! В графа Альмавиву… – тут же поддакнул ему Платон.

Все время помалкивающий дед Иван вдруг поднял на них сердитые глаза, хлопнул по столешнице руками:

– А ну хватит черную желчь тут лить, поганцы! Да это что такое, а? Что за разговоры-то, в самом деле? Вы себя слышите или нет? И какая Маша пастушка, вовсе она не пастушка! И вовсе не эта… как ее… Альмавива какая-то… Она хорошая и добрая девушка, понятно вам, олухи? Сейчас оба по ушам от меня на дорожку схлопочете, понятно?

– Понятно, дед. Не сердись, а то давление поднимется. Мы ж не со зла… – миролюбиво проговорил Платон.

– И пусть Леонка женится, и давно пора! – с прежней сердитой ноткой в голосе продолжил дед. – И не мешайте ему, не отговаривайте.

– Лео? Женится? Ну-ну… – тихо и насмешливо проговорил Антон. – Свежо предание, но верится с трудом. А то ты не знаешь своего младшенького внучка, дед! Он и себя-то найти не может, не то чтоб ответственность за жену взять!

– Ничего, найдет, – уверенно заявил дед Иван. – На доброй хорошей дивчине женится – образумится. Ничего, бог даст…

– Не знаю, как там насчет бога, дед… – снова тихо и вкрадчиво возразил Антон, – не знаю, не знаю… Но девчонку на кону твоего благого желания оставлять – это бесчестно, по-моему…

Дед не успел ничего ответить – с улицы во двор прилетел сигнал подъехавшего такси. Братья встали из-за стола, подхватили сумки, Платон крикнул в открытую дверь дома:

– Эй! Жених! Поехали, карета подана!

– Что ж, давайте прощаться… – засуетился дед и проговорил тихо, уже без ноты прежней гневливости: – Когда теперь приедете-то? Поди, не дождусь…

– Ну, теперь ты давай к нам, а, дед? – подмигнул ему Платон и добавил глумливо, мотнув головой в сторону Лео с Машей, показавшихся в двери дома: – На свадьбу…

Вышли через калитку к такси, по очереди обнялись с дедом, сели в машину. Она сдвинулась было с места, но вдруг выскочил наперерез Павлуша, замахал руками:

– Постойте! Постойте! Одну минуточку только…

– Пап, ты чего? – высунулась из окна Маша. – Мы же с тобой простились!

– Да я на минуточку… Мне только ему сказать… Выйди на два слова, а? – дернул он ручку дверцы со стороны Лео.

Лео вышел, послушно встал перед Павлушей и даже позволил ему вцепиться в свой локоть пальцами.

– Слышь… Ты это… Ты не обижай ее, пожалуйста, ладно? – торопливо заговорил Павлуша, проглатывая концы слов. – Если обидишь, я… Я не знаю, как жить дальше буду. Ты ж видел, как я своими собственными руками паспорт ей отдал… Сам отпустил, сам благословил… Сам, понимаешь?!

Лео серьезно кивнул, проговорил тихо и твердо:

– Я вас понимаю, да. Я не обижу вашу дочь, обещаю. Все будет хорошо…

– Э, вы долго еще намерены прощаться-то? – недовольно проговорил со своего места водитель. – На самолет опоздать не боитесь? Времени осталось впритык. А на дороге в эту пору аккурат пробки могут образоваться.

– Да, я сейчас, сейчас… – торопливо кивнул Павлуша, не отпуская локтя Лео. – Ну, в общем, ты меня понял, надеюсь…

– Да, я вас понял, Павел… Как вас по батюшке, простите? – замешкался неловко Лео.

– Да ладно, без батюшки! Только не обижай ее, ладно? – жалко улыбнулся Павлуша и, повернувшись к Маше, проговорил быстро: – А если вдруг все-таки обидит, возвращайся, доченька, не бойся…

– Пап, ну все, хватит! – умоляюще проговорила Маша. – Нам ехать пора, иначе и в самом деле на самолет опоздаем! Тем более у меня и билета еще нет… Пока, пап! Не переживай так! Я тебя люблю!

Наконец Лео сел в машину, и она резво тронулась с места, оставив на дороге стоящих плечом к плечу деда Ивана с Павлушей. Когда машина скрылась за поворотом, дед Иван проговорил тихо, скорее для самого себя, чем для Павлуши:

– Да не обидит он ее, не боись. Ее и обидеть-то не за что…

– Так разве обижают за что-то? – также тихо проговорил Павлуша. – Обижают как раз ни за что ни про что…

– Ничего, Павлуша, ничего. Все хорошо будет, надеюсь.

– Ага… – понуро опустил голову Павлуша. – Вот и осиротели мы с тобой, дядь Вань…

Они не видели, как из-за забора смотрела на них Маргарита. Не видели, как сердито махнула она рукой, как прошептала злобно:

– Вот дурни, а? Как есть, дурни малахольные! Что один, что другой…

– Это твоя мастерская? Ух ты, как здорово! И окна большие, я никогда не видела таких окон… Только их помыть надо, наверное. Если стекла будут совсем прозрачные, света еще больше будет!

– Правильно мыслишь, дополнительный свет никогда не помешает. Давай, осматривайся дальше, привыкай к незнакомому месту.

Лео сидел в кресле, смотрел с улыбкой, как Маша обходит его владения, как смотрит на все восхищенными глазами, как трогает рукой мольберт и уважительно заглядывает в большой шкаф, где уместились его художественные причиндалы.

– Ты этим всем пользуешься, да?

– Пользуюсь, да. Как всякий художник.

– А можно я посмотрю твои картины?

– Давай потом, ладно? Тем более особо показывать и нечего. Я как-то… Не писал ничего в последнее время…

– Почему?

– Я ведь уже объяснял тебе, что никак не могу поймать свой ветер, помнишь?

– Да, помню. Только до конца не понимаю, как это. Например, если мне надо что-то сделать, но я не знаю, как к этому подступиться, я просто начинаю хоть что-то делать. Пусть неправильно, неверно, но все равно начинаю. По-моему, главное – начать. А потом само пойдет…

Услышав эти слова, Лео с улыбкой усмехнулся:

– Ну, ты рассуждаешь как неофитка, только и всего. Наверное, я не смогу это тебе объяснить… Понимаешь, каждому художнику нужен свой путь, свое видение предмета, своя фишка, чтобы по ней его узнавали. И даже не фишка, а своя соломинка, за которую можно ухватиться. Да, это очень важно – знать, за что ухватиться. Чтобы сплелось внешнее видение и внутреннее, чтобы с удовольствием плыть… Или лететь… Это и есть ветер, понимаешь? Поймал свой ветер – значит, и паруса надуешь. Поняла?

– Ну да, в общем, – кивнула Маша, стоя напротив Лео. – А ты пробовал его поймать? Надо ведь работать, пробовать одно, другое, третье…

– Надо не пробовать. Надо чувствовать. Ощущать изнутри, что твое, а что не твое. Сейчас ведь изобразительных техник великое множество, и в качестве окрашивающих элементов может быть использовано буквально все. Свое надо найти, собственное, понимаешь? Хотя я не очень люблю всякие дилетантские выдумки, мне классика больше по душе. Люблю холст и масло. Ну, акварель иногда. Или пастель… Ну, да ладно. Это разговор долгий. Так нравится тебе здесь, говоришь?

– Да, очень! – оживленно проговорила Маша. – А где ты живешь? Ну, в смысле, где ты спишь, где ешь…

– А вон, видишь, в углу лесенка? Поднимайся по ней и попадешь в мое жилище. Только не пугайся, там настоящий бардак. Не успел прибрать перед отъездом. Я ж не знал, что вернусь сюда не один…

– Ну, бардак – это не страшно. Я сама все приберу. А на ужин у нас что-нибудь есть?

– Не-а, – отрицательно помотал головой Лео. – Холодильник наверняка пустой.

– Может, я в магазин схожу и куплю что-нибудь? И ужин приготовлю?

– Да брось… – беспечно махнул рукой Лео. – Сейчас передохнем с дороги и пойдем ужинать в кафе. На первом этаже дома есть замечательное кафе, там очень вкусно готовят.

– Я тоже очень вкусно готовлю! – воскликнула Маша. – Я много чего умею!

– Да ты вообще у меня умница, я знаю. Вот с завтрашнего утра и начнешь хозяйничать, как тебе вздумается. Я утром по делам убегу, а ты перестраивай жилое пространство под себя, ладно? А в мастерской я сам… В мастерской ничего не трогай, договорились? Разделим пространство по-честному?

– Конечно, договорились, – согласилась Маша. – Я ж понимаю. Ты художник, это твой мир, он чужого вмешательства не терпит. Я тебе обещаю, что ничего здесь пальцем не трону, только если сам попросишь.

– Спасибо…

– Да за что? – удивилась девушка. – Это же так просто. Я тебя люблю, и я уважаю твою жизнь, твой внутренний мир. Это тебе спасибо, что ты мне поверил.

– Ну ладно. – Лео явно не хотелось поднимать эту тему. – Ты к ужину переодеваться будешь или в джинсах пойдешь?

– Так у меня ничего нет… – развела руками девушка. – Я ж не взяла ничего…

– Ах да! Извини, Машенька. Завтра после обеда по магазинам пойдем, купим тебе новые красивые одежки. Договорились?

– Да…

– Вот и отлично! А теперь в душ – и ужинать! Только чур – в душ вместе пойдем…

Утром Маша открыла глаза и в первую секунду не смогла понять, где находится. В приоткрытое окно слышался шум города, и это было непривычно и странно – просыпаться от шума. На их тихой улице в Камышах только пение птиц да залетевший в окно морской ветер могли разбудить…

– Лео! – тихо позвала она, садясь на постели.

И тут же вспомнила, что Лео собирался с утра убежать по делам. Значит, убежал уже. Ну и ладно. У нее на утро тоже дел много – вон, какое кругом запустение. Первым делом надо окна помыть, чтобы свет в комнате был прозрачным. Умыться, позавтракать – и за работу! Хотя можно обойтись и без завтрака… Чего время терять?

Она успела вымыть одно окно и отошла в сторону, чтобы полюбоваться своей работой. Стекло с удовольствием пропускало в комнату солнечный свет и будто благодарило ее за усердие. Вдохновившись, Маша хотела приступить к мытью другого окна, как вдруг снизу, из мастерской, послышалась трель дверного звонка. Вздрогнула, испугавшись на секунду, и тут же оправилась от испуга – чего бояться-то? Это, наверное, Лео пришел. А если не Лео, так его знакомый какой-нибудь. Надо пойти и открыть дверь. Не прятаться же, в самом деле. Если бы ей надо было прятаться, Лео бы так и сказал…

Маша быстро спустилась вниз, открыла дверь, даже не глянув в глазок. И неприятно удивилась, увидев стройную брюнетку с ярко накрашенными пухлыми губами. Такими пухлыми, что, казалось, девушка специально выворачивает их наружу, пытаясь отобразить огорчение от того, что пришлось увидеть.

– Привет… Ты кто? – сложились в презрительную гримаску пухлые губы.

– Я? Я Маша… – пожала плечами девушка, зачем-то оглянувшись.

– А что ты здесь делаешь, Маша? Ты уборщица, что ли? Клиринговая служба?

– Нет, я не уборщица…

– А кто тогда? Домработница? Откуда ты взялась?

– Нет, я не домработница. Я из Феодосии приехала… Вместе с Лео…

– Ах, вот оно, значит, как! Маша из Феодосии, значит! Интересно, интересно…

Брюнетка еще раз хмыкнула, потеснила Машу плечом и вошла в мастерскую, надменно выстукивая по полу высокими каблуками. Усевшись в кресло, она красиво уложила ногу на ногу, поерзала слегка бедрами, оправляя короткую юбку, и снова пропела презрительно:

– Маша из Феодосии, значит… Интересно, интересно…