«Это ведь то, чего ты хотела все время», – сказала себе Элис. Она уселась на низкой ограде, окружавшей церковный двор, и поплотнее завернулась в шаль, глядя на деревню. Солнце опускалось все ниже, и вскоре длинные тени протянулись по земле, а в деревне зажглись огни – далекие, как звезды. А здесь, во дворе, было очень тихо. Мертвые не знали, что мир изменился.

Чьи-то шаги заставили ее встрепенуться. И тут же сильные руки придержали ее. Она сразу же узнала эти руки. И ее не удивило, что Саймон сумел подобраться так близко, а она его не заметила.

Они уселись рядом и стали смотреть на деревню. Он свернул сигарету, зажег ее и затянулся несколько раз, выдыхая дым. Она протянула руку, и он взглянул на нее с удивлением. Но все же отдал ей сигарету.

Она затянулась и отчаянно закашлялась. Вот тебе и попытка быть элегантной и утонченной…

Он похлопал ее по спине и осторожно отобрал сигарету.

– К такому привыкать не стоит.

– Почему же ты куришь?

– Я давно хотел бросить, но не было веской причины.

– Может, если женщина попросит тебя бросить…

Он щелчком сбил столбик пепла.

– Тогда может быть…

Но этой женщиной будет не она, не Элис. И оба это знали.

Несколько минут они молчали, и она, не выдержав, тихо спросила:

– Это всегда так бывает? После того как выполнишь задание?..

Он, казалось, сразу понял, о чем речь.

– Нет, обычно испытываешь удовлетворение.

– Я знала, что так и будет, но все же… – Элис умолкла и поплотнее закуталась в шаль. Слова не шли с языка. Ни одно не казалось правильным. Казалось, говорить ей мешала какая-то странная холодная пустота.

Мир куда сложнее, чем она предполагала. И она сама куда сложнее, чем предполагала. Это всегда было в ней, только таилось в глубине души. Саймон пробудил в ней эту часть ее самой, и теперь она мучилась.

Он посмотрел на светящийся кончик сигареты, прежде чем отбросить ее и раздавить каблуком.

После чего сунул руки в карманы и сказал:

– Я тоже.

В горле саднило, словно она долго кричала. И она не смотрела на него: не могла.

– Не хочу, чтобы ты уезжал, – прохрипела она.

Они по-прежнему не смотрели друг на друга. Разглядывали деревню, словно это было самое увлекательное в мире зрелище. Словно она не видела эту деревню множество раз. Словно не могла бы описать ее с закрытыми глазами.

Тихий стон вырвался из его груди.

– Я не хочу уезжать. Но должен.

– Знаю.

И снова воцарилось молчание.

– Когда? – спросила она наконец.

– Сегодня ночью. Харриетт передала, что у нас много дел, а Марко чем-то уже занят. Дезмонд и Райза уже возвращаются, но они одни не справятся.

– Это никогда не прекращается?

Он кивнул, не глядя на нее.

– Никогда, ни на минуту.

– Какой он уродливый, этот мир, – вздохнула она.

– Но он бывает и прекрасным. – Тут Саймон взглянул на нее, и она почувствовала тепло его взгляда. Она нежилась в этом тепле, как нежатся в лучах солнца перед наступлением зимы. – Поедем со мной, Элис.

Она жаждала этих слов, но все же…

– Ты ведь знаешь, что я не могу. Особенно сейчас.

Он оттолкнулся от ограды и стал перед ней. От него исходили решимость и целеустремленность. Взяв ее за руки, он сказал.

– Мы сможем их навещать. Есть поезда, почта, телеграф.

– И еще – Сара и ребенок…

– Здесь полно женщин, которые больше всего на свете любят друг другу помогать. Она не останется одна.

Элис отвела глаза.

– Но, Саймон…

И снова молчание. Он выпустил ее руки.

– Ты боишься.

– Вовсе нет! – заявила она.

– И все же ты изобретаешь предлоги…

Элис вскочила на ноги.

– Не говори так! Тревин – мой дом, где мне и место. Кто я такая? Всего лишь дробильщица, девушка из корнуоллской деревеньки. Отними это у меня – и я ничто.

– Ты ЭЛИС. Не важно, где ты и что делаешь. Ничего не изменится.

Ей очень хотелось верить ему. Но, черт побери, страх тоже присутствовал. Ледяной страх…

– Проклятье, Элис… – прошептал он, взяв ее лицо в ладони. Руки его были теплыми и нежными. – Элис, я люблю тебя.

Что-то словно пронзило ее. Возможно – осознание чуда.

– А я тоже тебя люблю, Саймон, – прошептала она.

Они целовались, жадно и исступленно, и она наслаждалась вкусом его губ, его страстью. Она могла бы простоять так всю ночь. Всю неделю. Всю жизнь. Но это фантазии, а перед ней – реальный мир, где фантазии не выживают.

Он прервал поцелуй и произнес:

– Аддисон-Шоу.

Элис взглянула на него с недоумением, и он пояснил:

– Это моя фамилия. Я Саймон Огастес Керквуд Аддисон-Шоу. – Его истинное имя. Он настолько ей доверяет. Теперь она может его найти, если захочет.

– Это ничего не меняет, – сказала она со вздохом.

– Элис, я…

– Если ты должен уехать, сделай это сегодня. Как можно скорее. Сейчас.

Чем дольше он оставался, тем больше она думала о том, чему не суждено сбыться, о том, чего жаждала, но не сможет получить. И долго она не сможет это выносить – и завоет как дикий зверь.

Он отступил на шаг. Его прекрасное лицо окаменело. От него исходили волны гнева. Но он ничего не сказал.

Она протянула ему руку.

– По крайней мере давай… давай простимся как друзья.

Он холодно взглянул на ее руку. Потом – в лицо.

– Нет!

Повернулся и пошел к деревне, оставив ее такой же одинокой, какой она была месяц назад. Нет, куда более одинокой, потому что какое-то время они были вместе, принадлежали друг другу. И сейчас она поняла, что потеряла.


У него было совсем немного вещей, и уже почти все Саймон сложил в свой рюкзак. Сидя на топчане, он заталкивал в рюкзак остальные – вместе со снимком «семьи» и письмами от «сестры». Он вернется в Лондон к своей настоящей семье, хотя редко виделся с родными. И он не скучал по ним. Не тосковал. Они относились к нему точно так же. Рукопожатия, вежливые расспросы – и на этом все отношения заканчивались. Проходили месяцы, прежде чем все повторялось в чьей-то гостиной или в бальном зале.

Он проводил гораздо больше времени в конторе «Немисис», в убогих комнатках над лавкой аптекаря в Кларкенуэлле. И возможно, он сразу же отправится туда с вокзала. По крайней мере там он будет не одинок. Там всегда кто-то был – Лазарус, Харриетт, Марко. И они заговорят о последней операции. А потом об очередных планах – ведь всегда что-нибудь найдется. Кроме того, там будут люди, которыми он окружит себя.

Конечно, ему не придется мучиться в одиночку. Но он сейчас совершенно не понимал, как способен дышать, двигаться и думать с вырванным из груди сердцем.

Но он дышал, двигался и думал. Даже сложил свою одежду и убрал фальшивые снимки и письма. И все это время он прислушивался к скрипу половиц – надеялся услышать легкие шаги женщины. Но, увы, услышал только топот Эдгара.

Тот уселся рядом и сказал:

– Значит, все?

– Да, но мы с Генри поговорили. Он знает о шахтах куда больше, чем я, и мы составили хороший план новой системы управления. Я дал ему адрес, куда посылать письма. И объяснил, с какого телеграфа направлять важные телеграммы. – Саймон застегнул рюкзак. – Сначала будет нелегко, но «Уилл-Просперити» имеет все, чтобы процветать.

– А ты не останешься?

– И с самого начала не собирался.

– Я думал, что-то изменится, потому что, знаешь ли… – Эдгар многозначительно вскинул брови и глянул в окно.

Острая боль пронзила грудь Саймона.

– Лондон – мой дом. «Немисис» – моя работа. А она… – Он не мог заставить себя произнести ее имя – Не хочет уезжать. Тупик.

– Ты хочешь от нее слишком много. Ей ведь придется от всего отказаться в случае отъезда.

– И мне – тоже, если бы я остался.

– Да-да, люди нуждаются в тебе – и так далее и тому подобное.

– «Немисис» не развлечение! Я посвятил этому жизнь!

Эдгар поднял руки.

– Да, понимаю… Однако же… Мы недолго знали друг друга, но у меня есть глаза и мозги. Конечно, это не дается так просто, но я знаю также, что вы с Элис Карр оба чертовски упрямые.

Саймон вымучил насмешливую улыбку.

– Если бы моя девушка смотрела на меня так, как Элис на тебя… И если бы я смотрел на нее точно так же…

Саймон невольно вздохнул.

– Я бы не спешил вскочить в поезд, чтобы поскорее оставить все позади, – закончил Эдгар.

– Но мне нужно ехать. Я не могу оказаться от того единственного, что имею. – Саймон закинул рюкзак на плечо. Кости ныли при каждом движении.

Эдгар встал и проворчал:

– Как же ты упрям. Но, черт возьми, для меня наше знакомство – большая честь, сержант. – Он с улыбкой отсалютовал, и на душе у Саймона потеплело.

Саймон вернул салют – и протянул руку. Они обменялись рукопожатиями, потом Эдгар сказал:

– Ты вполне можешь взять одну из лошадей констеблей. Ведь у нас остался только Байс, а до вокзала – долгий путь. Вряд ли после такой битвы тебе захочется идти пешком.

Конечно, эту битву нельзя было сравнить с Роркс-Дрифт – ни по крови, ни по количеству убитых. И все же выжить удалось с трудом. Он кивнул и, прежде чем уйти, оглядел огромную общую комнату, по которой гуляли сквозняки, – комнату, недолго бывшую ему домом.

Распрощавшись с Эдгаром, Саймон отправился в полицейский участок, где принял благодарности, но постарался не тянуть слишком долго. Где-то в деревне была Элис: либо все еще у церковного двора, либо ушла домой. «Так или иначе, нужно уходить как можно скорее, – думал он. – Побыстрее вытащить копье из раны. Будет кровь и боль, но иначе не выжить».

Попрощавшись с Байсом и взяв одну из лошадей, Саймон вскочил в седло и выехал из города быстрым галопом. Уже наступила ночь. Свет и тепло деревни остались позади. Скоро он прискачет в Сент-Урсулу и сядет на лондонский поезд. Скорее всего, он еще до полуночи окажется в Лондоне, где его уже ждала новая миссия. В конторе «Немисис» ему предложат чашку чаю и сообщат последние новости. Словно ничего не изменилось. Словно можно продолжать жить так же, как всегда.

Чем дальше Саймон отъезжал от деревни, тем яснее понимал: единственное, что изменилось и никогда не будет прежним, – это он сам.

Конечно, он будет продолжать свою деятельность в «Немисис», и в этом смысле все останется по-прежнему, но часть его души была утрачена: она находилась там, рядом с Элис.


– Что ты здесь делаешь? – спросила Сара.

Элис подняла голову от плиты.

– Готовлю ужин. Вряд ли у кого-то сегодня была хоть крошка во рту.

– Но что ты делаешь ЗДЕСЬ? Я видела, как Саймон минут двадцать назад уехал из города.

Элис помешала кипевшее на плите рагу. Скоро в лавке будет мясо получше. Может, не придется больше тушить все, чтобы сделать съедобным.

– Дорогая… – Сара положила руку ей на плечо, но от этого ласкового прикосновения стало еще больнее.

– Оставить все? – пробормотала Элис. – Забыть друзей и семью? Работу?

– И дробить руду до конца жизни?

– В этом нет ничего дурного.

– Да, верно, но… Господи, Элис, ты ведь можешь добиться большего!

Перед ее мысленным взором промелькнули сцены: они с Саймоном прокрадываются в дом управляющих и крадут масло; они меняют поезда и имена; и еще – выражение лиц владельцев, когда те поняли, что она их одурачила. А потом она сражалась против констеблей подобно мифическим воинам-женщинам. Саймон вначале ей не доверял, но затем поверил в нее, как никто на свете. И он… О боже, он любил ее! Действительно любил.

– На шахте так много работы, – напомнила Элис.

– У нас есть кому заботится о шахте: это умные и добрые люди. А ты и так уже немало сделала.

Сара опустилась на стул, который скрипнул под ее весом.

– А ты и малыш? Я не могу оставить тебя сейчас.

Невестка осторожно погладила живот.

– Ты уже сделала мне и малышу лучший подарок – шахту. Благодаря тебе мы обрели достоинство и свободу. Обрели то, чего у нас раньше не было.

Элис пожала плечами. Что она могла на это ответить?

– Что же до заботы о ребенке, то у меня есть кузины и соседи. Многим и до меня приходилось заботиться о малыше без помощи сестры или невестки. А Генри сделает все, что от него потребуется. – Сара улыбнулась. – Уж он постарается.

Элис отошла от плиты и со вздохом пробормотала:

– Значит, я здесь бесполезна? Никому не нужна?

Сара усмехнулась:

– Какая же ты упертая… Конечно, ты нам нужна. Но больше всего на свете мы хотим, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива, – заявила Элис, но тут же добавила: – Буду… когда-нибудь.

– Думаю, твое счастье двадцать минут назад покинуло город.

Элис повернулась к стене и уперлась в нее руками, едва сдерживая порыв биться о стену головой. За спиной ее послышался вздох, а потом невестка снова положила руку ей на плечо.

– Знаешь, чего я больше всего боялась в день свадьбы? – спросила она.