Владислава Мека - Чужая семья. Мачеха

— Ев, это сильнее меня. Не получается у меня представить жизнь без тебя. Мне все равно, как ты любишь меня. Я просто хочу, чтобы ты продолжала это делать. Чтобы ты не уходила! Это такое невыполнимое желание? — и я не вру, сейчас мне и этого будет достаточно.

— Хорошо, я поняла тебя — закусив губу, отвела куда-то в сторону взгляд Ева.

— Ты останешься? — затаив дыхание, спрашиваю.

— Пока, да. Но, я не обещаю, что останусь надолго…

Ее последние слова потонули в буре моих счастливых эмоций. Все, как я и думал, Ева нельзя садить на цепь, сдерживая порыв сбежать, ее надо приручать, чтобы она никогда и не задумалась о побеге.

Алексей.

Утром меня разбудил звонок из столичного центра реабилитации, куда я вчера отправил отца, как и прогнозировали местные врачи, отец не смог выдержать дорогу. Еве об этом говорить сейчас не стоит. Я должен обезопасить себя от обвинений. То есть заткнуть рты врачам, заставив лечащего отца доктора сознаться в том, что это была его инициатива и я о переезде ни сном, ни духом. Сообщу о случившемся вечером.

Наверное, это жестоко. Сын не испытывает никаких чувств по поводу смерти своего отца, к тому же, я максимально приблизил эту самую смерть. Но, для меня отец умер уже в той страшной аварии, а все, что от него осталось — не тлеющее тело, которое было запрещено придавать земле. Я просто избавил отца, себя и Еву, в первую очередь, от ненужных страданий. И не вижу в этом ничего криминального.

С такими мыслями, я собрался и ушел на работу, не став будить спящую Еву. Мне нравилось смотреть на ее безмятежное лицо, Ева выглядела такой милой, когда подложив ладошку под щеку, свернувшись калачиком спала на огромной родительской постели. Моя маленькая принцесса. Теперь уже целиком и полностью моя.

В офисе пока никто не знал о смерти отца и поэтому работали все слаженно и не отвлекаясь, как и обычно. В обед я наведался в больницу вместе с охраной и деньгами. Все оказалось проще, чем я думал. Начальство клиники, получив деньги сразу забыли о том чьим решением было отправить отца в столицу. Тяжелей оказалось с лечащим, мужик попался упертый и только когда главврач пригрозил ему переводом в какую-то глубинку согласился взять вину на себя. Не понимаю, какая ему разница? Все равно он не понесет никакой ответственности за произошедшее. Так, зачем упираться? Неужто ему Ева запомнилась и он не хотел быть в ее глазах виновником трагедии? Напрасно, если так, то ему действительно придется в скором времени паковать чемоданы.

Позже вернувшись в офис я кое-как успокоил свою некстати разбушевавшуюся ревность и продолжил работу. Ева сегодня, по словам приставленному к дому охраннику, на улицу не выходила, мне она не звонила, а сам я пока не решился ей позвонить. Сейчас, следуя своей лжи, я должен быть подавлен сообщением о смерти отца, а также просто обязан трясти за грудки лечащего врача отца. Звонить Еве и не упоминать случившееся будет крайне подозрительно. А я итак подорвал доверие Евы своими признаниями и насильным возвращением.

— Алексей Александрович, на первой линии немцы, Вы будете с ними говорить? — отвлекая меня от мыслей, раздался голос секретарши в переговорнике.

— И как ты себе это представляешь, Дина? Их главный по-английски не говорит, а я не слова не понимаю на немецком. Мы что будем общаться по средствам гортанных звуков? — разозлился я на глупую девку.

— А по-русски?

— А по-русски даже ты не понимаешь, не то, что немцы. Дина, ты ведь так и не наняла мне переводчика, наверняка, просто о нем забыла, да? — с тихим бешенством поинтересовался я.

— Алексей Александрович, я не думала, что они так быстро захотят провести повторные переговоры…

— Я тебя нанимал, чтобы ты думала или чтобы выполняла мои приказы?

— Тогда, мне отложить переговоры? — пролепетала она.

— Будь так любезна! — рявкнул я в ответ и отключил связь.

Пора менять секретаршу! Эта рафинированная дура меня уже порядком достала. Она непонятлива, неусидчива и как апофеоз — печатает одним наманикюренным пальцем. К тому же, метит ко мне в любовницы с первого дня своего появления в конторе. Я, конечно, хочу поддерживать деловые связи с ее дядей, но не настолько в нем нуждаюсь, чтобы и дальше терпеть эту глупую курицу.

Зато накрутила она меня не слабо. Пожалуй, сейчас я вполне смогу выйти за человека потерявшего близкого. Жаль, выпить нельзя, исключительно для правдоподобности, но я ведь обещал Еве и из-за смерти отца это обещание нарушать точно не собираюсь.

Мельком глянул на часы, семь вечера. Могу ехать домой. Пора поговорить с Евой и начать пожинать плоды, что успел посеять.

Ева.

Он все-таки нашел меня и вернул. Уже на утро, я поняла, что весь этот мой побег от начала и до конца был глупой затеей, Чего я пыталась этим добиться? Куда бы я пошла, не верни меня Алексей? Ведь это верх глупости рассчитывать на что-то не имея средств и связей, я бы сама вскоре приехала назад, но Леша меня опередил. Он вел себя странно, как-то непривычно тихо и смиренно, этим и подкупил. Я не ушла, осталась.

Весь следующий день просидела дома, обдумывая случившееся. Порывалась пойти в больницу к мужу, но ближе к обеду почувствовала, что заболела. Еще бы не заболеть, в вагоне, где я ехала дуло со всех щелей. Поход в больницу пришлось отложить. Выпив жаропонижающее и закутавшись в одеяло я ожидала приходя пасынка.

Леша вернулся после семи. Он долго бродил по квартире не решаясь зайти ко мне в спальню, а у меня не было сил выйти к нему. Температура, благодаря лекарствам, наконец, спала, но во всем теле у меня разлилась такая слабость, что даже переодеть пижаму, которая пропиталась моим потом, не было сил. Я просто лежала и чувствовала, как ломает кости.

— Ева, ты не спишь? — Леша все-таки зашел в комнату.

На его слова, я вместо ответа, который рвался с губ, протяжно закашляла. Леша подскочил к кровати, включил ночник и охнул откинув одеяло. Представляю, какую картину я собой являла и какой аромат от меня исходил. Мало того, что у меня отекло лицо, покраснели слезящиеся глаза, распух нос и пересохли губы, а волосы превратились в колтун, легкая, льняная, пижама облепила мокрое от пота тело — я постоянно кривилась от боли во всем теле.

— Что случилось? — осматривая меня всю целиком и пробегая руками по моему лицу, особенно уделяя внимание лбу, обеспокоенно спросил пасынок.

— Заболела. Вчера, видимо, простыла в поезде — прохрипела я кое-как, голос сел до шепота.

— Дурочка! Вот, куда ты вчера рвалась?!

Почти кричал на меня испуганный Лешка, беря на руки. Я не сопротивлялась тем более, что чисто физически не могла оказать никакого сопротивления. Пасынок отнес меня в ванную, набрал теплой воды и окончательно обнаглев, раздел. Точнее, просто сорвал пижамные штаны и футболку, предварительно усадив на бортик.

— Не надо… Перестань — как заведенная повторяла я, пытаясь прикрыться руками.

— Ева, сейчас не до стеснительности, тебе необходимо принять ванную. Ты правильно поступила, что сбила температуру, но чтобы она снова не поднялась ты должна быть сухой и чистой. а раз сама ты помыться не в состоянии, придется потерпеть меня — сухо ответил Леша и приподняв меня за талию, опустил в приятную для кожи воду.

Я молчала пока он мыл меня, явственно ощущая, как атмосфера в помещении меняется, как само тело пасынка начинает гореть, пока он омывает меня, трогая в самых откровенных местах, а еще расслабиться мне не давал с каждой секундой сильнее выпирающий бугор на его намокших брюках. Стыд, страх и беспомощность — сильнейший коктейль, что сейчас пробегал по моим венам.

— Ева, не беспокойся, я ничего не сделаю. Я ведь обещал тебе, поэтому не обращай внимание на мою естественную реакцию организма. Ты же не думаешь, что я — животное, не способное бороться со своими позывами? — обтерая меня полотенцем, тщетно пытался успокоить меня Алексей.

Приходится признать, его выдержка меня поразила. Он одел меня в чистую пижаму и уложил в кровать, при этом, действительно, не делая никаких попыток. Через полчаса Лешка зашел в спальню, когда я уже начала дремать, он нес на подносе кашу и чай.

— Леш, я не хочу есть — приподнялась я с подушек.

— А я тебя не спрашиваю, что ты хочешь, а что — нет. Сейчас быстро съешь кашу, выпьешь лекарства и во тогда мы, может, поговорим о том, что ты хочешь — безапелляционно заявил парень и присев на край кровати, зачерпнул полную ложку манки.

— Я что маленькая? Дай сюда свою кашу — попыталась я отобрать ложку.

— Для меня — маленькая и ложку я не отдам, у тебя руки дрожат. Рот открой — не знаю почему я послушно открыла рот и в него тут же сунули злополучную ложку с кашей.

Проглотила, в меня не дав отдышаться засунули новую порцию и так до тех пор, пока тарелка не опустела. Следом пошел чай, а за ним и таблетки. я устало откинулась на подушку и прикрыла глаза. Поэтому не увидела, как лицо пасынка приблизилось ко мне и прохладные губы тронули лоб.

— Температуры, вроде, нет — не отстраняясь прошептал парень, невзначай касаясь уже не лба, а виска и спускаясь к щеке.

— Прекрати — прошептала я, впрочем не делая никаких попыток отстраниться. Его прохладные губы приятно остужали разгоряченное лицо.

— Еще чуть-чуть…

Это "чуть-чуть" перетекло в то, что пасынок лег рядом и прижав меня к своему телу, продолжил касаться губами моего лба. А мне, вдруг, показалось, что сейчас я услышу от него далеко не самые приятные слова. Алексей будто готовился сказать мне что-то, что определенно мне не понравиться. И мне очень жаль, что и на этот раз я оказалась права.

— Ева, отец сегодня умер — так буднично и совершенно не страшно прозвучала эта фраза.

— Как? — севший и без того голос, сейчас почти отказал мне.

— Его врач посчитал возможным перевезти отца в столицу, для дальнейшего лечения. Вчера организовали его перевозку, но до больницы не доехали. Он не выдержал. Прости — крепче прижимая меня, произносил больно режущие сердце слова, Алексей.

— Почему ты их не остановил?

— Я не знал, был занят — коротко бросил мне пасынок.

— Из-за меня? — чувствуя, что не вынесу положительного ответа, все же спросила я.

— Нет. Я работал и ты же знаешь, к отцу в больницу не ходил — спасибо ему за эту ложь.

Я не выдержала и зарыдала. Дрожа, прижимаясь к человеку, который перенес не меньшую потерю. Мне было так плохо… Мысли путались, я не хотела верить в сказанное Алексеем. Я ничего не понимала… и не поняла, когда губы Лешки накрыли мои. Когда наши невинные объятия перетекли в нечто иное. Я этого не поняла.

Алексей.

Когда я начал жадно целовать впавшую в истерику Еву, я осознавал, что поступаю гадко. Но, из головы не выходил ее обнаженный образ, ее податливое тело и сейчас эти заплаканные глаза сорвали все клапаны, которые еще держали меня в узде. Я перестал себя контролировать и как итог накинулся на мачеху. Хотя, какая она мне теперь мачеха? Это в прошлом. Теперь Ева — моя женщина.

— Остановись — шепчет она…

— Не могу…

это мой постоянный ответ на всю оставшуюся ночь. Бессонную ночь, удушающую своими соблазнами и желаниями ночь. Я не могу остановиться, особенно, когда она не сопротивляется, больше того, робко отвечает. Это просто невозможно. Пусть для Евы я служу неким утешением, для меня же она — награда, выстраданная награда. Мечта, которую я считал неосуществимой, недостижимой. Она то, к чему я шел, поступаясь всеми принципами и правилами. И я не намерен останавливаться, когда могу не тормозить и продолжать прокладывать дорожку из поцелуев по бархатистой коже.

— Леша… Мы совершаем ошибку…

— Нет. Все так и должно быть — снова накрывая ее губы поцелуем, чтобы не слышать ненужных слов, а срывать стоны с сахарных губ, выдыхаю я.

Эта ночь — моя. Эта женщина — моя. Этот поступок тоже мой. Поэтому, молчи Ева и дай мне любить тебя…

Я не понял, когда она расслабилась, когда перестала шептать о том, что мы должны прекратить. Я просто пропустил этот момент потому, что стоило мне снять с Евы пижаму, что я еще час назад с таким трудом одел на нее, все ее слова перестали доходить до меня. К голове прилила кровь, в ушах набатом стучало только одно: "хочу и люблю". Я хочу ее и люблю ее. Вот и все. Уже поздно "одумываться" и "прекращать", поздно что-то говорить. Да и какие разговоры, когда она тянется к моим губам, когда ее руки обвивают за шею? И единственное, что она еще в силах повторять это: