Джек удивленно посмотрел на нее.

— Вы хотите, чтобы я этим занялся?

— Конечно, тебе нужно немного подучиться, и я буду тебе помогать. Но я уверена, что со временем ты сможешь справляться с этой задачей, если захочешь. Ты явно в ладах с арифметикой.

На лице Джека появилось выражение гордости.

— Я могла бы поручить тебе и другие обязанности, — снова заговорила Женевьева. — Это сильно облегчило бы мне жизнь, но я смогу доверить их тебе, только если ты намерен остаться здесь.

Джек отвернулся. Было очевидно, что он не желает ей лгать.

Женевьева ощутила горькое разочарование. Она так надеялась, что, польщенный доверием, Джек примет ее предложение.

— Ты не должен сразу отвечать мне, — сказала она, стараясь не выдавать своих чувств. — Я не хочу, чтобы ты давал обещание, которое будешь вынужден нарушить. Я только прошу тебя подумать об этом.

— Хорошо.

— То есть ты подумаешь?

— Нет, я останусь.

— Ты уверен?

— Не навсегда, — быстро добавил он.

Джек не желал, чтобы Женевьева думала, будто он собирается до конца дней пользоваться ее милосердием. Но, откровенно говоря, ему очень хотелось остаться. Конечно, приятного мало, когда тебе постоянно указывают, что делать, и поручают чистить картошку, резать рыбу или мыть посуду. К тому же он никак не мог понять пристрастия Женевьевы к чистоте, хорошим манерам и тому подобной чепухе. Но, несмотря на все это, ему нравилось в этом странном семействе воров и изгоев. Впервые в жизни Джек чувствовал, что его охотно принимают таким, какой он есть. Но основная причина заключалась в Шарлотте. Бессильная ярость охватывала его каждый раз, когда он видел ее неуклюже ковыляющей по комнате или растирающей ногу, чтобы она стала меньше болеть. Джек не мог вынести даже мысли о том, чтобы покинуть ее — во всяком случае, сейчас.

— Я останусь на два года — срок моего приговора. Тогда после моего ухода у вас не будет неприятностей с начальником тюрьмы. — Джек не забыл, как забеспокоились дети, когда он сообщил им, что собирается в Глазго. — Пока вы считаете, что я могу быть вам полезен. — Он ясно дал понять, что намерен отработать свое содержание.

Не в силах сдержать облегчения, Женевьева крепко обняла его. Джек застыл, не зная, что делать. От Женевьевы пахло свежей травой. Это совсем не походило на запах дешевых духов, исходивший от его матери. Он закрыл глаза, внезапно ощутив себя маленьким мальчиком, прижимающимся к маме, умоляя не бросать его. Но Женевьева не только не собиралась этого делать, она сама просила его не уходить.

— Спасибо, Женевьева, — прошептал Джек, неловко отвечая на ее объятие, — за то, что забрала меня из тюрьмы и привела сюда. — Смущенный столь несвойственным ему проявлением чувств, он опустил руки, пробормотал «доброй ночи», бегло взглянул на Хейдона и быстро вышел из гостиной.

— Доброй ночи, Джек, — с улыбкой отозвалась Женевьева, закрывая дверь.

Хейдону сразу стало не по себе, когда он наконец оказался наедине с Женевьевой. Поднявшись с дивана, он подошел к камину и пошевелил кочергой дрова, которые в этом нисколько не нуждались. Не зная, что делать дальше, Хейдон ухватился одной рукой за каминную полку и стал смотреть, как пламя лижет сухое дерево.

Теперь он снова был маркизом Рэдмондом — свободным человеком с незапятнанным именем, но недавние события еще служат пищей для сплетен, пока их не затмит какой-нибудь более свежий скандал. К тому же Хейдону все равно было нечем похвастаться — его отец однажды предсказал, что Хейдон не оставит после себя ничего, кроме позора для семьи, хотя старый маркиз не мог себе представить, что его титул будет носить именно младший сын, вечно марающий в грязи имя Рэдмондов.

Хейдона никогда не заботила собственная репутация или святость семейной родословной. Но ему и в голову не приходило, что он влюбится в женщину с моральными устоями Женевьевы Макфейл. Эти устои заключались не в постоянном желании судить весь окружающий мир согласно узким рамкам религии или закона, что с благочестивым удовольствием делали люди вроде жены начальника тюрьмы Томпсона или констебля Драммонда. Женевьева жила по собственным нравственным принципам сострадания и самоотверженности.

Добровольно отказавшись от своего положения в обществе и надежды на легкую жизнь в качестве супруги графа Линтона, Женевьева отдалилась от привилегированного мира, где она росла. И все ради спасения незаконного ребенка горничной, которого любая знатная леди спокойно позволила бы отправить в приют чахнуть и умирать.

Но Женевьева не походила на других женщин ее круга. Ее поведение выглядело странным, с точки зрения отринутого ею общества. В возрасте восемнадцати лет она начала суровую борьбу за существование, потому что в ней нуждался беспомощный младенец. В результате ее оставил жених, от нее отвернулось общество, ранее восторгавшееся ее красотой и очарованием. Она осталась одна — и выстояла.

Общество не могло смириться с тем, что милосердие Женевьевы не ограничивалось тщательно отмеренными актами благотворительности. Вместо того чтобы восхищаться человечностью и решительностью девушки, ее сочли безумной, не понимая, как она могла предпочесть воспитание незаконного ребенка беззаботному существованию супруги графа. Находя искреннюю радость в помощи беспризорным детям, Женевьева спасла еще пятерых. Ею двигало не ханжеское стремление заслужить место в раю. Она помогала другим, потому что в ее груди билось благородное и любящее сердце, не позволяющее ей спокойно проходить мимо чужих страданий — даже страданий осужденного убийцы накануне казни.

Хейдон знал, что недостоин Женевьевы. Что он сделал в этой жизни? Своим легкомыслием и эгоизмом погубил двух человек! Но он полюбил ее так сильно, что с радостью пожертвовал бы всем, лишь бы разделить с ней жизнь и судьбу. Однако при всем желании ему не смыть грязных пятен со своей души. Его постоянно будет терзать память о мучениях невинного ребенка и преданного отца. Как может Женевьева, посвятившая жизнь облегчению чужих страданий, принять такого черствого и эгоистичного субъекта в качестве мужа и отца ее будущих детей?

Женевьева с тревогой наблюдала за Хейдоном, боясь услышать то, что он силился высказать ей. Попав в водоворот событий, поглотивший ее в последние два дня целиком и полностью, она не позволяла себе думать о будущем. Но при виде Хейдона, неподвижно стоявшего у камина с лицом, выражавшим вину и раскаяние, Женевьева поняла, что он собирается ей сообщить.

— Ты уезжаешь, — тихо промолвила она. Хейдон кивнул, не оборачиваясь.

— Завтра утром. Я доставлю гроб Винсента дилижансом в Обан, а оттуда кораблем в Инвернесс. — Он добавил еле слышно: — Хочу проследить, чтобы его похоронили рядом с Эммалайн.

Конечно! Чего она может ожидать теперь, когда его титул восстановлен, а имя очищено? Неужели он женится на женщине, живущей в ветхом, обремененном долгами доме в компании бывших воров разного возраста? Думать так было просто нелепо. Женевьева чувствовала, что внутри у нее что-то сломалось, треснуло, подобно тонкому слою льда под колесами экипажа. Вцепившись в потертый валик дивана, она пыталась сохранить хотя бы подобие достоинства. Золотое кольцо, подаренное Хейдоном в Глазго, поблескивало на ее пальце, насмешливо напоминая об их игре в мужа и жену. Лежа ночами в объятиях Хейдона и чувствуя биение его сердца, Женевьева позволяла себе забыть о том, что это всего лишь спектакль. Они никогда не станут супругами — это простая и беспощадная истина.

Понимая, как тяжело будет Хейдону сопровождать тело Винсента, она нашла в себе силы спокойно заметить:

— Уверена, что Винсент оценил бы твою заботу о нем.

Хейдон горько усмехнулся.

— Сомневаюсь. Винсент презирал меня, имея на это полное право. — Он отвернулся от камина. — Я убил его, Женевьева, также, как если бы сам нажал этот чертов курок.

— Это неправда, и ты не должен так говорить и так думать. — Стремление помочь Хейдону пересилило собственные душевные муки Женевьевы. — Винсент месяцами, если не годами, мучительно желал убить тебя, но не смог этого сделать. Он понял, что ты не чудовище, каким он тебя воображал.

— И вместо этого он убил себя, — жестко закончил Хейдон, — потому что я разрушил его жизнь.

— Ты нанес ему тяжелую рану, зачав ребенка, которого Винсент считал своим, — кивнула Женевьева, — Но ты не заставлял его поступать так, как он поступил. Винсент по своей воле воздвиг стену между собой и Эммалайн. Возможно, тогда он считал, что у него нет иного выбора, но это было не так. Мы не всегда можем управлять событиями, происходящими с нами, но можем по-разному относиться к ним. — Ее голос смягчился. — Винсент тяжело переживал известие, что Эммалайн не его дочь, но никто не вынуждал его отталкивать девочку от себя. Это был его выбор, последствия которого оказались невыносимыми v для Эммалайн, и для самого Винсента.

Хейдон покачал головой.

— Если бы я не произвел ее на свет…

— Если бы ты этого не сделал, Винсент, возможно, никогда не узнал бы той безмерной любви, которую он испытывал к Эммалайн первые пять лет и продолжал испытывать потом, что бы он ни говорил, — прервала его Женевьева. — Кассандра могла бы забеременеть от другого любовника и сказала бы Винсенту, что это его ребенок. Бесполезно размышлять о том, что могло бы произойти, Хейдон. Все делают свой выбор. И сами отвечают за это. Не бери на себя вины Винсента. Когда родился Джейми и его мать умерла, я гневалась на бога за его появление, потому что тоже должна была выбирать — взять на себя ответственность за ребенка или закрыть глаза и отойти прочь.

— Но ты ведь не отошла, Женевьева.

— Нет, не отошла. И все, что произошло в моей жизни с тех пор, было неразрывно связано со сделанным мною в тот день выбором. Это пробудило во мне сострадание к брошенным детям, влачащим жалкое существование на задворках нашего общества. Это подарило мне моих детей, а также Оливера, Юнис и Дорин, которые стали моей семьей и наполнили мою жизнь радостью. И наконец, — ее голос дрогнул, — это подарило мне тебя…

Женевьева внезапно умолкла. Ей не хотелось, чтобы Хейдон знал, как много он для нее значит. Зачем говорить об этом, тем более сейчас, когда он собирается ее покинуть? Она могла вынести почти все, но только не его жалость.

Хейдон удивленно смотрел на нее. Женевьева отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом. Только что она горячо доказывала ему, что не следует тащить на себе вечный груз вины, а сейчас мгновенно утратила всю уверенность и растерялась, как маленькая девочка.

Двумя шагами преодолев разделяющее их расстояние, Хейдон наклонился, осторожно взял Женевьеву за подбородок и приподнял ее лицо. В глазах девушки застыла мука, разрывающая ему сердце. Робким движением она прижала его руку к своей груди! По щекам ее текли слезы, блестя, как бриллианты.

Хейдон чувствовал, как сердце Женевьевы бьется о его ладонь, и внезапно все понял. Женевьева не осуждала его за прошлое, как не осуждала своих детей за ту жизнь, которую они вели, прежде чем попасть к ней в дом. Она верила, что он не был испорчен до конца, поэтому помогла ему бежать из тюрьмы и рисковала всем, спасая его от гибели и приняв в свою семью. Но вовсе не из жалости она отдалась ему, разделив с ним минуты страсти, каких он не знал ни с одной другой женщиной.

Женевьева любила его.

Бурная радость охватила Хейдона. Целительный свет любви уничтожил свинцовые тени прошлого.

— Я люблю тебя, Женевьева, — с трудом вымолвил он. — Люблю больше жизни. Я полюбил тебя в тот момент, когда мы впервые встретились в тюремной камере, и с каждым днем любил все сильнее. Если ты позволишь мне, я проведу остаток жизни, окружив тебя моей любовью.

Женевьева молча смотрела на него, словно не веря своим ушам.

— Я буду беречь наших детей, — продолжал Хейдон, стараясь убедить ее, что никогда не повторит того, что сделал с Эммалайн. — И с радостью приму любых других детей: тех, что ты приведешь из тюрьмы или с улицы, и тех, что станут плодами нашей любви.

— Но… ведь ты — маркиз, — неуверенно произнесла она, все еще не отпуская его руку.

— Надеюсь, ты не считаешь это недостатком.

— Ты мог бы сделать гораздо более выгодную партию, — продолжала Женевьева.

— Польщен, что ты так думаешь. Должен ли я понимать, что ты ответила «да» ?

Она печально покачала головой.

— Ты не хочешь жениться на мне. Тебе это только кажется, потому что ты долго был вдали от дома. Мы не принадлежим к обществу, в котором ты живешь. Твои родственники и друзья никогда не примут нас, как не приняли те, кто раньше с радостью приглашал меня в свои дома как гостью и как равную им. — Женевьева медленно убрала его руку, все еще прижатую к ее груди. — Я не смогу вынести, если тебя будут презирать из-за меня и моих детей.

— Тогда я откажусь от этого чертова титула! — свирепо заявил Хейдон. — Я продам свое поместье и дом в Инвернессе. Нашим детям не придется ехать туда и становиться предметом досужих сплетен. Меня не волнуют ни титул, ни состояние, ни то, что люди думают обо мне или моей жене. Для меня важно лишь то, чтобы мы были одной семьей. Выходи за меня замуж, Женевьева, и позволь мне любить тебя до конца дней! — Он откинул шелковистую прядь волос с ее лица, задев рукой серебряную капельку невысохшей слезы.