Хейдон уставился на нее, не понимая, в чем дело.

Наконец его одурманенный жаром ум осознал, что он стоит совершенно голый перед девственницей.

— Простите. — Схватив с кровати плед, Хейдон обернул его вокруг талии. — Я не хотел вас пугать.

В хриплом голосе звучало искреннее сожаление. «Как ни странно, — думала Женевьева, — похоже, его куда больше беспокоит то, что он напугал меня своей наготой, чем то, что он убил человека». По крайней мере было ясно, что лорд Рэдмонд не лишен чуткости.

— Теперь я в пристойном виде. Если хотите, можете повернуться.

Женевьева предпочла бы оставаться в том же положении еще несколько секунд, чтобы прийти в себя, так как не сомневалась, что ее щеки все еще пылают. Но если бы она так и стояла лицом к стене, то выглядела бы нелепо. Постаравшись придать своему лицу более-менее равнодушное выражение, Женевьева медленно повернулась.

Хейдон стоял, одной рукой придерживая плед, а другой ухватившись за столбик в изголовье кровати, чтобы не упасть. Солнце освещало его израненное, но словно излучавшее силу и решимость великолепное тело. В этот момент он напомнил Женевьеве средневекового воина — свирепого и грозного. Ей хотелось положить руки ему на плечи, ощутить ладонями, как пульсирует его горячая кровь.

Испугавшись собственных мыслей, Женевьева отвела взгляд.

— Мне нужна моя одежда, — повторил Хейдон, собирая остатки сил, чтобы удержаться на ногах, и понятия не имея о впечатлении, которое производит на девушку.

— Оливер ее сжег, — отозвалась она. — Мы не могли допустить, чтобы кто-нибудь нашел в доме тюремную робу.

— Но нужно же мне что-то надеть на себя. Женевьева снова посмотрела на него. Хейдон явно нетвердо держался на ногах, лицо было искажено болью. Ее охватила тревога. Всю ночь напролет она ухаживала за этим человеком, но он был все еще болен и слаб. Возможно, у него началось внутреннее кровотечение. Нельзя позволять ему оставаться на ногах. Он все равно не может покинуть этот дом, по крайней мере прямо сейчас.

— Пожалуйста, вернитесь в кровать, лорд Рэдмонд. Хейдон устремил на нее настороженный взгляд.

— Чтобы вы позвали констебля Драммонда и он мог забрать меня отсюда?

— Нет. Просто вы выглядите так, словно вот-вот свалитесь в обморок, а у меня едва ли хватит сил поднять вас.

— Я не могу здесь оставаться, — упорно стоял на своем Хейдон.

— Вы правы — не можете. Но вы не можете и уйти отсюда в таком состоянии. Вы ведь едва держитесь на ногах. Так что ничего не поделаешь, придется снова лечь в постель.

Он покачал головой.

— Если полиция войдет сюда…

— Не вижу никаких причин для возвращения полиции, — сказала Женевьева. — Констебль Драммонд хотел поговорить с Джеком, но узнал из этого разговора лишь то, что Джек не имеет никакого желания помогать властям. В каретном сарае, естественно, ничего не нашли. Полицейским нужно обыскать еще очень много мест. Думаю, они будут слишком заняты, чтобы возвращаться сюда.

Хейдон прислонился к кровати, стараясь дышать ровно. Каждый вздох давил на сломанные и ушибленные ребра. Если бы ему даже удалось выбраться из этого дома, то он едва ли смог бы сделать даже несколько шагов по улице. Да и куда ему было идти, когда весь город ищет его?

Безумно хотелось лечь на мягкий матрац и закрыть глаза.

— Прошу вас, лорд Рэдмонд. — Шагнув вперед, Женевьева откинула покрывало и разгладила простыни. — Обещаю, что здесь вы будете в безопасности.

— Откуда мне знать, что вы не собираетесь привести сюда констебля Драммонда, чтобы он арестовал меня, пока я сплю?

— Даю вам слово, что не сделаю этого. Но Хейдон упорствовал:

— Почему вы помогаете мне?

Женевьеве было понятно его недоверие. Никто из ее подопечных не доверял ей сразу, за исключением Джейми, который был совсем малышом. Она понимала, что доверие — весьма ценная вещь, которая не выдается по первому требованию.

— Вы помогли Джеку, а он теперь член моей семьи, — объяснила Женевьева. — Считайте, что это долг благодарности.

Но ей не удалось убедить Хейдона. Он покачал головой.

— На моем месте каждый поступил бы так же. Что тут особенного?

— Вы не правы. Для большинства людей Джек — обычный воришка, который заслуживает и тридцати ударов плетью, и голода, и всех прочих испытаний, которыми изобилует тюрьма. Многие бы предпочли, чтобы он вовсе исчез. Ни один человек в Инверэри не стал бы бросаться ему на помощь — особенно титулованный джентльмен вроде вас. — Она сделала паузу. Взглянула на его изможденное лицо и продолжила: — Но вы рискнули собой, чтобы помочь ему, лорд Рэдмонд, и поэтому я решила помочь вам.

— Это опасно, вас могут обвинить во всех смертных грехах, — напомнил он ей.

— Знаю.

Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, а жесткая линия рта сияла теперь очаровательной улыбкой.

— Я останусь ровно настолько, чтобы восстановить силы, — наконец согласился Хейдон.

— Разумеется.

Хейдон неловко придерживал плед. Женевьева взяла Хейдона за руку, чтобы помочь ему лечь. Ощущение его разгоряченного тела заставило ее покраснеть снова. Как только он лег, она сразу же отпустила его руку.

— Вам нужно отдохнуть, — сказала Женевьева и накрыла его одеялом. — Попрошу Юнис принести вам поесть.

— Я не хочу есть.

— Все равно, вам необходимо подкрепиться. Хейдон закрыл глаза.

— Может быть, позже.

Он плотно сжал челюсти, на лбу обозначились морщины. Хейдон безумно устал. Боль не давала ему ни минуты покоя. Женевьева задернула занавеси на окне. В полумраке ему будет легче заснуть. «Надо все равно попросить Юнис приготовить бульон с гренками», — подумала она. Даже если он не хочет есть, пусть еда будет. Надо обязательно накормить его.

— Я никогда не сделаю вам ничего плохого. Женевьева повернулась и с удивлением посмотрела на Хейдона.

— Ни вам, ни вашим детям, — продолжал он, серьезно глядя на нее. — Даю вам слово, Женевьева. — Не дожидаясь ответа, Хейдон вновь закрыл глаза.

Женевьева стояла неподвижно, наблюдая, как он погружается в глубокий, тяжелый сон.

Потом она быстро вышла из комнаты, отлично понимая, что, несмотря на лихорадочные заверения лорда Рэдмонда, само его присутствие в этом доме подвергает ее и детей серьезной опасности.

Глава 4

— Клянусь пальцами святого Андрея, нет худшей работы в мире, чем потрошить скользкую вонючую рыбу, — жаловался Оливер, морщась от отвращения.

— Если бы ты меньше ворчал, работа была бы уже сделана, — огрызнулась Юнис. Бросив кучу рыбьих голов в ведро с холодной водой, тут же стала их мыть, засунув руки по локоть в ведро.

— Едва ли можно ожидать, что мужчина не будет жаловаться, когда его заставляют выполнять женскую работу, — отозвался Оливер, отрезая голову очередной треске. — Уверен, что ты тоже не обрадуешься, если я велю тебе наколоть дров, развести огонь в камине или почистить серебро.

— Ты не колол дрова уже три дня — с тех пор как узнал, что это единственное дело, берясь за которое Джек не кривит физиономию, — заметила Дорин, продолжая энергично чистить морковь. — Джейми и Саймон дерутся из-за того, кто будет следующим разводить огонь — для них это забава, а вчера ты убедил девочек, что если они почистят несколько серебряных вещиц, которые остались у мисс Женевьевы, то наверняка вызовут джинна, про которого Аннабелл читала в одной из своих сказок, — Она бросила на него насмешливый взгляд.

— Я просто хотел позабавить малышек, — заявил Оливер с невинным выражением лица.

— Ты пытался свалить на них свою работу, — поправила Юнис. — Я не возражаю, чтобы ты приучал детей к домашнему хозяйству, но так как тебе сегодня нечего делать, а я по уши в рыбьих головах и бараньих потрохах, то не вижу, почему бы тебе не помочь Дорин и мне приготовить три блюда к обеду и отнести еду его лордству. Клянусь святой Колумбой, я в жизни не видела, чтобы мужчина ел так много, — продолжала она, бросая рыбьи головы в огромный котел на плите. — Пробыл здесь всего три дня и уже умял две кастрюли бульона, четыре буханки хлеба, дюжину пресных лепешек, три сковородки картофеля с луком и весь ливер в телячьем рубце. — Юнис вылила в ведро с головами кувшин свежей воды.

— Ну ест — и слава богу. Это хороший признак, — заметила Дорин, яростно набрасываясь с ножом на очередную морковку. — Значит, ему лучше.

— Если его светлость столько ест, когда болен, то я и думать боюсь о том, сколько он съедает, когда здоров. — Юнис бросила в кастрюлю с супом несколько веточек петрушки, закрыла ее крышкой и проверила другую кастрюлю, где кипели бараньи потроха. Удовлетворенная процессом, она подошла к столу и стала раскатывать скалкой овсяные лепешки, которые собиралась поджарить на плоской чугунной сковороде, уже стоящей на огне. — Благодаря его светлости и Джеку к концу недели в кладовой ничего не останется.

— Юнис, они ведь совсем недавно из тюрьмы, — сказал Оливер. — Мы все знаем, что такое голодать в камере. Я до сих пор помню, как мисс Женевьева привела меня сюда. — Рот его расползся в довольной улыбке. — Она усадила меня за этот стол и подала мне блюдо твоего жаркого из кролика с клецками. Честное слово, мне казалось, что я умер и угодил прямиком в рай. — Рассказывая, он не переставал ловко потрошить рыбу.

— Да уж, конечно, — отозвалась Юнис, стуча скалкой по тесту. — Мое жаркое всем по вкусу. Лорд Данбар всегда говорил, что из-за моей стряпни на званые обеды, которые он с женой так любили устраивать, ходит половина Инверэри.

— Ишь ты, стряпню твою, значит, любил, — в голосе Дорин слышались нотки гнева, — а денег хороших платить тебе не пожелал. Ты сколько лет на него работала!

— Ну, теперь он за это расплачивается, — заметила Юнис, раскатывая тесто в тонкие пластины. — Мисс Женевьева слышала, что лорд Данбар уволил еще одну кухарку. Она подала испорченного цыпленка, и все его важные гости заболели. Бедная леди Баркли даже не успела добежать до двери — ее вырвало прямо на новые туфли лорда Данбара.

Все трое расхохотались.

— Простите, если помешал.

Испуганно обернувшись, они увидели стоящего в дверях Хейдона, замотанного в плед.

В конце концов он решился встать с постели. Когда жар отступил, а раны и ушибы перестали болеть, уютная спальня Женевьевы стала такой же тесной, как тюремная камера. С трудом, но все же он смог подняться с мягкой перины и, когда улеглось головокружение, понял, что силы возвращаются к нему.

Ободренный, Хейдон направился к гардеробу в поисках своей одежды, но, не обнаружив там ничего, кроме нескольких скромных платьев и аккуратных стопок нижнего женского белья, решил обойтись пледом. Он обернул его вокруг пояса и, не зная, что делать с лишней тканью, небрежно перебросил ее через плечо.

— Прошу прощения, леди, — извинился Хейдон, поняв по вытаращенным глазам женщин, что привел их своим видом в изумление. — К сожалению, я не смог отыскать свою одежду.

— Потому что мы сожгли ее, приятель, — весело сообщил ему Оливер. — Сам посуди, хорошо ли хранить в доме тюремную робу. Не ровен час, кто-нибудь ее найдет.

Хейдон смутно припомнил, что Женевьева уже говорила ему об этом. Ощутив внезапно пряные ароматы, плавающие в воздухе, он с жадностью посмотрел на кастрюли, кипящие на плите. Прошло уже два часа, с тех пор как Женевьева принесла ему бульон с хлебом, и он успел проголодаться.

— У вас там мясо?

— Бараньи потроха, — ответила Юнис, — но они еще не готовы. Как только они сварятся и остынут, я покрошу их как следует и сделаю к обеду ливер в телячьем рубце.

— А что в другой кастрюле? — Хейдон не возражал против ливера, но ему хотелось чего-нибудь посытнее.

— Отойдите от нее подальше, — с усмешкой предупредил Оливер, — а то как бы не стошнило при виде множества глаз, которые уставятся на вас из кастрюли.

Хейдон почувствовал, что у него скрутило живот. Что, черт возьми, плавает в этом супе, которым его кормят с первого дня пребывания здесь?

— Что еще за глаза?

— Да рыбьи головы это, — объяснила Юнис, бросив сердитый взгляд на Оливера. — Будет очень вкусный рыбный суп. Мне казалось, разнообразие вам не помешает.

— Очень любезно с вашей стороны. — Хейдон был уверен, что, если ему еше раз подадут бульон, его тут же вырвет. — У вас случайно нет ростбифа или цыпленка под соусом? — у него едва не потекли слюнки при мысли об этих яствах.

— Боюсь, что нет, — покачала головой Юнис. — Ведь сегодня четверг.

— Четверг? — озадаченно переспросил Хейдон.

— К вечеру четверга мяса не остается, — объяснила Дорин. — Ну разве только потроха.

— Понятно, — сказал Хейдон, хотя в действительности не понял ровным счетом ничего.

— На обед у нас будут жареная треска и ливер с картошкой и горохом, — продолжала Юнис, видя его замешательство. — Завтра вечером подадут мой рыбный суп. В субботу я постараюсь раздобыть кусок говядины подешевле, чтобы сварить его с капустой, картошкой и пастернаком. В воскресенье будет тушеное мясо с клецками, а в понедельник — мясной суп. Во вторник мне снова придется покупать кусок мяса, а может быть, я найду бараньи отбивные и воловий хвост, если мясник уступит его подешевле. Всем этим нужно три дня кормить десять человек, нет, одиннадцать, включая вас. Вот почему в четверг вечером мяса не остается — мы уже съедаем все, что закуплено.