– Я тоже, оказывается, не признаю шашлыки! – удивленно признался Феликс. – Только сейчас понял. Ненавижу даже. Соберутся, нажрутся, напьются, нагадят, морды друг другу набьют или, наоборот, лизаться станут, в вечной любви клясться… Это я о людях вообще. Что-то в этом языческое, дикое, убогое. И ведь представь – это единственное, чем люди себя развлекают. Вершина цивилизации! Апогей человеческого счастья… Дождаться лета и поехать на шашлыки. Все. Другого ничего придумать не могут!

– Ну, мои родственники вели себя прилично, много не пили, не дрались… – захохотала Лара.

– А что еще ты терпеть не можешь?

– Я? О… – Лара потерла лоб. – О, я знаю! Я терпеть не могу прозвище «зая».

– Как?

– Зая! Сокращенно от «зайка». Что-то в этом исковерканном, изуродованном слове – мещанское, убогое, отвратительное… Моя золовка всех называла «заями».

– Золовка-колотовка… – задумчиво произнес Феликс. – Так их раньше, в старину, называли.

– Она неплохая, Люба… Ее Люба зовут. Но она какая-то вся приземленная, мещанская тоже… – оживленно рассказывала Лара. – Что купить, куда съездить, чего съесть… Люба может говорить только о чем-то конкретном, понимаешь? У нее мать из деревни, и сама она, хоть и в Москве давно живет, вся насквозь деревенская – не в том смысле, что грубая и необразованная, а что абсолютно без фантазии, без полета…

– Так и не встречалась бы с ними – с этой золовкой, со свекровью!

– Как? А муж? Он же их любит! Он без них жить не может! А я их терпеть не могу…

– Поэтому я один. Я тоже не всех могу вынести… – согласился Феликс.

– Я ненавижу своих племянников… – продолжила Лара мстительно. – Они отвратительны, особенно мальчик.

– Чужие дети все отвратительны. Я тебя понимаю!

Они говорили наперебой, сами не заметили, как допили вино. Лара предложила выйти, прогуляться по палубе.

Они кругами ходили вдоль бортов и говорили, говорили…

Стемнело, стало совсем прохладно. Феликс рвался продолжить вечер, но Лара вдруг опомнилась, хмель куда-то испарился.

– До завтра, – быстро сказала она. – Я устала, хочу спать.

– Лара… – он схватил ее за руки.

– Нет-нет, пожалуйста, не порть этот вечер. До завтра!

Она убежала в свою каюту, умылась, залезла под одеяло. Но сон не шел, сердце колотилось, тысяча мыслей кружилась в голове. «Боже, я вела себя как дура… Несла какой-то бред про шашлыки, про «заю». Сказала, что ненавижу племянников! Зачем я это сказала? Нет, я их не ненавижу, просто они бывают иногда противные… Но это разные вещи!»

Но Лара успокаивала себя тем, что Феликс во многом с ней соглашался. По сути, они болтали как старые друзья, обо всем на свете, о том, что в голову приходило – и им обоим казалось это интересно.

С Сашей обсуждать подобные темы было невозможно. Во-первых, потому, что он любил свою родню, а во-вторых, он в принципе все эти разговоры считал «бабьими» и «пустыми».

Вот Феликс понимал Лару. Понимал, что она чувствует – потому что сам был таким же.

Они похожи.

«Неужели я нашла идеального мужчину? Того, кто мне подходит? Нет, не верю… Чудес не бывает! Но он мне нравится… Я не влюбилась, нет, но Феликс мне определенно нравится!»

Лара вертелась под одеялом с боку на бок, вздыхала.

Теплоход едва ощутимо покачивался на волнах, откуда-то из недр его глухо доносилось гудение моторов… Интересно, где они сейчас плывут?

Лара приподнялась на локте и слегка отодвинула занавеску на окне. И ахнула – там, на палубе, напротив, опершись на перила, стоял Феликс.

При свете фонарей было хорошо видно его бледное, мрачное лицо, то, как ветер развевает пряди его высветленных временем волос.

И поза Феликса, и его исступленный, фанатичный взгляд, и то, что он торчит под ее окнами, – все говорило о том, что мужчина без ума от нее, от Лары.

«И что теперь делать? – растерянно подумала Лара. – Что мне делать?!»

Она опустила угол занавески, снова легла. Она уже жалела, что убежала от Феликса. «Позвать его? Нет. Завтра… Если завтра все будет так же хорошо, то я… Это так похоже на чудо! Нежданно-негаданно я встретила родную душу…»

…Утром теплоход прибыл в Ярославль.

После завтрака все собрались на пристани, загрузились в несколько автобусов и поехали изучать древний город.

Феликс был все время рядом с Ларой. И очень трогательно ухаживал за ней. То руку подаст, то укажет, с какого места удобнее слушать экскурсовода, то принесет воды… И в этих ухаживаниях не чувствовалось ничего искусственного, чрезмерного, навязчивого. Он не стремился завоевать благорасположение Лары, он просто хотел быть с ней рядом.

Несколько часов туристы гуляли по Ярославлю, к обеду вернулись на теплоход.

* * *

Там, в Ярославле, Феликс вдруг спохватился. Собираясь в дорогу (вернее, в плавание), он даже не задумывался о подобных вещах… Любой другой мужчина, возможно, только об этом и думал бы, в одиночестве отправляясь путешествовать, но не он, не Феликс…

В маленьком магазинчике, куда он забежал за водой для Лары, Феликс купил и это. На всякий случай.

«Какая же она необыкновенная девушка… Всю жизнь искал такую. Дурак буду, если упущу!» – лихорадочно думал он.

Минут за десять до начала обеда он вышел из своей каюты, чтобы зайти за Ларой.

Постучал в дверь. Без ответа. Еще постучал. Лара ведь обещала дождаться его!

– Кто? – крикнула она наконец из-за двери.

– Лара, это я.

Тишина. Через пару мгновений щелкнул замок – это Лара приоткрыла дверь. Феликс увидел ее голое плечо, закутанное в полотенце, прядь мокрых волос, пол-лица в капельках воды.

– Феликс, иди без меня. Я еще не готова.

– Без тебя не пойду, – сказал он шепотом. – Я буду тебя здесь ждать.

Еще пару мгновений она молчала, потом приоткрыла дверь:

– Заходи… Только быстро. Я не одета.

Он скользнул в каюту, захлопнул за собой дверь.

Лара стояла перед ним, закутанная в полотенце, слегка склонив голову.

Потом сказала шепотом:

– Да.

Феликс протянул руки и стянул с нее влажное полотенце.

…За окном, за занавеской, мелькали тени – кто-то гулял по палубе. Голоса в коридоре – люди спешили на обед.

Шелест накрахмаленных простыней. Звук едва сдерживаемого дыхания. Шуршание рвущейся обертки (надо же, пригодилось – сегодня же, сразу же!).

И в этой дневной полутьме, на узкой кровати – случилось. Молча, быстро. Слишком быстро.

– Прости.

– Нет, ничего, – шепотом ответила она.

– Если бы ты знала, сколько у меня не было этого…

– Молчи, – она прижалась к его щеке теплыми, мягкими губами.

И тут с Феликсом произошло еще кое-что. Он вдруг заплакал. Стремительно, внезапно – перехватило горло, обожгло глаза… Нет, он не рыдал в полный голос, но несколько слезинок капнули Ларе на обнаженное, гладкое, горячее плечо.

Она удивленно взглянула на Феликса из-под ресниц, но не сказала ничего.

Стыд у Феликса трансформировался в агрессию, чувство собственничества – он рывком притянул к себе Лару и угрожающе произнес:

– Я тебя никому не отдам. Ты слышишь? Я тебя никому не отдам…

– А на меня еще кто-то покушается? – усмехнулась она. Кстати, склонность Лары к иронии тоже нравилась Феликсу. Обычно женщины слишком прямолинейны, буквальны и оттого пресны. Немножко перчинки никогда не помешает…

– Пусть только попробуют! Если твой бывший…

– Мой бывший никогда не вернется! – нетерпеливо перебила она. – Пусти, я встану…

Феликс разомкнул объятия. Лара, не стесняясь собственной наготы, принялась ходить по каюте – то в ванную, то обратно… Девушка приводила себя в порядок при Феликсе – а тот следил за ней внимательно, пристрастно…

Такой красивой женщины у Феликса еще никогда не было. Хотя… Первая жена тоже была стройной, и черты лица вроде правильные. Но дурной характер накладывал свой отпечаток.

Лара феном быстро высушила волосы, оделась… Белье, кстати, у нее было простым, стыдливо-девичьим – это всегда нравилось Феликсу. А кружева-бантики казались ему пошлостью. Кружева-бантики носили проститутки…

Последний штрих – Лара перед зеркалом подвела глаза.

– Идем?

– Да, идем… – Феликс едва смог стряхнуть с себя наваждение.

Конечно, они опоздали – соседи по столу уже приступили к десерту. И опоздание, и то, что Феликс с Ларой явились к обеду вместе, все это сразу же выдало их. Ну, и на лицах обоих, наверное, что-то такое читалось… Правда, чета пенсионеров – Никита Андреевич и Лидия Савельевна – поприветствовали опоздавших добродушно, понимающе-приязненно (эх, молодежь!). Альбину же так и перекосило… Что касается Гоши и Пети, то они, как всегда, словно загипнотизированные, уставились на Ларину грудь.

Официантка захлопотала вокруг стола, обслуживая опоздавших.

– Как вам Ярославль? – любезно спросил Никита Андреевич.

– Очень… – радостно отозвалась Лара. – Спасибо, – кивнула она официантке, поставившей перед ней тарелку с супом. – Я бы хотела там жить! А эта Москва… Ну ее.

– А вам как экскурсия, молодые люди? – Никита Андреевич обратился к сыновьям Альбины.

Младший смущенно пожал плечами, старший со стыдливым нахальством заявил:

– Еще одна встреча с прекрасным, и меня стошнит…

– Гоша! – зашипела Альбина. – Что ты такое говоришь, как тебе не стыдно! Вон из-за стола…

Чета пенсионеров попыталась обратить все в шутку, но Альбина разбушевалась всерьез… Не из-за невоспитанности детей, наверное, а из-за того, что он, Феликс, – с Ларой, а не с ней…

Ну да бог с ней, с этой Альбиной.

На следующий день был еще один город, потом Кижи, Валаам… И все это время Феликс находился рядом с Ларой. Он ни на минуту не мог оставить ее.

Они расставались лишь на ночь – тогда каждый уходил в свою каюту.

Самым приятным для Феликса было пробуждение – он еще не успевал открыть глаза, а уже улыбался, словно сегодня его ждал подарок, о котором он мечтал всю свою жизнь…

Через некоторое время теплоход прибыл в Санкт-Петербург. Там «Карамазов» стоял на причале, а туристов еще пару дней возили на экскурсии по городу и его окрестностям.

Феликсу с Ларой надоели организованные экскурсии, и они, взявшись за руки, бродили вдвоем по городу.

Конец июня – белые ночи. Толпы туристов. Шатры летних кафе, бесчисленные катера, снующие по каналам, свежий ветер с Дворцовой набережной, бастион Петропавловской крепости…

Когда-то давным-давно, в юности, Феликс мечтал прогуляться по Питеру с любимой девушкой. Чтобы и белые ночи, и ажурная ограда Летнего сада, и фонтаны Петергофа… Но ничего не случилось. То есть случилось, но не так. Да, бродил он по Питеру – в первый раз лет в восемнадцать, с одной разбитной девицей, поклонницей андеграундной культуры, курившей по две пачки сигарет в день. Девице по барабану были и ограда Летнего сада, и гранитные набережные – она висела у Феликса на локте и без передышки рассказывала какие-то байки из своей нелегкой андеграундной жизни.

В следующий раз Феликс отправился в Питер с первой женой, вернее, тогда еще невестой. Будущая супруга красот города на Неве не понимала, ее тянуло только в магазины, устав от прогулок, она истерила и дулась… К тому же тогда стояла скверная погода – сильный ветер, дожди. Будущей супруге продуло уши…

Потом, много позже, Феликс вновь оказался в Питере, и уже тут, непосредственно на месте, познакомился с очаровательной незнакомкой. Но из этих прогулок тоже ничего хорошего не вышло – незнакомка стащила у Феликса деньги и была такова.

Вот вам и белые ночи…

Он забыл свои мечты, он перестал надеяться, что найдет родную душу, свою вторую половинку. Но кто-то там, свыше, наконец решил, что Феликс заслужил счастье, – и послал ему Лару.

И все совпало, сплелось, соединилось – и хорошая погода, и ажурные ограды, и девушка… Хотя, конечно, какой-нибудь скептик и фыркнул бы в лицо Феликсу: «Ну что вы, батенька, какая там юношеская романтика на пятом-то десятке… В ваши годы пора на Мальдивы, на Кубу за дайвингом, а не по Питеру пешком шляться!» Ну да бог с ним, со скептиком… Главное – что мечта Феликса все-таки сбылась. Лучше поздно, чем никогда.

…Когда они с Ларой бродили по Невскому проспекту, взбирались на колоннаду Исаакия, искали Александро-Невскую лавру, Феликс невольно поглядывал на проходивших мимо женщин. Он все еще не мог поверить рассудком в то, что Лара – лучшая. (Сердцем-то – поверил сразу!)

Так вот, ни одна из прохожих не могла сравниться с Ларой. И дело было даже не в красоте возлюбленной Феликса, не в ее стройности и не в отсутствии морщин на ее личике – дивном, диком, странном… Просто внешность каждого человека отражала и его душу.

Сейчас Феликс отчетливо видел, что вокруг бродили лишь тени женщин – унылые, приземленные, убогие создания… То слишком жадные, то слишком наивные, то глупые, то грубые… И все эти внутренние недостатки проявлялись через внешние черты – через скошенные подбородки, близко посаженные глаза, оттопыренные уши, мешки и отеки на лице, чудовищных размеров зады, кривые ноги, вывернутые ноздри, змеиные улыбки, гогочущие голоса… Проявлялись через резкие, душные запахи их духов, манерные движения рук, вертлявую походку.