Все это было настолько чудовищно, невероятно… Больше напоминало кошмарный сон. Кого винить?

Себя? Упрямую Оленьку? Римму? Судьбу?

Через несколько дней Александр приехал за Оленькой в роддом. Посадил ее – похудевшую, осунувшуюся – в машину, молча довез до дома, до ее дома. Молча они поднялись в лифте, молча зашли в квартиру.

Оленька села на диван, сложила на коленях руки, уставилась в угол.

– Как ты? – наконец спросил Александр.

Оленька, не поворачивая головы, ответила без всякого выражения:

– Это ты виноват.

– Конечно, я. Мне надо было брать тебя в охапку и тащить в больницу, а не слушать заклинания этой Риммы.

– Ты не хотел этого ребенка. Поэтому он умер.

– Я очень хотел его, – мягко возразил Александр. Сел рядом с Оленькой, попытался обнять ее (у них же общее горе!), но она оттолкнула его руки.

– Ты виноват, ты! – неистово прошептала она. – Ты с ним даже не говорил, ты ходил на занятия с кислой физиономией, ты ни во что не верил!

– Я говорил с ним. Я ждал его. Я любил его. Но без этих дурацких камланий и песнопений… По-своему, – мрачно ответил Александр. – И мне сейчас – больно, очень больно… И тебе больно, я знаю. Давай не будем терзать друг друга, а? – Он опять протянул к Оленьке руки.

– Уйди, – сквозь зубы выдавила она.

– Тебе так надо найти врага? Того, кого надо ненавидеть, обвинять во всем? – Александр знал, что надо сдержаться, он знал, что надо быть милосердным сейчас, – но и его силы потихоньку заканчивались… – Что ж ты врагов-то везде ищешь, Оля?.. Ненависть – она разрушает.

Она отвернулась, раздувая ноздри.

– Оля… Оля, ты любила меня? Хоть капельку?..

– Любила, – сквозь зубы произнесла она.

– И я тебя любил. Даже когда узнал… – Он спохватился, замолчал. Ни к чему говорить ей о том, что он в курсе, что Оленька – дочь Виктора, любовника Лары…

– Что ты узнал?

– Ничего. Ничего уже не имеет значения.

– Нет, ты скажи. Скажи! – настаивала Оленька.

– Я написал заявление на Римму. Хочу, чтобы ее судили, – перевел разговор Александр. – Знаю, что ее не посадят, но, может быть, кто-нибудь из будущих родителей лишний раз подумает, прежде чем…

– Дело твое, – надменно бросила Оленька. – Эта Римма – та еще штучка. Оставила меня, да еще в такой момент! Гадина.

– Оля… Оля, послушай. Она не должна была заниматься этим, самодеятельностью на дому, а мы – идти у нее на поводу… Но и мы виноваты в том, что доверились ей! На нее одну тоже валить все нельзя… И себя терзать тоже нельзя! Послушай – это жизнь… Не предугадаешь все. Может быть, даже если бы мы вовремя приехали в больницу с самым лучшим оборудованием и ты попала бы к самому лучшему врачу… Даже тогда могло что-нибудь случиться. Нет ничего абсолютного, нет ничего идеального. Нет лекарства от всех болезней! Я все это к чему говорю… – Он потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. – Мы вдвоем, у нас с тобой горе… давай разделим его. Давай не будем терзать друг друга, а… давай поддержим: ты – меня, я – тебя.

Александр вновь хотел обнять Оленьку, но та в очередной раз яростно оттолкнула его руки:

– Уйди! Тебе только одного надо было… Ах, господи, какие вы, мужики, звери. Животные.

– Оля! Я ни о чем таком и не думал сейчас… – сатанея, зарычал Александр.

– Уходи.

– Как я уйду? Ты соображаешь? – заорал он, уже не владея собой совершенно. – Как я могу бросить тебя в такой момент?!

– А я в порядке, – стальным голосом ответила Оленька. – Мне только хуже от твоего присутствия. Ты меня бесишь… Ты должен уйти немедленно!

– Никуда я не уйду, – переведя дыхание, решительно произнес Александр.

Оленька вдруг вскочила, выбежала на балкон и одним движением захлопнула дверь за собой.

– Оля! – Он дернул дверь – но та не поддалась.

– Если ты не уйдешь, я спрыгну вниз! – с ненавистью крикнула она, приблизив лицо к стеклу. – Я не знаю, как еще тебя заставить уйти… – Она демонстративно подошла к перилам, перегнулась.

– Стоп! Все, я понял! – крикнул Александр, похолодев. – Оля, я ухожу…

Он ушел. В тот же день позвонил Оленькиной матери, чтобы та приехала. Встретил Наталью Константиновну на вокзале, довез до дома (кстати, это была их первая встреча). Наталья Константиновна – дама крупных размеров, с полным, грозным лицом и глазами чуть навыкате, кажется, не почувствовала ничего, узнав о смерти внука. Она оставалась хладнокровна и в первые минуты встречи раздосадованно сказала:

– Александр, вы сами могли с ней разобраться.

– Оля меня к себе не подпускает. Я боюсь, как бы она с собой чего не сделала…

– Ну так в психушку бы ее отправили!

– Ее нельзя – в психушку, – зло возразил Александр. – У нее – горе. Ее близкие люди должны поддержать…

Наталья Константиновна только рукой махнула, не желая вступать в спор.

По настоянию Александра она каждый день звонила ему, сообщала о том, как чувствует себя Оленька. По словам несостоявшейся свекрови выходило, что Оленька чувствует себя прекрасно и никаких суицидальных попыток не предпринимает. Даже больше того – намерена ехать в какую-то глушь лесную, подальше от всех людей.

Пожалуй, только сейчас Александр понял их семью. И мать и дочь были настроены по отношению к миру и друг к другу непримиримо. Прощения они не знали. И были упрямы до ужаса, до фанатизма…

* * *

Лара согласилась стать женой Феликса – пожалуй, больше от страха за него. Она видела, как Феликс любит ее и каких размеров достигает эта любовь… Как же отвергнуть эту любовь? А еще он сказал: «Я без тебя умру. Если ты бросишь меня, я с собой что-нибудь точно сделаю. Удавлюсь, отравлюсь, разобьюсь…»

Лара прекрасно помнила, что произошло с Виктором. Она не хотела, чтобы история повторилась, на этот раз – с Феликсом. Возможно, Феликс немного сгущал краски – «отравлюсь, удавлюсь, разобьюсь!» – но чувства-то его являлись настоящими, неподдельными… Шантаж? Ничего страшного. «Все что угодно обещаю, только пусть Феликс будет счастлив! Хотя бы Феликс – будет счастлив…»

Про себя Лара не могла сказать, что до безумия любит этого человека. Она относилась к нему с нежностью, жалостью, благодарностью. Он спас ее – когда она переживала мучительный разрыв с мужем, а теперь ее очередь помочь Феликсу.

Но для того чтобы стать женой Феликса, надо было развестись с Александром.

Поэтому в середине августа Лара поехала в Москву. Помнится, Александр говорил, что по почте должны прийти какие-то бумаги…

Феликс отпустил ее – но с условием, что Лара все свои матримониальные дела закончит в этот же день.

Когда Лара сидела в электричке, в сумочке зазвонил сотовый. Света.

– Алло! Света! У меня столько новостей…

– Лара, у меня самой новость, – взволнованным голосом произнесла подруга. – С часу до двух у меня обеденный перерыв. Я должна кое-что тебе показать.

Лара посмотрела на часы. «В принципе, успеваю…»

– Хорошо, давай встретимся, – согласилась Лара.

– Уверяю, ты не пожалеешь! – на прощание пылко воскликнула подруга.

…Они встретились в кафе, неподалеку от места работы Светы. Зашли в зал, где работали кондиционеры, – сидеть на улице в такое пекло было невозможно.

– Ну и жара… Света, я сто лет тебя не видела! – радостно произнесла Лара. – Я должна тебе кое в чем признаться!

– Погоди, это потом… Сначала я! – Света выглядела чрезвычайно таинственно. – Смотри, что я нашла. Оп-ля, труляля… – и подруга с ужимками фокусника достала из своей сумочки небольшой футляр. – Узнаешь?

– Что это? – растерянно спросила Лара. – Духи… Духи!

– А какие духи? – довольно ухмыльнулась подруга.

– Неужели те самые? – упавшим голосом пробормотала Лара.

– Не вижу радости… Ты меня буквально терроризировала этими духами, помнишь?

– Откуда?..

– Оттуда! На антресолях нашла… Мерси, – Света кивнула подошедшему официанту, тот поставил на стол заказ – два больших молочных коктейля и пирожные. – Ты же знаешь мою маму. Она, как Плюшкин, страдает этим грехом – мшелоимством…

– Чем?

– Мшелоимство, вот что! Собирает и хранит всякое старье… от слова «замшелый», наверное… Так вот, я полезла разбирать коробки на антресолях, пока ее не было (думала, выброшу кой-чего из старья, может, и не заметит), а там… Эти духи! Оказывается, все эти годы они стояли нетронутыми.

Света достала флакончик из футляра, посмотрела сквозь него на свет:

– Полные… Мама ими и не пользовалась, наверное.

– А записка? – шепотом спросила Лара.

Света двумя пальцами вытащила из футляра сложенный лист и замахала им в воздухе:

– А вот и записка!

– Не может быть… – потрясенно произнесла Лара. – Дай!

Она выхватила из рук подруги бумажку, развернула ее…

«Лара, милая, с наступающим! Прости и прощай. Возвращаюсь в семью, к жене и детям. Спасибо за счастливо проведенные дни и ночи! Виктор».

– Что это? – Лара перевернула лист – пусто. Полезла обратно в футляр – ничего, только картон. – Все?

– А что тебе надо? – удивленно спросила Света, потягивая коктейль. – Ты мне всю плешь проела – вспомни да вспомни, что в записке… А вот это и было! Ты теперь довольна?

– Нет, – растерянно ответила Лара. – Ты уверена, что именно та записка?

– Да. Вон бумага от времени даже пожелтела… Я не понимаю, что тебя удивляет?

– Света… Света, это должна быть предсмертная записка! – выдохнула Лара.

Подруга поперхнулась коктейлем, закашляла.

– Лар, ты чего… – откашлявшись, наконец смогла выговорить Света. – Какая еще предсмертная записка?!

– Ты же не знаешь… Точно! Ты же ничегошеньки не знаешь! – Лара схватилась за голову. – Я сама об этом только недавно услышала… Виктор умер! Погиб! Тогда же, в тот вечер, после того, как передал мне эти духи…

– Погиб? – Лицо у Светы сразу осунулось, возле губ пролегли складки. – Виктор погиб? Боже, боже… Бедный! Как мне жаль…

– Покончил жизнь самоубийством – мне сказали. Но эта записка… Я не понимаю! – с досадой, со страхом воскликнула Лара. – Ничего не понимаю!

Света выхватила из ее рук пожелтевший лист бумаги, перечитала. Потом произнесла решительно:

– Тут нет никаких упоминаний о самоубийстве. Человек прощается с возлюбленной и говорит, что возвращается в семью. Ни словечка о смерти, о том, что ему жить неохота… Может, правда, не та записка? Но откуда, зачем? Мама подменила записку? Я?! Но это если только в беспамятстве… А смысл?..

– Я тебе верю, Света, – кивнула Лара. – И… ты же читала тогда записку – когда я передарила тебе духи?

– Да! Вот подумала тогда: а Ларка-то – дареное передаривает… И сразу догадалась, кто подарил – Виктор. И ты сама до того еще говорила, что не хочешь встречаться с женатым, надо закончить эти отношения и все такое прочее… если бы в этой записке были какие-то упоминания о самоубийстве, я бы тебе еще тогда позвонила бы, рассказала бы… Живой же человек! – с тоской произнесла Света.

– «Возвращаюсь в семью, к жене и детям», – прочитала вслух Лара. – «Спасибо за счастливо проведенные дни и ночи».

– Ты говоришь, погиб в ту ночь? Может, совпадение? Ошибка?

– Виктор позвонил жене и сообщил, что расстался со мной… Потом сел в машину, пьяненьким, и впечатался в бетонное ограждение моста на очень большой скорости. Мгновенная смерть.

– Но он сказал, что хочет умереть? – настойчиво спросила Света.

– Не знаю… – растерялась Лара. – Я только в общих чертах эту версию слышала – его бросила любовница (я то есть), и он с горя напился, потом разбился…

– Да где же с горя?! – рассердилась Света. – В записке про горе – ни слова! Нет, Виктор, может быть, и переживал из-за того, что ты ему отставку дала, но убивать себя не собирался!

– А почему же тогда его жена и все соседи тоже…

– Да потому что они эту записку не читали! Ты сама-то веришь в то, что Виктор был способен из-за тебя на тот свет добровольно отправиться?

– Не знаю, – тихо ответила Лара. – Я довольно плохо все помню… Это так давно случилось!

– А я все прекрасно помню! – тоже тихо, но страстно воскликнула Света. – Виктор не мог наложить на себя руки. Не тот человек. Добрый, веселый, великодушный, милый… Он так любил жизнь! Он женщин любил… Он всех любил. Жену, детей очень любил. Да, он любил свою жену, при всем при том, что изменял ей! У него было такое огромное сердце… Он всех любил, – повторила, точно заклинание, Света.

– Откуда ты все так хорошо помнишь? – завороженно спросила Лара.

– Дурочка… Слепая дурочка, эгоистка! Вот ты кто, – нежно произнесла Света. – Так я же его любила. Я любила Виктора, чужого мужа и любовника своей лучшей подруги. Самого милого мужчину на свете… – Света вдруг всхлипнула, спрятала лицо в ладони, и круглые плечи ее мелко затряслись.

– Света… – ахнула Лара. – Я догадывалась, но…

– Умер. Погиб. Разбился… – не слушая ее, глухо пробормотала Света. – А я все эти годы о нем думала как о живом. Бедный, милый, хороший мой. Бедный, милый…