Мистрисс Фиц покачала головой.

— Не знаю, барышня. Они об этом-то и спорят. Видите ли, такое дозволительно было бы для человека из ее клана, то есть пострадать вместо нее, но молодой человек не принадлежит к клану Макензи.

— Не принадлежит? — удивилась я, так как до сих пор наивно полагала, что все мужчины, которые привезли меня сюда, являются членами этого клана.

— Конечно, нет, — возразила мистрисс Фиц нетерпеливо. — Разве вы не видите, какой у него тартан?

Я, разумеется, увидела — поскольку она мне на это указала. Джейми носил тартан в коричневых и зеленых тонах, но других оттенков, нежели у остальных мужчин, присутствующих на судилище: коричневый цвет был очень темный — как древесная кора, и отграничен тонкой голубой полоской.

Решающий аргумент, по-видимому, высказал Дугал. Затруднение разрешилось, толпа утихомирилась, и все подались назад. Стражи отпустили девушку, и она тотчас скрылась в толпе, а Джейми выступил вперед и занял место ослушницы. В ужасе я смотрела на то, как стражи берут Джейми за руки, но он что-то сказал по-гэльски великану с ремнем, и стражи отступили от него. Как ни странно, на лице у Джейми расплылась широкая и дерзкая улыбка. Еще более странно, что великан ответил Джейми такой же улыбкой.

— Что он сказал? — спросила я у своей переводчицы.

— Он выбрал кулаки, а не ремень. Мужчина вправе выбирать, а женщина — нет.

— Кулаки?

На дальнейшие вопросы времени у меня не хватило. Экзекутор отвел назад кулак величиной чуть ли не со свиной окорок и двинул им Джейми в живот так, что юноша подскочил и на время лишился возможности дышать. Великан подождал, пока он выпрямится и обретет дыхание, а потом нанес. Джейми целую серию ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защитить себя, только старался сохранять равновесие и таким образом противостоять нападению.

Следующий удар был нанесен в лицо. Я невольно вздрогнула и зажмурилась, когда голова Джейми мотнулась назад. Экзекутор наносил удары с промежутками, достаточно осторожно, чтобы не сбить жертву с ног и не попасть дважды по одному и тому же месту. То было, так сказать, научное избиение, умело рассчитанное на то, чтобы причинить боль, но не покалечить и не изуродовать. Один глаз у Джейми закрылся, сам он тяжело дышал, но иного ущерба не понес.

Я с ума сходила от беспокойства за его раненое плечо — как бы оно не пострадало снова. Моя повязка оставалась пока что на месте, но вряд ли она удержится долго при подобном обращении. Сколько это еще может продолжаться? В помещении было тихо, слышны лишь смачные шлепки плоти о плоть да изредка — негромкий стон.

— Энгус сразу прекратит, когда кровь покажется, — прошептала мистрисс Фиц, отвечая на мой безмолвный вопрос. — Нос разобьет, и тогда конец.

— Это настоящее варварство, — прошипела я с таким негодованием, что на, меня начали недовольно оглядываться.

Экзекутор, должно быть, решил, что наказание длится уже достаточно долго. Он откинулся назад и нанес мощный удар, от которого Джейми пошатнулся и упал на колени. Оба стража бросились к нему и поставили на ноги, и когда он поднял голову, я увидела, что из разбитого рта у него течет кровь. Толпа загудела с явным облегчением; экзекутор отступил на свое прежнее место с выражением чувства исполненного долга на физиономии.

Один из стражей поддерживал Джейми под руку, пока тот не опомнился, встряхнув несколько раз головой. Девушка исчезла. Джейми выпрямился и посмотрел на башнеподобного экзекутора. И опять-таки улыбнулся — как мог шире. Кровоточащие губы шевельнулись.

— Благодарю, — с трудом выговорил он, прежде чем повернуться и уйти.

Внимание собравшихся снова обратилось к Макензи и следующей паре тяжущихся.

Я видела, что Джейми вышел из холла через дверь в противоположной стене. Теперь он занимал меня куда больше, чем во время судопроизводства; я обменялась несколькими словами с мистрисс Фиц-Джиббонс, объяснив, что ухожу, и проложила себе дорогу к той самой двери, за которой скрылся Джейми.

Я нашла его в маленьком боковом дворике; он склонился над колодцем и прикладывал ко рту намоченный подол рубахи.

— Воспользуйтесь лучше вот этим. — Я вынула из кармана носовой платок, и протянула ему.

Он промычал нечто похожее на «спасибо». В это время проглянуло бледное, какое-то бесцветное солнце, и при его свете я осторожно осмотрела юношу. Пострадали больше всего заплывший глаз да разбитая губа, но на подбородке и шее тоже были отметины, которым предстояло превратиться в синяки.

— А во рту у вас тоже есть повреждения?

— Угу.

Он наклонился ко мне, я потянула вниз челюсть и осмотрела губу изнутри. На влажной и блестящей внутренней поверхности щеки был глубокий разрыв, а на губе — две небольшие ранки. Кровь, смешанная со слюной, вытекла на подбородок.

— Воды, — попросил он, стирая с подбородка струйку красноватой жидкости.

— Сейчас.

К счастью, на краю колодца стояла бадья с водой, а в воде плавал роговой ковш. Джейми прополоскал рот, сплюнул несколько раз, потом плеснул водой себе в лицо.

— Зачем вы это сделали? — спросила я.

— Что? — спросил он в ответ, вытирая рукавом мокрое лицо. Осторожно ощупал разбитую губу и, поморщился.

— Приняли на себя наказание этой девушки. Вы ее знаете?

Спрашивать было вроде бы неловко, но мне ужасно хотелось знать, что же скрывается за этим донкихотским поступком.

— Я знаю, кто она такая, но никогда с ней не разговаривал.

— Так зачем же вы так поступили? Зачем это сделали?

Он пожал плечами, и это движение тоже заставило его поморщиться.

— Для девушки очень стыдно, что ее выпорют в холле. Мне легче.

— Легче? — отозвалась я недоверчиво и посмотрела на его разбитое лицо.

Он тем временем ощупал побитые ребра здоровой рукой, поднял глаза и улыбнулся мне однобокой улыбкой.

— Да. Она совсем молоденькая. Ей было бы очень стыдно перед всеми, кто ее знает, долго было бы стыдно. Мне просто больно, но ничего особенного нет. Дня через два все пройдет.

— Но почему все-таки вы? — спросила я. Вопрос явно удивил его.

— А почему не я? — сказал он.

Почему не он? Я могла бы сказать: потому что вы ее не знаете. Потому что вы ранены. Потому что необходимо особое мужество, чтобы стоять лицом к толпе людей и получать удары по лицу — независимо от того, какие мотивы руководили вами.

— Ну, например, мушкетная пуля, прошедшая через трапециевидную мышцу, является достаточным основанием для отказа, — сухо ответила я.

На лице у него вспыхнуло любопытство; он дотронулся до того места, которое я назвала.

— Так это называется трапециевидной мышцей? Я не знал.

— Ох, вот ты где, мальчик мой! Вижу, ты уже нашел себе целителя, я, может, и не понадоблюсь. — Мистрисс Фиц-Джиббонс протиснулась во дворик через узкую для нее дверь. В руках она держала поднос; на подносе стояли какие-то кувшинчики и большая плошка и лежало чистое льняное полотенце.

— Да я ничего не делала, только воды зачерпнула, — сказала я. — Он не так уж сильно пострадал, и я не знаю, чем еще можно помочь, чтобы привести в порядок лицо.

— Ну-ну, всегда можно чем-нибудь помочь, всегда можно, — заворковала мистрисс Фиц. — Ну-ка, молодой человек, разреши взглянуть на твой глаз.

Джейми послушно уселся на край колодца, подставив лицо мистрисс Фиц. Пухлые пальцы осторожно ощупали багровую опухоль, оставляя на ее поверхности белые пятна, которые почти мгновенно исчезли.

— Под кожей кровь все еще вытекает. Значит, пиявки помогут.

Мистрисс Фиц сняла с плошки крышку и извлекла несколько небольших темных вялых червяков, дюйма по два длиной, покрытых противной на вид слизью. Выбрала парочку; одну посадила на кожу под надбровной дугой, вторую — под глазом.

— Видите ли, — обратилась она ко мне, — если синяк уже образовался, пиявки не помогут. Но если опухоль еще не спала, а продолжает расти, значит, под кожей кровотечение, и пиявки отсосут кровь.

Я наблюдала за пиявками с любопытством и отвращением одновременно.

— Вам не больно? — спросила я у Джейми.

Он отрицательно помотал головой, отчего пиявки противно заболтались туда-сюда.

— Нет. Только как, будто немного холодно. Мистрисс Фиц возилась со своими кувшинчиками.

— Очень многие люди пользуются пиявками неправильно, — наставляла она меня. — От пиявок большая помощь, но надо обращаться с ними умеючи. Ежели вы их приставите к темному синяку, они начнут сосать здоровую кожу, только и всего, синяку оттого ни жарко, ни холодно. И потом, вы не должны злоупотреблять количеством, ставить понемногу. Пиявки, если их поставить слишком много, и крови много высосут, от этого человек слабеет.

Я слушала ее с почтительным вниманием, впитывая информацию. И в глубине души надеялась, что на практике эта информация мне никогда не понадобится.

— Ну а теперь, мальчик, прополощи-ка рот вот этим, оно тебе раны очистит и боль уменьшит. Это настой ивовой коры, — пояснила мистрисс Фиц, повернувшись ко мне, — с малой добавкой фиалкового корня.

Я кивнула. Из давно прослушанного курса лекций по ботанике вспомнилось, что ивовая кора содержит салициловую кислоту — активную составную часть аспирина.

— Но разве ивовая кора не увеличивает опасность кровотечения? — спросила я.

— Да. Это бывает, — согласилась мистрисс Фиц. — Поэтому мы к ней добавляем горсть порошка из корня Святого Иоанна да еще уксус. Кровотечение и останавливается. Только корень надо собирать в полнолуние и приготовить как следует, по всем правилам.

Джейми все так же послушно набрал в рот вяжущий раствор; слезы навернулись ему на глаза от острого запаха ароматического уксуса.

Пиявки к этому времени насосались, разбухли по меньшей мере в четыре раза. Темная морщинистая кожа растянулась и заблестела, они напоминали округлые полированные камешки. Одна из пиявок вдруг отвалилась и упала прямо к моим ногам. Мистрисс Фиц проворно подняла ее, удивительно легко наклонившись при своей комплекции, и положила обратно в плошку. Деликатно уцепив вторую за голову возле самого рта, она потянула легонько — и голова пиявки сразу отлепилась.

— Вы не должны тянуть чересчур сильно, — сказала мистрисс Фиц. — Они, знаете, иногда лопаются.

Меня передернуло при одной мысли о подобном исходе.

— Но если она уже насосалась, — продолжала женщина, — все обходится хорошо. Отстают, а если не отстают — подождите, пока сами отвалятся.

Пиявка и вправду отстала, выпустив тоненькую струйку крови, когда до нее дотронулись. Я промокнула крохотное кровоточащее отверстие в коже кончиком полотенца, смоченного в уксусном растворе. К моему удивлению, пиявки сделали свое дело: опухоль сильно уменьшилась, и глаз даже слегка приоткрылся, хотя веко еще было опухшее, вздутое. Мистрисс Фиц осмотрела его критическим оком и пришла к выводу, что пиявки больше не нужны.

— Завтра вид у тебя — будет неважный, мальчик, — сказала она и покачала головой, — но глаз откроется — и то хорошо. Все, что тебе нужно теперь, это кусок сырого мяса на глаз, чтобы уменьшить синяк, да горячей похлебки и эля внутрь, чтобы подкрепить силы. Зайди-ка ко мне на кухню чуть погодя, я кое-что для тебя найду.

Она подняла свой поднос и минуту помолчала.

— Ты сделал доброе дело, мальчик. Лаогера — моя внучка, ты знаешь это. Благодарю тебя от ее имени и от своего. Она бы сама тебя должна поблагодарить, если бы ее научили хорошим манерам. — Она потрепала Джейми по щеке и, грузно переваливаясь, удалилась.

Я снова осмотрела Джейми: старинные медицинские средства оказались на удивление эффективными. Глаз был еще припухлый, но почти нормального цвета; из разрыва на губе уже не сочилась кровь, он побледнел, не бросался в глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

— Отлично, — ответил он и улыбнулся едва заметно (губа, конечно, еще очень болела). — Это всего лишь ушибы, вы сами видите. Кажется, я должен поблагодарить вас еще раз. За три дня вам пришлось трижды лечить меня. Вы, наверное, считаете меня ужасно неуклюжим.

Я дотронулась до красного пятнышка у него на подбородке.

— Не то чтобы неуклюжим, но немного безрассудным.

Едва уловимое движение у входа во дворик привлекло мое внимание — некий проблеск голубого и золотистого. Девушка по имени Лаогера отпрянула в испуге, заметив меня.

— Мне кажется, кто-то хочет поговорить с вами наедине, — сказала я. — Оставляю вас. Повязку с плеча можно снять завтра. Я вас найду.

— Да. Спасибо еще раз. — Он легонько пожал мне руку на прощанье.

Я вышла, но, проходя мимо девушки, с любопытством поглядела на нее. Вблизи она оказалась еще более хорошенькой, чем издали, — с мягкими голубыми глазами и нежно-розовой кожей. Она посмотрела на Джейми и залилась краской. Я вышла, размышляя о том, насколько альтруистичным на деле был поступок Джейми.

На следующее утро, проснувшись на заре под щебет птиц за окном и человеческие голоса в доме, я оделась и пошла по сквозным коридорам в холл. Он уже вернулся к своему обыденному состоянию трапезной, где обычно раздавали из огромных котлов овсяную кашу и лепешки, испеченные на очаге и политые темной патокой. Запах горячей пищи был такой густой, что казалось, на него можно опереться. Я себя чувствовала все еще очень неуверенно, однако горячий завтрак вдохновил меня отправиться на розыски.