— Я давал слово Коламу, а не тебе.

Так. Это Джейми Мактевиш, и нетрудно угадать, чем он недоволен.

— Это одно и то же, малый, да ты и сам знаешь. Послышался легкий шлепок — словно бы рукой по щеке.

— У тебя есть обязанности перед главой клана, а за пределами Леоха я не только ноги Колама, но также его голова и руки.

— Никогда еще я не видел лучшего примера тому, как правая рука не ведает, что делает левая, — последовал быстрый ответ, и хотя тон голоса был горький, в нем прозвучала и некая доля издевки, подчеркнувшая резкость столкновения двух характеров. — Как ты считаешь, что сказала бы правая рука насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов?

Дугал некоторое время помолчал, прежде чем ответить:

— Макензи, Макбеолайны и Маквиниши — все они свободные люди. Никто не может заставить их отдать что-либо против воли, но никто и не воспрепятствует им отдать. И кто знает? Может, Колам отдаст принцу Карлу Эдуарду куда больше, чем все остальные, вместе взятые.

— Может, — отозвался Джейми. — Может, завтра с утра мы увидим дождь, а не солнечный восход. Но это не значит, что я должен стоять на верхней площадке лестницы с ведерком.

— Да ну? Но ведь ты выиграешь от победы Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан чего, не считая петли. Если ты сам не бережешь свою дурацкую шею…

— Моя шея — это моя забота, — резко перебил его Джейми. — А также и моя спина.

— Но не тогда, когда ты путешествуешь со мной, милый юноша, — насмешливо возразил его дядя. — Если ты хочешь послушать, что скажет тебе Хоррокс, поступай как знаешь. Но попробуй быть благоразумным, и, кстати, взялся бы ты за иголку, ведь у тебя всего одна-единственная чистая рубашка.

Послышалось движение, словно кто-то вставал со своего места на камне, а потом шаги по траве. Шаги одного человека, насколько я могла судить. Я потихоньку села и осторожно выглянула из-за валуна, за которым пряталась.

Джейми все еще был там, сидел, сгорбившись, на камне в нескольких футах от меня, опершись локтями на колени и опустив подбородок в ладони. Почти спиной ко мне. Я начала пятиться — мне не хотелось нарушать его одиночество, но он неожиданно заговорил.

— Я знаю, что вы здесь, — сказал он. — Идите сюда, если хотите.

Судя по тону голоса, это было ему безразлично. Я поднялась и начала выбираться из своего убежища, но спохватилась, что я в нижней рубашке. Я подумала, что Джейми есть о чем беспокоиться, кроме как краснеть при моем появлении, и накинула на себя одеяло.

Я села рядом с ним и прислонилась спиной к камню. Взглянула неуверенно на Джейми. Он не обратил на меня особого внимания, только кивнул в знак приветствия, полностью поглощенный своими размышлениями — невеселыми, судя по хмурому выражению лица. Одной ногой он машинально и безостановочно притопывал по камню, на котором сидел, и то сцеплял, то разжимал пальцы рук с такой силой, что они то и дело потрескивали в суставах.

Потрескивающие суставы напомнили мне о капитане Мэнсоне. Интендант нашего полевого госпиталя капитан Мэнсон переживал недостатки, нехватки и недопоставки, а также бесконечный идиотизм армейской бюрократии как свои личные горести и несчастья. В обычном состоянии мягкий и приятный в обращении человек, он, когда неприятности становились особенно крупными уединялся в своем офисе и изо всех сил колотил кулаками по стене за дверью. Посетители в приемной ошеломленно наблюдали, как тонкая перегородка сотрясается от ударов. Вскоре капитан Мэнсон появлялся перед ними с разбитыми костяшками пальцев, но в достаточно уравновешенном настроении, чтобы продолжать борьбу с очередным кризисом. Со временем его перевели в другую часть, и тогда за дверью в его кабинете обнаружили в стене множество выемок размером с кулак.

Глядя теперь на молодого человека на камне, ломающего пальцы, я живо вспомнила капитана с его неразрешимыми проблемами снабжения.

— Вам надо дать выход гневу, — сказала я.

— А? — встрепенулся он, явно забыв о том, что я сижу рядом.

— Побейте что-нибудь, поколотите кулаками, — повторила я свой совет. — Вам станет легче.

Губы Джейми дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но вместо этого встал с камня, подошел к довольно толстому вишневому дереву и нанес по стволу сильный удар. Очевидно, это показалось ему подходящим способом излияния чувств, потому что он ударил еще несколько раз по вздрагивающему дереву, вызвав обильный дождь бледно-розовых лепестков, посыпавшихся ему на голову.

Посасывая ободранные костяшки пальцев, он вернулся на место.

— Спасибо, — поблагодарил он с кривоватой улыбкой. — Может, я после этого усну.

— Вы поранили руку? — спросила я и приподнялась, чтобы осмотреть ее, но он покачал головой, легонько потирая костяшки ладонью другой руки.

— Ничего, не беспокойтесь, — сказал он.

Мы минуту постояли в неловком молчании. Я не хотела возвращаться к тому, что я только что услышала, или к более ранним событиям сегодняшнего вечера и потому сказала, только чтобы прервать молчание:

— Я не знала, что вы левша.

— Левша? — не сразу понял он. — А, вы имеете в виду, леворучка. Да, от рождения. Школьный учитель привязывал мне эту руку к спине, чтобы научить писать правой.

— И вы научились? То есть можете писать правой рукой?

Он кивнул, снова поднеся к губам разбитую руку.

— Да. Но от этого у меня болит голова.

— А сражаетесь вы тоже левой? — спросила я, стараясь отвлечь его. — Мечом?

Сейчас при нем не было иного оружия, кроме кинжала, но днем он, как и все, был вооружен саблей и пистолетами.

— Нет, саблей я владею одинаково обеими руками. Кто орудует саблей только левой, может оказаться в невыгодном для себя положении, особенно если сабля короткая. Когда ведешь бой, то открываешь противнику левый бок, а сердце-то у нас слева, верно?

Переполнявшая Джейми нервная энергия не давала ему оставаться на месте; он начал быстро перемещаться по лужайке, демонстрируя приемы с воображаемым мечом.

— Вот если у тебя в руках палаш, тогда это не имеет значения, — добавил он и вытянул вперед обе руки с сомкнутыми кистями так, что они образовали нечто вроде изящной арки, когда он поднял их над головой и потом резко опустил со словами: — В таких случаях обычно действуешь обеими руками. А если находишься на близком расстоянии и можешь рубить одной, то и тогда не важно какой, потому что удар наносишь сверху вниз по плечу врага, — продолжал он наставительно. — Ни в коем случае не по голове, палаш может соскользнуть. Если попадешь точно в желобок, — он ткнул пальцем в место, где шея соединяется с плечом, — то он готов. Даже и не попадешь точно — он уже не боец в этот день, а может, и навсегда.

Он опустил левую руку на пояс и легким движением выхватил из ножен кинжал.

— Можно сражаться саблей и кинжалом одновременно. Если у тебя нет маленького щита, чтобы заслонить руку с кинжалом, тогда держи саблю в правой руке и с близкого расстояния наноси удар кинжалом снизу вверх. А если рука с кинжалом прикрыта щитом, можешь орудовать с другой стороны и уворачивайся вот так.

Он показал, как надо увернуться.

— Отбивай удары врага и пользуйся в этом случае кинжалом, только если потерял саблю или не можешь ею действовать из-за раны.

Мягким, но несущим смерть движением снизу вверх он нанес удар, остановив конец лезвия буквально в одном дюйме от моей груди, Я невольно отпрянула, и Джейми тотчас выпрямился и с виноватой улыбкой вложил кинжал в ножны.

— Простите, я увлекся. Я не хотел пугать вас.

— Вы владеете оружием прекрасно, — совершенно искренне похвалила его я. — Кто научил вас боевым приемам? Это должен быть человек, который умеет сражаться левой.

— Да, он таким и был. Лучший из всех, кого я знал. — Джейми улыбнулся с откровенным восхищением. — Это Дугал Макензи.

Большая часть вишневых лепестков к этому времени осыпалась с его головы, лишь несколько пристало к плечам, и я протянула руку, чтобы стряхнуть их. Его рубашка была хоть и не слишком красиво, но достаточно аккуратно зашита, скреплены между собой и края разрыва, а не только расползшиеся швы.

— Он сделает это снова? — спросила я, не в силах удержаться.

Джейми помолчал, но было ясно, что он понял мой вопрос.

— Да, — сказал он наконец, — он получит то, что желает.

— Вы позволите ему это? Позволите использовать вас подобным образом? ;

Поверх моей головы он бросил взгляд вниз с холма на таверну — слабый свет еще пробивался наружу сквозь щели в деревянной стене. Лицо у него было очень спокойное и очень бледное.

— Пока что да.

Мы продолжили наш путь, делая всего по нескольку миль за день, с частыми остановками, во время которых Дугал занимался делами на перекрестках или возле ферм, где собирались арендаторы с мешками зерна или накопленными жалкими грошами. Все заносилось в книги быстрым пером Неда Гоуэна, а нужные расписки неизменно появлялись из его сумки с пергаментом и бумагой и выдавались на руки.

Когда мы добирались до деревушки или деревни, где имелась таверна или даже гостиница, Дугал повторял все тот же спектакль: ставил выпивку, рассказывал разные истории, произносил речи и, как только находил виды благоприятными, заставлял Джейми встать и показать свои рубцы. Второй мешочек пополнялся еще несколькими монетами, предназначенными для отправки во Францию ко двору претендента.

Я старалась наблюдать за ходом действия в этих сценах и удалялась перед самой кульминацией — никогда не испытывала вкуса к публичным страданиям. Первой реакцией собравшихся при виде спины Джейми, естественно, было полное ужаса сострадание, за ним следовал поток проклятий по адресу английской армии и короля Георга, однако я улавливала в сострадании оттенок презрительной жалости. Однажды мне довелось услышать, как кто-то из присутствующих негромко сказал приятелю по-английски: «Жуткий вид, правда? Клянусь Богом, я бы лучше захлебнулся собственной кровью, чем позволил поганым англичанам сотворить со мной такое».

Разгневанный и полный горечи после первого такого представления, Джейми теперь с каждым днем \выглядел все более жалким. Он как можно скорее натягивал на себя рубашку, уклонялся от расспросов и соболезнований и искал предлога побыстрее покинуть собрание, избегая всех вплоть до следующего утра, когда мы вновь садились в седла.

Разрядка наступила через несколько дней в маленькой деревушке под названием Туннэг. На этот раз Дугал продолжал разжигать толпу, положив руку на обнаженное плечо Джейми; один из зрителей, неотесанный деревенский парень с длинными грязно-бурыми космами, обратился к Джейми с какими-то чисто личными замечаниями. Я не могла разобрать, что там было сказано, однако реакция оказалась мгновенной. Джейми вырвался от Дугала и одним ударом в живот уложил парня наповал.

Мало-помалу я научилась составлять какие-то словосочетания по-гэльски, но живую речь еще не понимала. Заметила, однако, что сама поза говорящего позволяла мне уловить общий смысл сказанного, если не отдельные слова.

«Попробуй встать и повторить, что ты сказал» — это выглядит одинаково на школьном дворе, в пабе или на любой дороге земного шара.

Точно так же, как «Молодец, парень!» или «Всыпь ему как надо!».

Джейми исчез под кучей грязной рабочей одежды — на него навалились, опрокинув стол, грязно-буроволосый и два его дружка. Не заинтересованные в стычке односельчане парня отошли к стенам таверны и приготовились полюбоваться зрелищем. Я подобралась поближе к Неду Гоуэну и Мурте, со страхом глядя на катающийся по земле клубок тел. Прядь рыжих волос лишь однажды на мгновение мелькнула у меня перед глазами.

— Вы не придете к нему на помощь? — бормотнула я уголком рта в сторону Мурты.

Он, казалось, был немало удивлен:

— Нет, зачем? С какой стати?

— Он позовет на помощь, если она ему понадобится, — совершенно спокойно заметил Нед Гоуэн, наблюдая за дракой с места по другую сторону от меня.

Я не была уверена в том, что Джейми сможет позвать на помощь, если она ему понадобится; в это время он задыхался под тяжестью здоровенного парня в зеленом. Лично я считала, что Дугал должен немедленно прекратить побоище, но сам он, по-видимому, вовсе так не думал. Вообще как будто бы никто из зрителей ничуть не беспокоился об увечьях, которые могли быть нанесены прямо тут, у нас под ногами. Заключили даже несколько пари, и в помещении витала мирная радость по поводу такого развлечения.

Я обрадовалась, когда Руперт молча преградил дорогу двоим, которые как будто собирались ввязаться в драку. С отсутствующим выражением лица он встал перед ними, небрежно коснувшись рукой кинжала у себя на поясе. Эти двое поспешно отступили.

Кажется, никому не приходило в голову, что соотношение один к трем вроде бы неприемлемо. Возможно, тут была своя правда, если учесть, что этот один — крупного сложения, опытный воин и дерется с яростью берсерка[20].