Он поднял подол рубахи, обнажив волосатое брюхо, уже вспотевшее.

— Вот сюда, — показал он на углубление под грудиной. — Самое подходящее место, ежели вы находитесь лицом к лицу. Нанесите удар снизу вверх и вовнутрь со всей вашей силой. Тогда попадете прямо в сердце, и через минуту или две вашему врагу каюк. Главное не наткнуться на грудную кость, она ведь опущена ниже, чем кажется на вид, и если ваш Кинжал в нее воткнется, хотя бы в самый кончик, он не слишком побеспокоит вашу жертву, а вы останетесь без оружия во власти врага. Мурта! У тебя спина тощая, иди сюда, мы покажем барышне, как наносить удар в спину.

Повернув упирающегося Мурту, он стянул с него рубаху и обнажил узловатую спину с выпирающими ребрами. Ткнул толстым указательным пальцем под нижнее ребро справа, так что Мурта вскрикнул от неожиданности.

— Вот оно, нужное место — с обеих сторон. Видите, тут ребра, и попасть в опасное для жизни место трудно, когда бьешь в спину. Если вы сумеете протолкнуть нож между ребрами, тогда другое дело, но такому научиться куда труднее, чем вы думаете. Но здесь, под ребрами, вы наносите удар прямо в почку. Бейте сильнее, и он у вас повалится, как камень.

После этого Руперт заставил меня наносить удары по-разному и из разных положений. Когда он выдохся, все прочие мужчины по очереди разыгрывали роль жертвы, но было совершенно ясно, что мои усилия их смешат. Тем не менее они покорно падали на траву, поворачивались ко мне спиной, чтобы я могла напасть на них «из засады», или, наоборот, подступали ко мне сзади, или же делали вид, что собираются задушить меня, в то время как я наносила удар в живот.

Зрители всячески подбадривали меня криками, а Руперт все твердил, чтобы я не отступала назад в решающий момент.

— Делайте выпад как следует, барышня, — говорил он. — Когда дело дойдет до настоящей схватки, отступать и пятиться нельзя. Если кто-нибудь из этих увальней не сумеет вовремя увернуться, он получит по заслугам.

Вначале я действовала робко и неуклюже, но Руперт оказался хорошим учителем, он терпеливо показывал нужные движения еще и еще раз. Он выкатывал глаза с притворной похотливостью, подбираясь ко мне сзади и обхватывая за талию, но это совершалось чисто по-деловому — чтобы показать мне, как в этот момент полоснуть насильника по глазам.

Дугал сидел под деревом, оберегая раненую руку и время от времени иронически комментируя наши занятия. Однако это он предложил сделать чучело.

— Дайте же ей что-нибудь, во что она может воткнуть свой кинжал, — посоветовал он, когда у меня начало получаться нечто похожее на выпады и удары. — Попервоначалу это здорово действует.

— Верно! — согласился Джейми. — Отдохни немного, Саксоночка, пока я кое-что сооружу.

Он удалился к телегам вместе с двумя охранниками, и я видела, что они постояли там немного, сблизив головы и оживленно жестикулируя, а потом начали доставать что-то из телег. Еле переводя дух, я почти упала под дерево рядом с Дугалом. Он кивнул и улыбнулся. Как и большинство наших мужчин, он в дороге не брился, густая каштановая бородка обрамляла рот, подчеркивая полную нижнюю губу.

— Ну что, каково оно? — спросил он, отнюдь не имея в виду искусство владения малым оружием.

— Неплохо, — осторожно ответила я, точно так же не имея в виду обращение с кинжалом.

Взгляд Дугала обратился на Джейми, все еще занятого чем-то у телег.

— Брак, мне кажется, пошел парню на пользу, — заметил он.

— Полезно для здоровья — при данных обстоятельствах, — холодно согласилась я.

Дугал усмехнулся — он заметил мой тон.

— И для вас, барышня, это недурно. Одним словом, доброе соглашение для всех, так мне кажется.

— Особенно для вас и для вашего брата. Кстати, о нем: что, по-вашему, скажет Колам, когда узнает об этом?

Улыбка сделалась шире.

— Колам? Я склонен думать, что он будет рад приветствовать такую племянницу в лоне семьи.

Чучело было готово, и я вернулась на тренировку. Чучело представляло собой большой мешок, набитый шерстью, примерно в форме человеческого туловища. Мешок был обвязан куском дубленой воловьей кожи, закрепленной веревками. На нем я должна была упражняться в нанесении ударов; вначале его привязали к дереву на высоте человеческого роста, потом бросали или накатывали на меня.

Джейми не сообщил мне лишь об одном: что они засунули между мешком и кожей несколько кусков дерева — для того, чтобы они выполняли роль костей, как он пояснил мне позже.

Первые несколько ударов оказались безрезультатными, хоть я и пыталась проткнуть воловью кожу. Но она была куда толще, чем мне представлялось. Мне сообщили, что у человека на животе примерно такая кожа. В следующий раз я попробовала нанести прямой удар сверху и угодила в одну из деревяшек.

В первое мгновение я подумала, что рука моя отвалилась. Сила удара отдала мне в плечо, и кинжал вывалился из онемевших пальцев. Окоченела и вся рука ниже локтя, но неприятное покалывание подсказало мне, что это ненадолго.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — произнесла я, ухватив себя за локоть и внимая всеобщему веселью.

Джейми взял меня за плечо и помассировал руку, вернув ей чувствительность: он надавливал при этом сухожилие с тыльной стороны локтя, а большим пальцем — ямку у основания запястья.

— Все в порядке, — выговорила я сквозь зубы, потихоньку растирая правую руку, по которой еще бегали мурашки. — Что же остается делать, если ты наткнулся на кость и уронил нож? Имеется ли подходящее указание на этот счет?

— Имеется, — ответил, ухмыляясь, Руперт. — Выхвати пистолет левой рукой и пристрели ублюдка.

Его слова вызвали новый приступ громового хохота, который я проигнорировала.

— Отлично, — сказала я более или менее спокойно. — В таком случае ты покажешь мне, как заряжать эту штуковину и стрелять из нее? — Я показала на пистолет с изогнутой, словно коготь, рукояткой, который висел у Джейми на левом бедре.

— Нет, не покажу, — очень твердо ответил он.

— Почему нет? — ощетинилась я.

— Потому что ты женщина, Саксоночка.

Я почувствовала, как лицо мое заливает краска.

— Вот как? — выговорила я саркастически. — Ты полагаешь, что женщины недостаточно умны, чтобы понять, как обращаться с огнестрельным оружием?

Он спокойно посмотрел на меня; губы у него слегка двигались, пока он обдумывал ответ.

— Могу дать попробовать, — сказал он наконец. — Сработает как надо.

Руперт сердито прищелкнул языком, глядя на нас.

— Джейми, не будь безрассудным, — сказал он. — А вы, барышня, поймите, дело не в том, что женщины глупые, хотя некоторым из них и в самом деле не хватает ума. Дело в том, что они маленькие.

— Да? — Я уставилась на него с глупым видом. Джейми фыркнул и снял с пояса пистолет. При ближайшем рассмотрении он оказался очень большим: полных восемнадцать дюймов серебристого металла от рукоятки до дула.

— Посмотри, — сказал он, держа пистолет передо мной. — Ты его берешь, пристраиваешь на предплечье и прицеливаешься. Потом спускаешь курок, и пистолет лягает тебя, словно мул копытом. Я почти на целый фут выше тебя, на четыре стона тяжелее, и я знаю, что делаю. Когда я стреляю из него, он набивает мне здоровый синяк. Тебя он может швырнуть плашмя на спину, если не разворотит все лицо.

Он повернул пистолет и сунул его обратно в петлю, на поясе.

— Я бы дал тебе самой попробовать, — продолжал Джейми, — но я предпочитаю, чтобы у тебя все зубы остались целы. У тебя приятная улыбка, Саксоночка, хоть ты иногда и кусаешься.

Получив такой урок, я без возражений приняла суждение мужчин насчет того, что даже самая маленькая сабля была бы для меня тяжела и я бы с ней не управилась. Наиболее подходящим признали маленький шотландский кинжал и снабдили меня им — зловещим на вид, острейшим куском черного металла длиной в три дюйма, с короткой рукояткой. Я попрактиковалась некоторое время под критическими взглядами мужчин выхватывать его из тайного укрытия: надо было одним ловким движением достать нож из складок платья, принять соответствующую позу, держа нож лезвием вверх, и быть готовой перерезать глотку врагу.

В конце концов я выдержала испытание как новичок кинжального боя, и мне позволили усесться за обед, во время которого меня поздравили все, за исключением Мурты. Он только головой покачал и заметил:

— Я бы сказал, что самое хорошее оружие для женщины — это яд.

— Возможно, — ответил ему Дугал, — но оно имеет свои недостатки, если вступаешь в схватку лицом к лицу.

Глава 19

ВОДЯНОЙ КОНЬ

Следующим вечером мы расположились на берегу озера Лох-Несс. Странное чувство овладело мной, когда я вновь увидела это место: оно почти не изменилось. То есть я хочу сказать, что таким оно оставалось и двести лет спустя. Лиственницы и ольховник казались сейчас зеленее, но ведь стояла середина лета, а не ранняя весна. Бледно-розовые и белые краски майских первоцветов сменила золотистая желтизна утесника и ракитника. Небо над нами было более голубым, но поверхность озера оставалась все та же — ровная темно-синяя вода, отражающая берега и прячущая отражения словно бы под дымчатым стеклом.

Даже рыбацкие лодки, как и тогда, виднелись вдали на воде. Только когда одна из них подплыла ближе, я увидела, что это не обычная и привычная для меня деревянная лодка, а суденышко с каркасом из ивовых прутьев, обтянутым выдубленной кожей.

Воздух был напоен тем же резким запахом, какой обычно стоит над водой: острая смесь запахов свежей зелени и гниющих листьев, чистой воды, мертвой рыбы и нагретого ила. И над всем главенствовало все то же ощущение скрытой необычности этого места. Наши мужчины, как, впрочем, и наши лошади, казалось, чувствовали это, и атмосфера в лагере была какая-то стесненная.

Отыскав местечко поудобнее для нашей с Джейми постели, я спустилась к самой воде, чтобы умыться перед ужином.

Берег круто спускался вниз, к беспорядочному нагромождению каменных плит, образующих нечто похожее на пристань. Так тихо было здесь под берегом, вдали от лагеря с его шумом, что я уселась под деревом, чтобы порадоваться хотя бы недолгому уединению. Со дня моего скоропалительного замужества за мной перестали следить ежеминутно, однако сейчас покой был полным.

Я лениво обрывала кисточки крылатых семян с нависшей надо мною ветки и бросала их в воду, но вдруг заметила, что еле заметная рябь на воде сделалась крупнее, словно бы налетел внезапный порыв ветра.

Большая плоская голова появилась над поверхностью воды не далее чем в десяти футах. Я увидела, как вода сбегает с чешуи, покрывающей изогнутую шею. Вода волновалась и бурлила на довольно значительной площади, и под нею я заметила движение темного массивного тела, хотя голова почти не шевелилась.

Я тоже не шевелилась. Как ни странно, мне не было страшно. Я чувствовала некую родственную связь с этим созданием, которое удалилось от своего времени на еще большее расстояние, нежели я от своего. Плоские глаза, старые, как древние моря эоцена, глаза, помутневшие в мрачных глубинах последнего прибежища. Блестящая кожа была ровной, темно-голубой, с живыми отблесками зеленого цвета и сверкающими радужными переливами на шее под нижней челюстью. Цвет странных, лишенных зрачков глаз напоминал темный янтарь.

Какая разница между этим существом и сравнительно маленьким, цвета ила, муляжом, который, помнится, я видела в большой диораме Британского музея. Но форма тела была, безусловно, та же. Краски живых созданий меркнут с последним дыханием, мягкая, упругая кожа и гибкие мышцы разлагаются в течение каких-нибудь недель. Но кости порой сохраняются как достоверная основа формы и доносят до нас свидетельства былого великолепия.

Закрытые клапанами ноздри внезапно раскрылись, послышалось ошеломительное свистящее дыхание. Мгновенное движение — и существо нырнуло, оставив после себя только взбудораженную, вспененную поверхность воды.

При его появлении я встала на ноги. И, должно быть, бессознательно подошла к кромке воды, чтобы получше разглядеть это диво, потому что я обнаружила себя стоящей на каменной плите, одним концом погруженной в воду; я стояла и смотрела, как постепенно опадающие волны сливаются с гладью озера.

Я недолго простояла так, глядя на бескрайние воды. Потом сказала: «Прощай!», обратившись к пустынной глади, стряхнула с себя чары и вернулась на берег.

Над самым спуском стоял мужчина. Вначале я испугалась, но тотчас узнала в нем одного из наших погонщиков. Вспомнила, что зовут его Питером; ведро, которое он держал в руке, объясняло его присутствие. Я хотела спросить его, видел ли он чудовище, но выражение его лица было более чем утвердительным ответом. Весь белый, чуть ли не белее маргариток, что росли у него под ногами, капли пота стекают одна за другой и прячутся в бороде. И выкаченные глаза белые, как у испуганной лошади, руки так дрожат, что ведро бьет его по ноге.