Я воспринимала как предательство, что делать это собирается тот, на кого я полагалась как на друга, мой защитник, мой возлюбленный. А чувство самосохранения внушало мне ужас перед тем, что я отдана на милость человеку, который управляется с тяжелым старинным палашом так, словно это какой-нибудь веник.

— Я не позволю тебе бить меня, — твердо заявила я, продолжая цепляться за кроватный столбик.

— Ах вот как, не позволишь? — Он поднял светлые брови. — Так я тебе скажу, милая, что об этом не стоит много говорить. Ты моя жена, хочешь ты этого или нет. Пожелай я сломать тебе руку, или держать тебя впроголодь на хлебе и воде, или запереть тебя в шкаф на много дней, я мог бы сделать это, не говоря уж о том, чтобы взгреть тебя по заднице!

— Я стану кричать!

— Вполне вероятно. Если не до того, так во время. Думаю, тебя услышат на соседней ферме, легкие у тебя хорошие.

Он мерзко ухмыльнулся и, перегнувшись через кровать, потянулся ко мне.

С некоторым трудом он отцепил мои пальцы и потащил меня на край постели. Я колотила его ногами по голеням, но без всякого успеха, потому что была босая. Что-то натужно мыча, он старался уложить меня на кровать лицом вниз, скрутил мне руки.

— Я должен это сделать, Клэр. Не сопротивляйся, и мы ограничимся дюжиной ударов.

— А если я буду сопротивляться? — прорычала я. Он поднял ремень и хлестнул себя по ноге с противным чавкающим звуком.

— Тогда я поставлю колено тебе на спину и буду бить тебя, пока рука не устанет, и предупреждаю, что ты устанешь куда скорее, чем я.

Я скатилась с кровати и встала перед ним лицом к лицу, стиснув кулаки.

— Ты варвар! Ты… ты садист! — прошипела я со злостью. — Ты это делаешь ради собственного удовольствия! Я тебе этого никогда не прощу!

Джейми слушал молча, поигрывая ремнем. Ответил он мне ровным голосом:

— Я не знаю, что такое садист. И если я простил тебя за сегодняшний день, то, думаю, и ты простишь меня тоже, когда снова сможешь сидеть. Что касается удовольствия… — Губы у него дернулись. — Я говорил, что должен наказать тебя, но не говорил, что это меня радует. — Он поманил меня пальцем. — Иди сюда.

На следующее утро мне не хотелось покидать свое убежище, и я всячески медлила, завязывая и снова распуская тесемки и расчесывая волосы. После вчерашнего вечера я не разговаривала с Джейми, но он заметил мое состояние и посоветовал выйти вместе с ним к завтраку.

— Тебе не надо бояться встречи с другими, Клэр. Они будут подшучивать над тобой, но не очень. Выше голову. — Он приподнял мне подбородок, а я куснула его за пальцы — сильно, но не глубоко.

— Ой! — Он отдернул пальцы. — Поосторожней, милая, ты же не знаешь, где они побывали.

Он оставил меня, посмеиваясь, и ушел завтракать.

У него вполне может быть хорошее настроение, горько подумала я. Если ему хотелось отомстить, он удовлетворил вчера вечером свою месть сполна.

Это был отвратительный вечер. Моя вынужденная уступчивость улетучилась после первого же удара ремнем по телу. Последовала короткая, но яростная борьба, стоившая Джейми разбитого в кровь носа, трех великолепных царапин на щеке и глубоко укушенного запястья. Не удивительно, что после этого он едва не задушил меня засаленными килтами, прижал мне спину коленом и отхлестал как надо.

Но Джейми, проклятие его черной шотландской душе, оказался прав. Мужчины поздоровались со мной сдержанно, однако вполне по-дружески; враждебность и пренебрежение предыдущего вечера исчезли без следа.

Когда я накладывала на тарелку яйца у буфета, ко мне подошел Дугал и отеческим жестом обнял меня за плечи. Его борода кольнула меня в ухо, пока он конфиденциально рокотал:

— Надеюсь, Джейми не был с вами слишком груб прошедшей ночью, девочка. Крик стоял такой, словно вас убивали.

Я вспыхнула и отвернулась, чтобы он этого не заметил. После противных замечаний Джейми я решила во время трапезы не проронить ни слова.

Дугал обратился к Джейми, который сидел за столом, поглощая хлеб с сыром:

— Послушай, парень, совсем не следовало бить девочку чуть не до полусмерти. Небольшой памятки было бы вполне достаточно.

Он крепко шлепнул меня пониже спины в порядке иллюстрации и я сморщилась от боли, сердито глянув на Дугала.

— Исполосованный зад ни у кого ещё не болел без передышки, — высказался Мурта с набитым хлебом ртом.

— В самом деле, — улыбнулся Нед. — Присаживайтесь, милочка.

— Благодарю вас, я постою, — с достоинством ответила я и вызвала этим громовый хохот всех мужчин. Джейми благоразумно отвел от меня взгляд и с преувеличенным старанием принялся резать сыр.

Добродушные шутки продолжались весь день, и каждый из мужчин нашел повод шлепнуть меня по заднице с полным при этом сочувствием. В общем, все оказалось терпимо, и я невольно вынуждена была признать, что Джейми прав, хотя мне по-прежнему хотелось его придушить.

Поскольку о том, чтобы присесть, не могло быть и речи, я все утро занималась маленькими домашними делами — подшивала подол, пришивала пуговицы и так далее. Делать это можно было на подоконнике под тем предлогом, что для шитья надо побольше света. После ленча, который я съела стоя, мы все разошлись по комнатам отдыхать. Дугал решил, что мы дождемся наступления темноты и тогда двинемся в Баргреннан — место нашей следующей остановки. Джейми последовал за мной в нашу комнату, но я захлопнула дверь у него перед носом. Пусть поспит на полу.

Прошедшей ночью он повел себя с определенным тактом, надев свой ремень после окончания экзекуции и немедленно удалившись из комнаты. Вернулся он через час, когда я уже погасила лампу и легла в постель, причем у него хватило ума не пытаться лечь рядом со мной. Некоторое время он вглядывался в темноту, где я лежала неподвижно, потом глубоко вздохнул, расстелил свой плед и заснул на полу у двери.

Слишком обозленная, униженная и не имеющая даже чисто физической возможности уснуть, я так и пролежала большую часть ночи без сна, то думая о словах Джейми, то борясь с желанием подойти и лягнуть его в самое чувствительное место.

Если бы я могла быть объективной (а я как раз не могла!), то, наверное, признала бы, что он прав, говоря о моем несерьезном восприятии серьезных вещей. Ошибался он в другом: так получалось не потому, что жизнь там, где я жила — не важно, где именно, — менее опасна. На деле все обстояло как раз наоборот.

Время, в которое я попала, все еще оставалось для меня нереальным во многих отношениях. Нечто вроде пьесы на движущихся подмостках. По сравнению с картинами массовых механизированных военных действий, которые мне пришлось не только видеть, но и пережить, здешние маленькие сражения с небольшим количеством участников, вооруженных саблями и мушкетами, выглядели скорее живописными, нежели угрожающими.

У меня сместился масштаб восприятия вещей. Человек, убитый из мушкета, был так же мертв, как и тот, которого убило снарядом мортиры. Разница состояла в том, что снаряд убивал не одного конкретного человека, а сразу многих, в то время как из мушкета стрелял определенный человек, который мог видеть глаза того, в кого он целится. Как мне представлялось, это было убийство, а не война. Сколько людей принимает участие в войне? Достаточно, вероятно, для того, чтобы каждый из них не видел перед собою каждого. Но ведь и здесь определенно шла война — или по крайней мере серьезное сражение — для Дугала, Джейми, Руперта, Неда. Даже маленький Мурта с его крысиным личиком имел основания быть жестоким независимо от его природных склонностей.

Что же это за основания? Один король предпочтительнее другого? Ганноверы или Стюарты? Для меня это было не больше чем имена в таблице на стене в школе. Что они значили по сравнению с таким немыслимым злом, как гитлеровский рейх? Для тех, кто жил при этих королях, разница, наверное, была существенна, но мне она казалась тривиальной, незначительной. Однако может ли право жить по собственному усмотрению считаться незначительным когда бы то ни было? Разве борьба за выбор собственной судьбы менее значительна, нежели необходимость остановить большое зло?.. Я обеспокоенно задвигалась и осторожно потерла наболевшие ягодицы. Глянула на Джейми, свернувшегося в клубок возле двери. Он дышал ровно, но неглубоко; возможно, тоже не мог уснуть. Я надеялась, что это так.

Вначале я была склонна воспринимать все это несчастное злоключение как мелодраму; подобные вещи не имеют места в реальной действительности. Я испытала немало потрясений с тех пор, как прошла сквозь камень на холме, но худшее из них испытано мною вчера днем.

Джек Рэндолл, так похожий и так ужасающе непохожий на Фрэнка. Его прикосновение к моей груди внезапно соединило мою прежнюю жизнь и нынешнюю, соединило разделенные реальности словно ударом молнии. И так появился Джейми — его лицо, скованное страхом, в окне комнаты Рэндолла, а потом это же лицо, искаженное гневом, когда мы кричали друг на друга на обочине, потом — сведенное болью после моих слов.

Джейми. Джейми реален, все в порядке, реален как ничто другое для меня, даже Фрэнк и моя жизнь в 1945 году. Джейми, нежный любовник и вероломный негодяй.

Возможно, в этом и заключалась проблема. Джейми заполонил мои чувства настолько, что его окружение казалось почти несущественным. Но я больше не могла пренебрегать этим окружением. Мое безрассудство едва не погубило Джейми, и теперь страх подступил к горлу при мысли о том, что я могла, его потерять. Я села в постели, намереваясь пойти и разбудить его, сказать ему, чтобы он пришел ко мне на кровать. Но едва я всем весом опустилась на результаты его рукоприкладства, как тотчас изменила свое намерение и со злостью перевернулась снова на живот.

Так и прошла ночь в метаниях между приступами ярости и философствованием, совершенно измучив меня. Зато теперь я проспала всю вторую половину дня и полусонная спустилась, чтобы съесть легкий ужин, когда Руперт разбудил меня перед наступлением темноты.

Дугал, без сомнения, скорчил недовольную мину, когда пришлось выложить денежки, но лошадь для меня все же приобрел. Здоровенное животное нескладного сложения, но с добрыми глазами; я немедленно дала своему новому коню кличку Фистл[34].

Я как-то не подумала заранее, каково это ехать верхом после внушительной порки. Теперь я неуверенно поглядывала на твердое седло на спине у Фистла, осознав, чту мне предстоит. Толстый плащ вдруг хлопнулся на седло, и блестящие крысиные глазки Мурты подмигнули мне заговорщически из-за спины коня. Я решила, что по крайней мере стану страдать с гордым молчаливым достоинством, и, стиснув челюсти, взгромоздилась в седло.

Казалось, среди мужчин образовался негласный заговор галантности: они останавливались облегчиться через небольшие промежутки времени, давая мне таким образом возможность ненадолго спешиться и тайком почесать ноющий афедрон. Время от времени кому-то требовалось попить, что также требовало моей остановки, потому что бутылки с водой вез Фистл.

Таким вот манером мы и передвигались некоторое время, но боль делалась все сильнее, заставляя меня непрерывно ерзать в седле. В конце концов я решила послать к черту полное достоинства страдание: просто необходимо было на время слезть на землю. Я остановила своего скакуна и спешилась. Сделала вид, что осматриваю левую переднюю ногу лошади, пока остальные собрались вокруг меня.

— Камень попал в подкову, — соврала я. — Я его вынула, но лошади, пожалуй, стоит пройтись без груза. Не хочется, чтобы она захромала.

— Да, это нам ни к чему, — согласился Дугал. — Ладно, пройдитесь немного, но кто-нибудь пускай останется с вами. Дорога здесь вроде бы спокойная, но я не хочу, чтобы вы шли одна.

Джейми немедленно спрыгнул с седла.

— Я пойду вместе с ней, — сказал он спокойно.

— Хорошо. Только не слишком задерживайтесь, мы должны попасть в Баргреннан до рассвета. Остановимся в «Красном Кабане», хозяин нам друг.

Взмахом руки он подал знак остальным, и они пустились вперед быстрой рысью, обдав нас пылью.

Несколько часов мучений в седле не улучшили моего настроения. Пускай его идет рядом со мной, я буду не я, если заговорю с этим садистом, с этой жестокой скотиной!

Он не выглядел особенно жестоким при свете взошедшего месяца, но я ожесточила свое сердце и ковыляла вперед, стараясь не смотреть на него.

Вначале мои наболевшие мышцы протестовали против нелегкого упражнения, но через полчаса идти стало легче.

— Завтра ты почувствуешь себя лучше, — как бы вскользь заметил Джейми. — Но послезавтра сидеть будет еще неприятно.

— Откуда бы, интересно знать, эти особые познания? — Я метнула в его сторону огненный взгляд. — Тебе часто приходилось пороть людей?

— Никоим образом, — невозмутимо ответил он. — Это я сделал впервые. Просто я имею определенный опыт другого рода.

— Ты? — уставилась я на него, не в состоянии представить себе, что кто-то мог выпороть эту ходячую башню из мышц и сухожилий.