Джейми налил вино, вернулся на свое место и протянул мне бокал.

– Не такое хорошее, как из личных запасов Колума, – сказал он с улыбкой, – но все же недурное.

Он поднял бокал.

– За миссис Фрэзер, – мягко произнес он, а меня вдруг охватил новый приступ паники, но я твердо подавила его и подняла свой бокал.

– За честность, – сказала я, и мы оба выпили. – Ну хорошо, – продолжала я, опустив пустой бокал, – это одна причина. А есть другие, о которых ты мог бы мне сказать?

Он принялся внимательно изучать свой бокал.

– Вероятно, просто потому, что хочу спать с тобой. – Он быстро взглянул на меня. – Ты думала об этом?

Если он хотел смутить меня, то вполне преуспел, но я решила этого не показывать.

– Это правда? – смело спросила я.

– Если быть честным, то да, правда, – ответил он, и голубые глаза прямо посмотрели на меня поверх бокала.

– Для этого вовсе не обязательно было жениться на мне, – возразила я.

Джейми был по-настоящему шокирован таким заявлением.

– Неужели ты думаешь, что я стал бы это делать, не предложив тебе выйти за меня замуж?

– Многих мужчин это не смутило бы, – сказала я, забавляясь его наивностью.

В явном затруднении он забормотал что-то невнятное, но тут же собрался и заявил с полным достоинством:

– Может быть, я чересчур самоуверен, говоря так, но я предпочитаю думать, что я не «многие мужчины», и не считаю необходимым вести себя в соответствии с наиболее низким общественным знаменателем.

Я была тронута его словами и поспешила заверить, что нахожу его поведение в высшей степени порядочным и джентльменским и прошу извинить меня за неумышленные сомнения по поводу его мотивов.

На этой высокой дипломатической ноте мы прервали разговор на то время, пока Джейми вновь наполнял бокалы.


Некоторое время мы молча потягивали вино, оба несколько смущенные откровенностью последнего диалога. Совершенно ясно, что я могла ему что-то предложить; по совести, нельзя сказать, чтобы сама мысль не приходила мне в голову, несмотря на всю нелепость ситуации, в которой мы оба оказались. Джейми был весьма привлекательный молодой человек. И ведь случилось так, что сразу после приезда в замок я сидела у него на коленях… и…

Я подняла свой бокал и выпила вино. Похлопала рукой по постели рядом с собой.

– Садись сюда. И… – Я запнулась в поисках более или менее нейтральной темы разговора, которая сняла бы неловкость от неизбежных мыслей о предстоящей близости. – И расскажи мне о своей семье. Где ты рос?

Постель заметно опустилась под тяжестью тела Джейми, и я уперлась рукой, чтобы не скатиться на него. Он уселся достаточно близко от меня: рукав его рубашки прикасался к моей руке. Я положила ее ладонью вверх себе на бедро, и Джейми, усевшись, естественно взял ее своей рукой. Мы откинулись к стене, ни он, ни я не опустили глаз, но оба чувствовали, что этот жест как бы связал нас воедино.

– Ну, так с чего же мне начать?

Джейми уложил на стул свои отнюдь не маленькие ноги и скрестил их в лодыжках. Мне стало немного забавно, когда в эту минуту я распознала в нем типичного шотландского горца, готового пуститься в разбор, медленный и неторопливый, сложного сплетения семейных и клановых взаимоотношений, которые составляют неизбежный фон любого сколько-нибудь значительного события в горной Шотландии. Мы с Фрэнком провели один из вечеров в пабе, просто зачарованные разговором между двумя чудаками, в котором ответственность за разрушение какого-то старинного амбара восходила к запутанной междоусобице, ведущей начало, если я правильно поняла, с 1790 года. С ощущением небольшого шока, к которому я уже начала привыкать, я вдруг осознала, что эта междоусобица, происхождение которой терялось для меня в тумане времен, теперь еще не началась. Усилием воли подавив сумятицу, начавшуюся у меня в мозгу при этой мысли, я заставила себя сосредоточиться на том, о чем повествовал Джейми.

– Мой отец был из Фрэзеров, это уж само собой разумеется. Младший сводный брат нынешнего владельца Ловата. А моя мать была Маккензи. Ты знаешь, что Колум и Дугал мои дядья?

Я кивнула. Сходство было достаточно определенным, несмотря на различие красок. Широкие скулы и прямой нос со спинкой, узкой, словно лезвие ножа, – несомненное наследие Маккензи.

– Ну так вот. Моя мать приходилась им сестрой, а кроме нее были еще две сестры. Моя тетя Джанет умерла, как и моя мать, а тетя Джокаста замужем за двоюродным братом Руперта и живет возле озера Эйлин. У тети Джанет было шестеро детей, четыре сына и две дочери, у тети Джокасты детей трое, все девочки, у Дугала четыре дочери, а у Колума один только маленький Хэмиш. У моих родителей нас было двое, я и моя сестра, которую назвали Джанет в честь моей тетки, но дома мы ее всегда называли Дженни.

– Значит, Руперт тоже из рода Маккензи? – спросила я, стараясь не перепутать, кто есть кто.

– Да. Он… – Джейми минутку подумал. – Он приходится Колуму, Дугалу и Джокасте двоюродным братом, значит, мне он троюродный брат. Отец Руперта и мой дедушка Джейкоб были братьями, стало быть…

– Подожди. Не надо углубляться дальше, иначе я совсем запутаюсь. Мы еще даже не добрались до Фрэзеров, а я уже потеряла счет твоим кузенам.

– Ммфм… – Джейми потер подбородок, что-то соображая. – Что касается Фрэзеров, тут дело посложнее, потому что мой дед Саймон был женат трижды и у моего отца было два выводка сводных братьев и сестер. Давай остановимся пока на том, что у меня шестеро живых дядьев Фрэзеров и три тетки, а пересчитывать двоюродных братьев и сестер не будем.

– Да уж, пожалуйста, – сказала я и наклонилась, чтобы налить нам обоим еще вина.

Как выяснилось из дальнейшего, земли кланов Маккензи и Фрэзеров имели на некотором расстоянии общую границу, она начиналась у морского побережья и тянулась до нижнего конца озера Лох-Несс. Эта граница, как, впрочем, и многие другие, не была нанесена на карту и представляла неопределенную по очертаниям линию, передвигаемую то туда, то сюда в зависимости от времени, обычая и союзнических отношений. Возле этой границы, у южного окончания земель Фрэзеров, находилось небольшое владение Брох-Туарах, собственность Брайана Фрэзера, отца Джейми.

– Земли там достаточно, земля хорошая, и рыбная ловля прекрасная, и порядочный участок леса для охоты. Там примерно шестьдесят небольших ферм, а еще маленькая деревушка Брох-Мордха, так она называется. Есть, конечно, помещичий дом, вполне современный, – не без гордости сказал Джейми, – ну и старый дом, в котором держат скотину и зерно, а не живут. Дугал и Колум не хотели, чтобы их сестра выходила за Фрэзера, и настояли на том, чтобы она не жила на земле этого клана, а получила свободный участок. Поэтому Лаллиброх, как называют это место тамошние жители, был передан по акту моему отцу, но в акте оговорили, что земля может перейти только к потомкам моей матери Эллен. Если бы она умерла бездетной, земля вернулась бы назад лорду Ловату после смерти моего отца, даже если бы у него родились дети от второго брака. Только отец не женился во второй раз, а я сын моей матери. Значит, Лаллиброх принадлежит мне.

– Но ты, кажется, вчера говорил мне, что у тебя нет никакой собственности.

Я снова глотнула вина и нашла его превосходным; чем больше я его пила, тем оно становилось лучше. Наверное, стоит остановиться.

Джейми повел головой из стороны в сторону.

– Да, эта земля точно принадлежит мне. Дело только в том, что теперь мне нет от этого никакого прока, ведь я не могу там жить. – Он произнес эти слова с виноватым видом. – И то, что за мою голову назначена цена, не самая главная из причин.

После того как Джейми покинул Форт-Уильям, он находился в доме Дугала, Беаннахде (он перевел мне это название, оно значит «Счастливый»), оправляясь от своих ран и от вызванной ими лихорадки. Оттуда он уехал во Францию, где провел два года, сражаясь в рядах французской армии на границе с Испанией.

– Ты провел два года во французской армии и остался девственником? – выпалила я недоверчиво.

На моем попечении находилось некоторое количество раненых французов, и я весьма сомневалась, что галльское пристрастие к женскому полу претерпело существенные изменения за двести лет.

Уголок рта у Джейми дернулся, и он покосился на меня.

– Если бы ты, англичаночка, видела, какие шлюхи обслуживали французскую армию, ты бы поверила, что я не могу дотронуться до такой женщины, не говоря уж о том, чтобы лечь с ней в постель.

Я задохнулась от смеха, поперхнулась вином, закашлялась и не могла остановиться до тех пор, пока Джейми не похлопал меня по спине. Отдышавшись, вся красная, я попросила Джейми продолжить рассказ.

Оказалось, что он вернулся в Шотландию год с чем-то назад и полгода после этого жил в одиночестве либо водился с бездомными скитальцами, людьми без клана, без роду-племени, которые бродили по лесам, питаясь чем попало, и при случае угоняли чужой скот.

– А потом кто-то ударил меня по голове топором или чем-то вроде, – весь передернувшись, продолжал Джейми. – О следующих за этим случаем двух месяцах я могу рассказывать только со слов Дугала, потому что сам я ничего не помню.

Во время нападения на Джейми Дугал находился в поместье поблизости. Друзья Джейми сообщили Дугалу о случившемся, и тот сумел переправить племянника во Францию.

– Почему во Францию? – спросила я. – Рискованно было перевозить тяжелораненого на такое большое расстояние.

– Еще более рискованно было оставить меня там, где я находился. По всей округе шастали английские патрули, потому что мы с парнями наделали много шума. Я думаю, Дугал опасался, как бы меня не нашли в бессознательном состоянии в хижине у какого-нибудь батрака.

– Или у него в доме, – добавила я с некоторой долей цинизма.

– Мне кажется, он не перевез меня к себе по двум причинам, – ответил на это Джейми. – Во-первых, у него в это время гостил какой-то англичанин, а во-вторых, он по моему виду решил, что мне так и так помирать, и потому отправил меня в аббатство.

Аббатство Святой Анны де Бопре на побережье Франции, как выяснилось, было управляемо удалившимся от суеты мирской Александром Фрэзером, ныне настоятелем этой обители учености и служения Богу.

– Они с Дугалом не очень-то друг друга жалуют, – говорил Джейми, – но Дугал рассудил, что здесь мало что можно для меня сделать, а там, ежели так суждено, только и помогут.

Так оно и вышло. Благодаря медицинским познаниям монахов и собственному крепкому сложению Джейми выжил и начал поправляться, окруженный заботами святых братьев доминиканцев.

– Когда я выздоровел, то вернулся сюда, – сказал Джейми в завершение своей повести. – Дугал и его люди встретили меня на берегу, и мы как раз направлялись во владения Маккензи, когда… э-э… столкнулись с тобой.

– Капитан Рэндолл говорил, что вы угнали скот, – заметила я.

Он улыбнулся, нисколько не задетый обвинением.

– Ну, Дугал не из тех, кто упустит случай нагреть на чем-нибудь руки, – сказал он. – Мы наткнулись на хорошее стадо, оно паслось на поле, а кругом ни души. Ну и…

Джейми пожал плечами с видом фаталистической покорности житейской неизбежности. Стало быть, я угодила туда в самом конце стычки между людьми Дугала и драгунами Рэндолла. Дугал, увидав, что англичане вот-вот налетят на них, отправил половину своей команды в чащу, скотину они гнали перед собой, а остальные шотландцы затаились в дубках, поджидая англичан в засаде.

– Сработало здорово, – одобрительно высказался по этому поводу Джейми. – Мы с криком напали на них из засады и пронеслись сквозь их ряды. Они, ясное дело, погнались за нами, и мы им устроили веселую охоту – вверх по холму, через ручьи и скалы и так далее. Тем временем остальные наши люди перешли границу и коров угнали с собой. А мы оторвались от красномундирников и укрылись в доме, в котором я в первый раз увидел тебя. Мы там дожидались темноты, чтобы улизнуть.

– Понимаю, – сказала я. – Но почему ты первым делом вернулся в Шотландию? Мне кажется, во Франции тебе было бы безопаснее.

Он открыл было рот, собираясь ответить, но передумал и отпил вина. Как видно, я чересчур близко подобралась к тому закоулку, где хранились его тайны.

– Это долгая история, англичаночка, – произнес он, явно избегая разговора на нежелательную тему. – Я потом расскажу ее, а пока давай поговорим и о тебе. Ты расскажешь мне о своей семье? Если, конечно, считаешь это возможным, – поспешно добавил он.

Я ненадолго задумалась, но решила, что рассказать ему о моих родителях и о дяде Лэме вполне можно. Дядя к тому же выбрал вполне подходящую профессию: заниматься изучением античности имело столь же большой – или столь же малый – смысл в восемнадцатом столетии, как и в двадцатом.

Итак, я поведала Джейми обо всем этом, избегая упоминать о таких «мелочах», как автомобили и самолеты, ну и, разумеется, о войне. Он слушал меня внимательно, иногда задавая вопросы, выразил мне свое сочувствие по поводу гибели родителей и проявил интерес к дяде Лэму и его изысканиям.