— Что же ты собираешься делать, Джейли? — спросила я, не без опаски наблюдая за ее приготовлениями. Собственно говоря, я не замечала ничего особенно зловещего в плоском сосуде, свече и пледе, но ведь в искусстве колдовать я была полным профаном.

— Вызывать, — ответила она, растягивая плед таким образом, чтобы он лежал вровень с краями досок пола.

— Вызывать кого? — спросила я. — Или что?

Она встала и начала зачесывать назад свои волосы. Что-то приговаривая, освободила их от заколок и распустила сияющей завесой темно-кремового цвета.

— О, призраков, духов, видения. Все, что потребуется тебе, — сказала она. — Начинается всегда одинаково, но травы и заговоры для каждого случая свои. Нам сейчас нужно видение, чтобы узнать, кто тебе желает зла. Тогда мы сможем обратить это зло против них же.

— Ну, знаешь ли… — Я вовсе не хотела мстить, но было очень любопытно, что значит «вызывать» и кто же, в конце концов, желает мне зла.

Поместив сосуд на середине пледа, Джейли начала наливать в него воду из кувшина, попутно объясняя:

— Ты можешь использовать любой сосуд, достаточно большой, чтобы получить хорошее отражение, но магическая книга предписывает употреблять серебряный таз. Можно делать это даже на пруду или просто в луже, но они должны находиться в уединенном месте. Для таких действий нужны покой и тишина.

Она быстро сновала от окна к окну, задергивая тяжелые черные занавески, до тех пор пока в комнате не стало совсем темно. Я с трудом различала в темноте стройный силуэт Джейли, но вскоре она зажгла свечу. Колеблющееся пламя освещало ее лицо, острая клинообразная тень лежала под носом и на точеном подбородке.

Она поставила свечу возле сосуда, дальше от меня. Воду в сосуд наливала очень осторожно и так полно, что жидкость, казалось, выступает над краем, не выливаясь только благодаря поверхностному натяжению. Наклонившись, я увидела, что вода дает отличное отображение, гораздо более четкое, чем зеркала в замке. И опять, словно читая мои мысли, Джейлис объяснила, что отражающий сосуд годится не только для того, чтобы вызывать духов, но и как зеркало, когда причесываешься.

— Не толкни его, не то промокнешь, — предупредила она, сосредоточенно нахмурившись.

Нечто сугубо практическое в тоне этого замечания, такого прозаического в самый разгар сверхъестественных приготовлений, напомнило мне еще кого-то. Глядя на изящную мертвенно-белую фигуру, наклонившуюся над трутницей, я вначале не сообразила, кого именно она мне напоминает… Ах, ну конечно же! Внешне ничуть не похожая на старомодно одетую женщину возле чайника в кабинете у достопочтенного Уэйкфилда, Джейли точно повторяла интонации миссис Грэхем.

Возможно, это шло от свойственного обеим отношения, от прагматизма, с которым обе рассматривали оккультное как некий набор явлений вроде погоды. К нему следовало относиться с осторожностью — как, например, к употреблению очень острого ножа, — но избегать или бояться ни к чему.

А возможно, их сближал запах лавандовой воды. Свободно ниспадающие платья Джейли обычно пахли эссенциями, которые она перегоняла из растений: календулой, ромашкой, лавровым листом, нардом, мятой, майораном. А сегодня складки ее белого платья были насыщены запахом лаванды, тем самым, который пропитывал повседневное голубое хлопчатобумажное платье миссис Грэхем и шел от ее морщинистой костлявой груди.

Если грудь Джейли и держалась на таком же костяке, внешне это никак не проявлялось, хотя платье у нее было очень открытое. Впервые я видела Джейли Дункан в дезабилье; обычно она носила строгие и массивные платья с высокой застежкой на шее, как и подобало супруге такого лица. И вот теперь открылось на удивление пышное богатство, кремовое изобилие почти того же оттенка, как и ее платье; мне стало понятно, почему такой человек, как Артур Дункан, женился на бесприданнице неизвестного происхождения.

Джейли сняла с полки один за другим три кувшина, отливая из каждого понемногу в резервуар маленькой металлической жаровни. Зажгла слой древесного угля под резервуаром от пламени свечи и подула на слабенький огонек, чтобы он разгорелся. Из жаровни начал куриться ароматный дымок.

Воздух в мансарде был так неподвижен, что этот сероватый дымок поднимался прямо вверх, не рассеиваясь, образуя столбик, похожий по форме на стоящую возле сосуда с водой свечу. Джейли уселась между двумя этими маленькими колоннами, словно жрица в храме, красиво сложив ноги.

— Ну вот, я думаю, что все у нас получится славно. — Она быстрым движением стряхнула с пальцев частички розмарина и окинула всю сцену довольным взглядом.

Черные занавески с мистическими символами преграждали путь солнечным лучам, и единственным источником прямого света в комнате оставалась свеча. Ее пламя отражалось и рассеивалось от поверхности воды, совершенно неподвижной и мерцающей, словно и она излучала свет, а не просто отражала его.

— Что же дальше? — спросила я.

Огромные серые глаза мерцали, как вода, и были полны предвкушения. Джейли провела руками над поверхностью воды и спрятала их между колен.

— Ты просто посиди немного спокойно, — сказала она. — Прислушайся к биению собственного сердца. Ты его слышишь? Дыши свободно, медленно и глубоко.

Несмотря на оживленное лицо, голос ее звучал спокойно и размеренно, в полном контрасте с ее обычной быстрой речью.

Я послушно следовала ее указаниям, чувствуя, как замедляется биение сердца по мере того, как выравнивается дыхание. Я распознала в дыме запах розмарина, но в том, что угадала две другие травы, не была уверена. Наперстянка или лапчатка? Сначала я думала, что пурпурные цветки — это паслен, но нет, это не так. Однако чем бы они ни были, замедленность моего дыхания вызвана не только силой внушения Джейли. Я чувствовала себя так, словно какая-то тяжесть надавила мне на грудь и замедляет дыхание против моей воли.

Сама Джейли сидела совершенно спокойно и смотрела на меня немигающими глазами. Но вот она кивнула, и 'я послушно опустила глаза на неподвижную поверхность воды.

Она заговорила ровным, обыкновенным голосом, снова напомнив мне миссис Грэхем, взывающую к солнцу в кругу каменных столбов.

Слова были не английские и в то же время не совсем не английские. То был чужой язык, но такой, который я должна была бы знать, а слова выговаривались как-то помимо уровня моего слуха.

Руки мои начали неметь; я хотела расправить их и поднять с колен, на которых они лежали, но они не двигались: А голос Джейли все звучал, ровный, мягкий, убедительный. Теперь я знала, что понимаю слова, но до моего сознания они не доходили.

Смутно я соображала, что либо меня гипнотизируют, либо я нахожусь под воздействием какого-то лекарства, мой разум, ощущал некую последнюю опору на границе сознания, противился обаянию сладкого дыма. Я видела свое отражение в воде, зрачки сужены до точечных размеров, глаза широко раскрыты, как у ослепленной солнечным светом совы. Слово «опиум» промелькнуло в угасающем сознании.

— Кто ты?

Я не могла бы сказать, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, как шевельнулось мое горло, когда я произнесла:

— Клэр.

— Кто послал тебя сюда?

— Я пришла сама.

— Почему ты пришла?

— Я не могу сказать.

— Почему ты не можешь сказать?

— Потому что никто мне не поверит.

Голос у меня в голове сделался еще более теплым, дружеским, влекущим.

— Я тебе поверю. Верь мне. Кто ты?

— Клэр.

Внезапный громкий шум прервал разговор. Джейли вздрогнула и толкнула сосуд коленом.

— Джейли? Дорогая моя? — взывал голос из-за двери, вопрошающий, но повелительный. — Мы должны ехать, моя милая. Лошади уже готовы, а ты еще не одета.

Бормоча себе под нос нечто весьма нелюбезное, Джейли встала и рывком отворила окно; свежий воздух ударил мне в лицо, заставив меня заморгать и немного разогнав туман у меня в голове.

Джейли стояла и выжидательно смотрела на меня сверху вниз, потом протянула руку и помогла мне встать.

— Пойдем, — предложила она. — Ты чувствуешь, что немного не в себе? Это бывает. Полежишь у меня на кровати, пока я буду одеваться.

Я лежала на покрывале у нее в спальне с закрытыми глазами и, прислушиваясь к мелким шумам, которые производила Джейли у себя в гардеробной, думала, какогочерта все это значит. Оно совершенно не имеет отношения ни к фетишу, ни к тому, кто его прислал. Явная попытка установить мою личность. Острота восприятия постепенно возвращалась ко мне, и я подумала, не шпионит ли Джейли для Колама. Положение ее таково, что она в курсе всех дел и секретов округа. А кто, кроме Колама, заинтересован здесь в том, чтобы установить мое происхождение?

Что произошло бы, если бы Артур не нарушил нашего уединения? Не прервал наше «общение с духами»? Услышала бы я где-то в душистом тумане стандартное заклинание гипнотизеров: «Когда вы проснетесь, то ничего не будете помнить»? Но я-то помнила, и я думала.

Расспросить Джейли мне, однако, не представилось возможности. Дверь спальни отворилась, и вошел Артур Дункан. Он направился к двери в гардеробную, постучался и вошел.

Послышался негромкий испуганный вскрик, затем наступило мертвое молчание.

Артур Дункан снова появился в дверях, глаза выпученные и застывшие, лицо такое бледное, что я подумала, не приступ ли с ним какой. Я вскочила на ноги и поспешила к нему, а он тяжело привалился к дверному косяку. Но, прежде чем я подошла к нему, он оттолкнулся от двери и, спотыкаясь, выскочил из комнаты, даже не заметив меня.

Я в свою очередь постучала в дверь. — Джейли! С тобой все в порядке?

Секундное молчание, потом совершенно уравновешенный голос произнес:

— Да, конечно. Через минуту выхожу.

Когда мы немного погодя спустились по лестнице, мы нашли Артура полностью оправившимся, он сидел и потягивал бренди вместе с Джейми. Казался немного рассеянным, словно думал о чем-то своем, но встретил жену милым комплиментом ее наружности и отправил грума за лошадьми.

Когда мы приехали в замок, банкет только еще начался; заместителю прокурора и его супруге указали их почетные места за главным столом. Мы с Джейми, не обладая столь высоким статусом, сели за один стол с Рупертом и Недом Гоуэном.

Мистрисс Фиц превзошла самое себя и сияла от удовольствия, слушая комплименты по поводу блюд, напитков и всего прочего.

Все было и в самом деле великолепно. Я никогда не пробовала жареных фазанов, нафаршированных сладкими каштанами, и уже потянулась было за третьим куском, когда Нед Гоуэн, не без веселого удовольствия взиравший на мой аппетит, спросил, пробовала ли я молочного поросенка.

Мой ответ был заглушен шумом в дальнем конце Холла. Колам встал с места и направлялся ко мне в сопровождении Алека Макмагона.

— Я вижу, что вашим талантам, мистрисс Фрэзер, просто нет конца, — заявил Колам с легким поклоном и широко улыбнулся. — От перевязывания ран и лечения болящих до спасения жеребят. Надеюсь, мы можем теперь рассчитывать и на воскресение мертвых.

Последние слова вызвали общий смех, однако я заметила, как кое-кто из мужчин с опаской поглядел на Отца Бэйна, который методично набивал себе живот жареной бараниной, сидя в уголке.

— Во всяком случае, — продолжал Колам, опустив руку в карман своего кафтана, — вы должны позволить мне преподнести вам маленький подарок в знак моей благодарности.

Он вручил мне маленькую деревянную шкатулку с гербом Макензи на крышке. Я не представляла, насколько ценной лошадью была Лосганн, и мысленно поблагодарила покровительствующих подобным событиям милосердных духов — кем бы они ни были — за то, что ничего дурного не произошло.

— Чепуха, — сказала я, пытаясь вернуть подарок, — я не сделала ничего особенного. Просто, к счастью, у меня маленькие руки.

— И все же. — Колам был тверд. — Если вам так больше нравится, примите это как маленький свадебный дар, но я хочу, чтобы он остался у вас.

Увидев, как Джейми мне кивнул, я неохотно взяла шкатулочку и открыла ее. В ней лежали красивейшие четки из черного янтаря, каждая бусина покрыта сложной резьбой, а распятие инкрустировано серебром.

— Это очень красиво, — совершенно искренне сказала я.

В самом деле прелестно, однако я не имела ни малейшего представления, зачем эти четки мне. Номинально я принадлежала к католической вере, но, воспитываясь у дяди Лэма, полного агностика, я весьма смутно понимала, для чего они служат, в чем их значение. Тем не менее я тепло поблагодарила Колама и отдала четки Джейми, чтобы он спрятал их в спорран.

Я сделала Коламу реверанс, радуясь тому, что освоила это искусство и теперь не боюсь упасть на пол лицом вниз. Он уже открыл рот для прощальной любезности, но внезапный шум позади меня помешал ему говорить. Обернувшись, я не увидела ничего, кроме спин и голов, так как все повскакали с мест и сгрудились вокруг источника шума. Колам не без труда обошел вокруг стола и нетерпеливым мановением руки потребовал, чтобы люди посторонились. Они отступили из почтения перед ним, и тут я разглядела лежащее на полу округлое тело Артура Дункана; конечности его конвульсивно подергивались, отталкивая добровольных помощников. Его жена проложила себе дорогу сквозь гудящую толпу, опустилась на пол рядом с ним и делала тщетные попытки положить его голову себе на колени. Пораженный припадком человек упирался каблуками в пол, спина его выгнулась дугой, он издавал булькающие, сдавленные звуки.