Мы с Муртой немедленно заняли свои позиции. Удерживать в неподвижном состоянии мужчину крепкого сложения в то время, как его сотрясают рвотные спазмы, — работенка не для слабых.

Когда очередной приступ закончился, я пощупала Джейми пульс и положила руку ему на влажный и холодный лоб. Мурта поглядел мне в лицо и молча полез следом за мной по трапу на верхнюю палубу.

— Что, совсем плохо ему? — спросил он.

— Не знаю, — беспомощно ответила я, подставив мокрые от пота волосы холодному и резкому ветру. — Я, по правде сказать, никогда не слыхала, чтобы кто-то умер от морской болезни, но у него во рвоте показалась кровь.

Руки маленького человека вцепились в поручни с такой силой, что костяшки суставов, казалось, прорвут кожу.

— То ли он поранил внутренности острыми обломками ребер, — продолжала я, — то ли в пустом желудке кровеносные сосудики порвались. Но, во всяком случае, это признак нехороший. И пульс у него все слабеет и делается неровным. А для сердца это плохо, вы же понимаете.

— У него сердце льва. — Мурта выговорил эти слова так тихо, что я не была уверена, вправду ли он их произнес. И возможно, слезы у него на глазах выступили из-за соленого морского ветра. Вдруг он повернулся ко мне. — А голова буйвола. У вас остался лауданум, который дала леди Аннабел?

— Да, весь целиком. Он не захотел его принимать, сказал, что не станет спать.

— Вот и хорошо. Для большинства людей хотеть и получить совсем не одно и то же. Не вижу, почему это он должен быть на особом положении. Пошли.

Я осторожно спустилась за ним по трапу.

— He думаю, что лауданум удержится у него в желудке.

— Предоставьте это мне. Приготовьте бутылочку и помогите мне усадить его прямо.

Джейми находился в полубессознательном состоянии, этакая неуклюжая тяжелина, которая еще и сопротивлялась тому, чтобы ее пристроили к переборке в сидячем положении.

— Я хочу умереть, — слабым голосом, но очень настойчиво заявил он, — и чем скорее, тем лучше. Уйдите и дайте мне умереть спокойно.

Крепко ухватив его за волосы, Мурта поднял ему голову и поднес к губам склянку.

— Проглоти это, мой маленький славненький сурок, не то я сверну тебе шею. И удержи на некоторое время в животе. Я заткну тебе нос и рот, так что вытошнить это ты можешь только из ушей.

Совместными усилиями мы перелили содержимое склянки в нутро молодого лэрда Лаллиброха. Давясь и задыхаясь, Джейми мужественно проглотил сколько мог, опираясь на переборку, весь зеленый. При малейшей угрозе рвоты Мурта зажимал ему нос, и в конце концов снотворное попало-таки пациенту в кровь. Мы уложили его на постель, и на белой подушке только и выделялся пламенный цвет его волос, бровей и ресниц.

Чуть позже Мурта присоединился ко мне на верхней палубе.

— Посмотрите, — сказала ему я и показала, на позолоченные пробившимися сквозь облака предзакатными лучами солнца прибрежные скалы французского берега. — Хозяин говорит, что через три или четыре часа мы будем там.

— Да, не раньше, — отозвался Мурта, отводя со лба прямые каштановые волосы. Повернулся ко мне, и впервые за все время нашего знакомства я увидела у него на физиономии нечто столь близко похожее на улыбку.

И вот наконец мы проследовали за двумя здоровенными монахами, влекущими на носилках распростертое тело нашего подопечного, в массивные ворота аббатства Святой Анны де Бопре.


Глава 37 АББАТСТВО


Аббатство представляло собой огромное здание двенадцатого века, огороженное стеной, которая защищала его и от морских бурь, и от набегов сухопутных захватчиков. Теперь, в более мирные времена, ворота оставались открытыми, чтобы облегчить сообщение с близлежащей деревней, а маленькие каменные кельи крыла для гостей казались уютными оттого, что в них постелили ковры и поставили удобную мебель.

Я встала с мягкого кресла в отведенной мне комнате, несколько смущенная тем, что не знаю, как приветствовать настоятеля. Надо ли опуститься на колени и поцеловать перстень у него на пальце, или так поступают лишь по отношению к папам? Я ограничилась почтительным реверансом.

Свои удлиненные кошачьи глаза Джейми, безусловно, унаследовал от Фрэзеров. А также и внушительную нижнюю челюсть, но та, на которую я смотрела в настоящий момент, была обрамлена черной бородой. У аббата Александра был такой же широкий рот, как у его племянника, но улыбался он, судя по всему, значительно реже. Меня он приветствовал с приятной и теплой улыбкой, однако голубые удлиненные глаза оставались холодными и серьезными. Ростом он был гораздо ниже Джейми, примерно с меня, причем приземистый. Носил платье священника, но двигался как воин. Я решила, чтов свое время он выступал в обеих ипостасях.

— Добро пожаловать, ma niece,[17] — произнес он, наклонив голову.

Я была несколько удивлена этим обращением, но поклонилась и проговорила с искренним чувством:

— Благодарю вас за гостеприимство. Вы… вы уже видели Джейми?

Монахи унесли Джейми помыть, а я решила, что мне лучше не присутствовать при этом.

— Да, — кивнув, ответил аббат, — я его видел и послал брата Амброза перевязать ему раны. — В его правильной английской речи ощущался легкий шотландский акцент. Должно быть, уловив сомнение у меня на лице, он добавил суховато: — Не беспокойтесь, мадам, брат Амброз весьма в этом опытен. — Он смотрел на меня откровенно оценивающим взглядом. — Мурта говорил, что вы сами хорошо подготовленный врач.

— Да, это так, — коротко и ясно заявила я.

— Я вижу, вы не грешите ложной скромностью, — заметил он — уже с настоящей, открытой улыбкой.

— У меня есть другие грехи, — также с улыбкой ответила я.

— Как и у всех нас, — сказал он. — Брат Амброз, я уверен, охотно станет сотрудничать с вами.

— Мурта рассказывал вам, что произошло? — нерешительно спросила я.

Губы большого рта крепко сжались, прежде чем он ответил:

— Да, рассказывал. То, что ему стало известно, во всяком случае.

Он умолк, как бы ожидая, что я стану рассказывать сама, но я молчала. Ясно было, что он хотел бы задать вопросы, но не имел желания принуждать меня к дальнейшему разговору. Поднял руку и благословил меня.

— Добро пожаловать, — повторил он. — Я пошлю брата-келаря к вам с едой. — Он еще раз окинул меня внимательным взглядом. — И с умывальными принадлежностями.

На прощание он осенил меня крестом, повернулся, так что взметнулась с легким шорохом его коричневая ряса, и ушел.

Только теперь осознав, насколько устала, я присела на постель, вяло размышляя, хватит ли меня на то, чтобы умыться и поесть. Я все еще размышляла над этим, когда голова моя опустилась на подушку.


Во сне меня мучил кошмар. Джейми находился по ту сторону глухой и толстой каменной стены. Я слышала его крики, снова и снова, но не могла до него добраться. В отчаянии я бросилась на эту стену, однако руки мои погрузились в нее, как в воду. Я пробудилась с криком боли и сжала одной рукой другую, сильно ушибленную о реальную — и весьма твердую — стену возле моей узкой кровати. Я начала раскачиваться взад и вперед, стиснув мозжащую конечность коленями, но тут вдруг осознала, что крики-то продолжаются и наяву.

Они прекратились, когда я выбежала в коридор. Дрожащий свет из открытой двери комнаты Джейми падал на плиты пола в коридоре. Какой-то незнакомый мне монах находился рядом с Джейми и крепко держал его. Пятна свежей крови проступили сквозь бинты на спине у Джейми, а плечи у него тряслись, словно от холода.

— У него был кошмар, — пояснил монах, заметив меня в дверях.

Он передал мне Джейми с рук на руки, а сам пошел к столику за чистым полотном и кувшином с водой.

Джейми все еще дрожал, по лицу у него стекал пот. Глаза закрыты, дыхание тяжелое, хриплое, затрудненное. Монах сел рядом со мной и принялся бережно отирать лицо Джейми, убрав намокшие пряди волос с висков.

— Вы, должно быть, его жена, — сказал монах. — Сейчас ему станет лучше.

Дрожь начала униматься минуты через две, и Джейми со вздохом открыл глаза.

— Я в порядке, — сказал он. — Я в полном порядке, Клэр, только, ради Бога, избавь меня от этой вони!

Только теперь я почувствовала запах, которым полна была комната, — легкий, пряный, цветочный аромат, такой обычный, что я о нем просто не подумала. Лаванда. Ею пахнут мыло и туалетная вода. В последний раз я ощущала этот запах в подземелье Уэнтуортской тюрьмы, он исходил от белья или от тела капитана Джонатана Рэндолла.

Здесь источником аромата был небольшой металлический сосуд, наполненный благовонным маслом и подвешенный к украшенному орнаментом из роз железному кронштейну прямо над пламенем свечи. Запах должен был принести успокоение, но вышло все как раз наоборот. Монах поднес Джейми чашку с водой, он напился и задышал спокойнее, легче, сидел самостоятельно, без поддержки. Я кивнула францисканцу, чтобы он выполнил требование больного, и тот немедленно завернул горячий сосуд с маслом в полотенце и унес в коридор. Джейми вздохнул с облегчением, но тут же поморщился от боли в сломанных ребрах.

— Ты потревожил во сне спину, — сказала я, слегка поворачивая его и осматривая бинты. — Но не слишком.

— Я знаю. Должно быть, перевернулся на спину во сне.

Свернутое и подложенное под бок одеяло должно было удерживать Джейми в определенном положении. Оно упало на пол; я подняла его и пристроила на место.

— Поэтому мне и приснился кошмар. Снилось, что меня бьют плетью. — Джейми вздрогнул, выпил немного воды и отдал мне чашку. — Мне бы чего-нибудь покрепче, если можно раздобыть.

Словно по наитию наш помощник вошел в комнату с кувшином вина. В другой руке он держал кувшинчик совсем маленький — с маковым настоем.

— Алкоголь или опиум? — с улыбкой спросил он у Джейми. — Можете избрать любой из напитков забвения.

— Я предпочел бы вино, если позволите. Достаточно с меня грез в эту ночь, — кривовато улыбнувшись, отвечал Джейми.

Он пил вино медленно, а францисканец тем временем помогал мне сменить испачканные кровью бинты, смазывая раны мазью календулы. Он собрался уходить не прежде, чем Джейми был подготовлен ко сну, укрыт одеялом и устроен удобно. Проходя мимо Джейми, он осенил его крестом и произнес:

— Доброго отдыха.

— Спасибо, отец мой, — вяло отозвался Джейми, уже полусонный.

Убедившись, что не понадоблюсь теперь Джейми до утра, я тоже собралась уходить, легонько дотронулась до его плеча и последовала за монахом в коридор.

— Благодарю вас, — сказала я. — Я очень признательна вам за помощь.

Монах грациозно повел рукой, как бы отклоняя мою благодарность.

— Я рад, что мог быть вам полезен, — сказал он, и Я заметила, что по-английски он говорит отлично, но с небольшим французским акцентом. — Я проходил по крылу для гостей к часовне Святого Жиля и услыхал крики.

Я поморщилась при воспоминании об этих криках, таких хриплых и ужасных, и понадеялась в душе, что больше не услышу их. Взглянув на окно в конце прохода, я не заметила никаких признаков рассвета.

— В часовню? — спросила я с удивлением. — А я считала, что утреню служат в главном храме. Но и для утрени еще рано, как мне кажется.

Францисканец улыбнулся. Он был еще молод, едва за тридцать, но в блестящих каштановых волосах пробивалась седина. На макушке аккуратная тонзура, аккуратно подстрижена и каштановая борода.

— Да, для утрени рановато, — ответил он, — но я направляюсь в часовню, ибо пришел мой черед продолжить вечное бдение у Святого Причастия.

Он заглянул в комнату Джейми, где часы-свеча показывали половину третьего.

— Я сильно запаздываю, — сказал он. — Брат Бартоломе уже борется со сном, ему пора в постель.

Он поднял руку, поспешно благословил меня, повернулся на каблуках своих сандалий и исчез за дверью в конце коридора, прежде чем я собралась спросить, как его имя.

Войдя в комнату, я проверила, как дела у Джейми. Он снова уснул, дышал легко, между бровями набежала едва заметная складка.


Утром я чувствовала себя гораздо лучше, но у Джейми после беспокойной ночи запали глаза, к тому же его тошнило. Он категорически отказался от горячего укрепляющего напитка из вина, яиц и сахара, а также и от супа и прямо-таки ополчился на меня, когда я хотела проверить повязки на сломанной руке.

— Ради Бога, Клэр, оставь меня в покое! Я не хочу, чтобы меня опять ковыряли!

Он отодвинул руку и явно разозлился. Я молча отошла в сторону и принялась разбирать баночки и пакетики с лекарствами на маленьком столике: вот мазь из календулы, а вот успокаивающий маковый настой, отдельно кора ивы, вишневая кора и ромашка — для приготовления целебных чаев, чеснок и тысячелистник для дезинфекции и так далее, все по порядку.