С этими словами он слегка похлопал ладонью по моей руке, лежавшей на колене.

– Порою наши наилучшие поступки проистекают из причин, достойных раскаяния. И все же вы не могли поступить иначе. Мы не знаем, какую судьбу уготовил Господь этому юноше, – возможно, он пожелал взять его к себе именно в это время. Но вы не Бог, и возможности ваши ограничены даже в постижении того, что вы можете ожидать от себя самой.

Я вздрогнула от порыва холодного ветра и поплотнее закуталась в шаль. Ансельм заметил это и показал на бассейн:

– Вода теплая, мадам. Не хотите ли опустить в нее ноги?

– Теплая?

Я поглядела на воду недоверчиво. Прежде я не замечала, что в углах водоема нет мелких льдинок, какие плавали на поверхности резервуаров со святой водой, установленных возле церкви. А в садке для рыбы оказалось даже некоторое количество водяных растений, укоренившихся в трещинах между камнями, огораживающими водоем.

Подавая мне пример, Ансельм сбросил свои кожаные сандалии. Обладая лицом и голосом очень культурного человека, руки и ноги он имел как у нормандского крестьянина – крупные и крепкие. Приподняв подол рясы до колен, он опустил ноги в водоем. Карпы быстро бросились прочь, но тотчас вернулись и принялись обследовать новый предмет.

– Они не кусаются? – с опаской спросила я, глядя на множество прожорливых ртов.

– Нет, они не трогают живую плоть, – заверил меня Ансельм. – Зубы у них слабенькие.

Я сбросила свои сандалии и опустила ноги в воду, которая, к моему удивлению, оказалась приятно теплой. Не горячей, а именно теплой – восхитительный контраст с холодным и промозглым воздухом.

– О, да это приятно!

Я пошевелила пальцами, вызвав в стайке карпов небольшой переполох.

– Возле аббатства есть несколько минеральных источников, – объяснил Ансельм. – Прямо из-под земли бьет горячая вода, которая обладает целительными свойствами.

Он указал на дальний конец садка, где в каменной ограде находилось небольшое отверстие, полускрытое плавающими водяными растениями.

– Небольшое количество теплой воды поступает сюда из ближайшего источника. Вот почему к столу во все времена года есть рыба. В обычной зимней воде карпы не могли бы существовать.

Некоторое время мы молча болтали ногами в воде; рыбы порой натыкались нам на ноги, и их удары были неожиданно сильными. Солнце выглянуло из-за облаков, обдавая нас хоть и слабым, но ощутимым теплом. Ансельм закрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам. Так, с закрытыми глазами, он и заговорил снова:

– Ваш первый муж – кажется, его имя Фрэнк? – также должен быть причислен к тем прискорбным явлениям, с которыми вы ничего не можете поделать.

– Я как раз могла кое-что сделать, – возразила я. – Я могла бы вернуться – наверное, могла бы.

Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня скептически.

– Да, вот именно «наверное». А возможно, и нет. Не следует упрекать себя за то, что вы не спешили рисковать жизнью.

– Не в риске дело, – ответила я, дотрагиваясь пальцем до пестрого карпа. – Вернее, не только в нем. Отчасти это был, конечно, страх, но главное… я не могла покинуть Джейми.

Я беспомощно пожала плечами.

– Не могла, и все.

Ансельм улыбнулся и открыл оба глаза.

– Удачный брак – один из самых драгоценных даров Господа, – сказал он. – Если у вас хватило разума распознать и принять этот дар, вам не в чем каяться. А если вдуматься…

Он не договорил и по-птичьему склонил голову на плечо. Помолчав, продолжал:

– Вы покинули вашу страну примерно год назад. Ваш первый муж, скорее всего, уже начал примиряться со своей потерей. Как бы он ни любил вас, тем не менее терять – это общее свойство для всех людей, и нам дана способность обращать их себе к добру. Вполне возможно, что и он начал строить новую жизнь. Хорошо ли будет для вас, если вы покинете человека, который так в вас нуждается, которого вы любите и который связан с вами священными узами брака, чтобы вернуться и разрушить эту новую жизнь? И в особенности если вы вернетесь лишь из чувства долга, оставив здесь свое сердце… о нет!

Он решительно помотал головой.

– Ни один человек не может служить одновременно двум хозяевам, тем более – женщина. Если там был заключен ваш истинный брак, а здесь у вас, – он снова кивнул в сторону крыла для гостей, – лишь временная привязанность, тогда ваш долг вернуться. Но вас связал Бог, и я считаю, что вы обязаны посвятить себя шевалье. Теперь о другой стороне дела – как вам вести себя. Это требует обсуждения.

Он вынул ноги из воды и обтер их подолом рясы.

– Давайте-ка перенесем нашу беседу в кухню. Брат Евлогий, может, не откажется дать нам теплого питья.

Подняв с земли упавший кусочек хлеба, я искрошила его карпам и тоже начала обуваться.

– Если бы вы знали, какое это облегчение – поговорить с кем-то обо всем этом, – сказала я. – И все же мне кажется нереальным, что вы мне поверили.

Он пожал плечами и галантно поддержал меня под руку, пока я завязывала грубые шнурки своих сандалий.

– Ma chére, я служу тому, кто мог увеличить количество хлебов и рыб[36]. – Он улыбнулся и кивнул в сторону водоема, где карпы все еще подбирали хлебные крошки. – Тому, кто исцелял недужных и воскрешал мертвых. Стану ли я удивляться тому, что Господин вечности переместил молодую женщину по своей воле сквозь камни, стоящие на земле?

Мне подумалось, что это, во всяком случае, лучше, чем получить прозвание вавилонской блудницы.

Монастырская кухня оказалась очень теплой и напоминала пещеру; куполообразный потолок совершенно почернел от подымавшегося к нему столетиями жирного дыма. Брат Евлогий, по самые локти погрузивший руки в чан с тестом, приветствовал Ансельма кивком и обратился по-французски к одному из братьев-прислужников, велев ему обслужить нас. Мы выбрали местечко в сторонке, подальше от кухонной суеты, и сели перед двумя кружками эля и тарелкой с пирогом. Я подвинула тарелку к Ансельму, слишком поглощенная своими заботами, чтобы заниматься едой.

– Позвольте мне поставить вопрос вот каким образом, – заговорила я, с осторожностью выбирая слова. – Если бы я, предположим, знала, что многим людям угрожает опасность, должна бы я была попытаться ее предотвратить?

Ансельм машинально вытер рукавом нос, из которого потекло в теплой кухне после морозного воздуха во дворе.

– В принципе да, – ответил он. – Но это же зависит от многих обстоятельств. Например, насколько это рискованно для вас лично и каковы другие ваши обязательства, а также каковы шансы на успех.

– Не имею ни малейшего представления о такого рода обстоятельствах. Исключая, разумеется, мой долг по отношению к Джейми. Но он один из этих многих людей, кто может пострадать.

Он отломил кусок горячего пирога и протянул его мне. Я не заметила этого, в глубоком раздумье уткнувшись в кружку с элем.

– Я убила двоих, – заговорила я. – У каждого из них могли родиться дети, если бы я не убила их. Они могли бы совершить…

Я беспомощным жестом отодвинула кружку.

– Словом, кто знает, что они могли бы в жизни совершить. Я могла повлиять на будущее… нет, я точно повлияла на него, но не знаю, каким образом, и это меня страшит.

Ансельм хмыкнул и махнул рукой проходившему мимо брату-прислужнику, который немедля принес нам еще пирог и новый кувшин эля. Ансельм наполнил наши кружки и только после этого заговорил:

– Если вы взяли чью-то жизнь, то другую вы спасли. А сколько больных вы исцелили – людей, которые умерли бы без вашего лечения! Ведь и это влияет на будущее. Что, если человек, которого вы спасли, совершит потом великое зло? Разве это ваша вина? Могли бы вы, имея в виду такое обстоятельство, допустить, чтобы человек умер? Конечно же, нет.

Для вящей убедительности Ансельм даже пристукнул по столу своей кружкой.

– Вы говорите, что не решаетесь здесь на какие-то действия, опасаясь оказать влияние на будущее. Это нелогично, мадам. Поступки каждого из нас оказывают влияние на будущее. Останься вы там, у себя, ваши поступки несомненно влияли бы на ход событий в не меньшей степени, чем они будут влиять здесь. Вы несете ту же ответственность за них, какую несли бы там – в той же мере, как и любой другой человек. Разница лишь в том, что здесь вы можете с большей точностью понимать, какие же именно последствия проистекут из ваших поступков, а там у вас подобного преимущества не было бы.

Он покачал головой и посмотрел на меня через стол уверенным, твердым взглядом.

– Пути Господни неисповедимы для нас, и это очень хорошо. Вы правы, mа chére, церковь в своих установлениях не могла предвидеть ситуации, подобные вашей, и потому вы не можете руководствоваться ничем, кроме собственного разумения и Божьей помощи. И я не могу сказать вам, что вы должны делать и чего не должны. Пред вами свободный выбор – как и перед любым человеком на Земле. А история, как я полагаю, есть единение всех человеческих поступков. Некоторых рабов своих Господь наделяет возможностью влиять на судьбы многих. Быть может, вы одна из таких. Быть может, нет. Я не знаю, почему вы здесь. И вы не знаете. И похоже, что ни один из нас этого никогда не узнает.

Он не без юмора округлил глаза.

– Порой я даже не знаю, зачем я-то здесь!

Я рассмеялась, а он близко пригнулся ко мне через стол.

– Ваше знание будущего – орудие, данное вам так же, как потерпевшему кораблекрушение судьба посылает нож или леску для ловли рыбы. Пользоваться этим орудием не безнравственно, если вы поступаете в соответствии с законами, данными нам Богом, и если вы не употребляете его во зло.

Он помолчал, сделал глубокий вдох, а потом – сильный выдох, от которого приподнялись его шелковистые усы.

– Все, что я могу сказать вам, дорогая мадам, это то же, что я говорю любому, кто обращается ко мне за советом в душевном смятении: положитесь на Бога и молите его о руководстве.

Он пододвинул ко мне свежий пирог.

– Но что бы вы ни решили делать, для этого нужны силы. Так что примите еще один маленький совет: когда вы в сомнении, ешьте.

Когда я вечером зашла проведать Джейми, он спал, положив голову на предплечье. Пустая миска из-под супа целомудренно стояла на подносе, а рядом с ней – нетронутые тарелки с хлебом и мясом. Я переводила взгляд с невинного, сонного лица на тарелки и обратно. Потрогала хлеб. На корочке осталась вмятинка от пальца. Хлеб свежий.

Я оставила его спящим и пошла поискать брата Роджера, которого обнаружила в кладовой.

– Ел он хлеб с мясом? – спросила я без проволочек. Брат Роджер улыбнулся в свою пушистую бороду.

– Да.

– Удержал?

– Нет.

– Надеюсь, вы не убирали за ним?

Ему мой вопрос показался забавным – округлые щеки порозовели.

– Как бы я посмел? Нет, он из предосторожности заранее подставил тазик.

– Вот лукавый шотландец!

Я невольно засмеялась.

Вернулась в комнату и легонько поцеловала Джейми в лоб. Он слегка пошевелился, но не проснулся. Вспомнив совет отца Ансельма, я забрала тарелки с хлебом и мясом к себе в комнату, чтобы поужинать.


Полагая, что Джейми скорее оправится от своей нервозности и желудочного недуга, если я буду меньше его беспокоить, я почти весь следующий день провела у себя в комнате, читая «Травник», который дал мне брат Амброз. После полудня пошла навестить своего непокорного пациента. Но вместо Джейми я обнаружила в комнате весьма смущенного Мурту, который сидел на стуле у стены.

– Где он? – спросила я, оглядывая комнату.

Мурта ткнул пальцем в сторону окна. День был холодный и сумрачный, светильники зажжены. Окно было не занавешено, и холодный ток воздуха снаружи колебал язычки пламени.

– Он вышел во двор? – недоверчиво спросила я. – Куда он пошел? Зачем? И что он надел на себя, дьявол его побери?

В последние дни Джейми лежал в постели большей частью обнаженный: в комнате было тепло, а прикосновение одежды к заживающим ранам причиняло боль. Покидая ненадолго комнату по необходимости и при поддержке брата Роджера, он надевал широкую монашескую рясу, но сейчас эта ряса, аккуратно свернутая, лежала в ногах кровати.

Мурта подвинулся вместе со своим стулом немного вперед и уставился на меня совсем по-совиному.

– Сколько всего вопросов? Четыре? – Он поднял указательный палец. – Итак, первый: да, он ушел. Второй.

Мурта присоединил к указательному средний палец.

– Куда? Будь я проклят, если знаю. Третий.

Вверх поднялся безымянный палец.

– Зачем? Он заявил, что ему осточертело сидеть взаперти. Четвертый, – поднялся мизинец. – Также будь я проклят, если знаю. Когда я видел его в последний раз, на нем ничего не было.

Мурта сложил четыре пальца и выставил вверх большой.

– Вы не спрашивали, но отвечаю: ушел примерно час назад.

Я так и вспыхнула – от полной беспомощности. Поскольку преступник исчез, я набросилась на Мурту: