Диана Гэблдон - Чужестранка

Джейми появился очень скоро, и выглядел он, понятное дело, весьма удивленным.

— Вы знаете, что Дугал собирается нас поженить? — прямо в лоб спросила я его.

Лицо у него сразу прояснилось.

— Да-а. Я это знаю.

— Но все же, — заговорила я, — вы человек совсем молодой… я имею в виду, нет ли кого-то еще, в ком вы заинтересованы?

Некоторое время он смотрел на меня непонимающе, потом сообразил.

— То есть не помолвлен ли я? Нет, мне ведь особо нечем привлечь девушку, — сказал он, но, тотчас сообразив, что это звучит обидно и даже оскорбительно, поспешил добавить: — То есть имущества у меня никакого, ничего, кроме солдатского жалованья, на которое я существую.

Он потер рукой подбородок, в глазах промелькнуло сомнение.

— Ну и потом, есть такое маленькое затруднение — за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет выдать дочку за того, кому грозят арест и виселица. Вы об этом подумали?

Я махнула рукой; то, что он поставлен вне закона, казалось мне несущественным по сравнению с нелепостью положения в целом. Я сделала последнюю попытку:

— Вас не смущает то, что я не девственница?

Джейми слегка помедлил с ответом.

— Да нет, — медленно проговорил он, — если вас не смущает то, что я девственник.

Он усмехнулся при виде моей отвисшей челюсти и повернулся к двери.

— Стало быть, один из нас знает, что к чему, — сказал он на прощание.

Дверь за ним тихо затворилась, и на этом закончился период ухаживания.

Бумаги были подписаны, после чего я осторожно спустилась по крутой лестнице в буфетную и подошла к стойке.

— Виски, — обратилась я к взъерошенному старикашке за стойкой.

Он скорчил кислую мину, однако кивок Дугала вынудил его взяться за стакан и бутылку. Стакан был из толстого зеленоватого стекла и не слишком чистый, к тому же с отбитым краем, но в данный момент для меня имело значение лишь то, что он являлся емкостью, в которую можно что-то налить.

Когда прошло ощущение ожога от проглоченной жидкости, я почувствовала некое, пусть и обманчивое, успокоение. Должно быть, поэтому я с какой-то особой ясностью начала замечать детали окружающей меня обстановки: небольшой витраж над стойкой, цветные стекла которого бросали пестрые тени на хозяина и его товары; оправленную в медь изогнутую ручку ковша, висящего на стене поблизости от меня; зеленую муху, которая копошилась в липкой лужице на столе, пытаясь высвободиться. С неким подобием товарищеского чувства я подтолкнула ее донышком стакана на сухое место.

Постепенно до меня все отчетливее стали доноситься громкие голоса из-за закрытой двери в дальнем конце зала. Дугал скрылся именно за этой дверью, закончив дело со мной, и теперь, очевидно, улаживал соглашение с другой заинтересованной стороной. Я была рада услышать, что, судя по шумным дебатам, мой будущий жених сильно сопротивлялся, несмотря на отсутствие возражений в недавнем разговоре со мной. Возможно, он не хотел обидеть меня.

«Держись, парень», — пробормотала я про себя и сделала еще один глоток.

Немного погодя я обнаружила, что кто-то пытается разогнуть мои пальцы и отнять у меня стакан. Другая рука поддерживала меня под локоть.

— Господи Иисусе, да она пьяна, как старая карга в своей хибарке, — произнес чей-то голос у меня над ухом.

Голос неприятный — как будто его обладатель жевал наждачную бумагу. Сравнение меня насмешило, и я хихикнула.

— Уймись, женщина! — проскрежетал тот же наждачный голос.

Прозвучал он несколько тише — видимо, потому, что говоривший отвернулся, чтобы сказать кому-то еще:

— Пьет, как лэрд, а каркает, как попугай. Чего же еще…

Его перебили, но я не могла разобрать, что говорит другой: слова были какие-то смутные и нечленораздельные. Правда, голос куда приятнее — глубокий и успокаивающий. Он приблизился, и я даже начала разбирать отдельные слова, но мое внимание тут же рассредоточилось, уплыло куда-то.

Муха снова заползла в лужу и барахталась в самой ее середине, окончательно увязая. Свет из разноцветного окна упал на нее и заискрился на зеленом брюшке. Мой взгляд остановился на зеленом пятнышке, которое подергивалось в такт усилиям насекомого.

— Дружище… у тебя нет ни единого шанса, — выговорила я, и искры погасли.

Проснувшись, я увидела над головой низко нависший, перекрещенный балками потолок; сама я была до подбородка укрыта толстым пледом. Одета, кажется, только в нижнюю рубашку. Я попыталась было сесть и дотянуться до своей одежды, но сочла за лучшее прервать свою попытку на половине. Очень осторожно я улеглась снова, закрыла глаза и схватилась за голову — иначе она, пожалуй, сорвалась бы у меня с плеч и запрыгала по полу.

Через некоторое время я пробудилась снова оттого, что кто-то отворил дверь. Я рискнула приоткрыть один глаз. Волнистые линии мало-помалу преобразовались в суровую фигуру Мурты, который стоял в ногах кровати и смотрел на меня в высшей степени неодобрительно. Я закрыла глаз. Послышалось «шотландское фырканье», также весьма неодобрительное, но, когда я решилась еще раз открыть глаза, Мурта уже исчез.

С чувством благодарности я уже готова была снова погрузиться в небытие, когда дверь отворилась опять — на этот раз, чтобы пропустить женщину средних лет, в которой я признала жену хозяина гостиницы. Она принесла с собой кувшин и таз. Бодрой поступью она прошлась по комнате и отворила ставни с таким грохотом, что у меня по голове словно танк проехал. Женщина надвинулась теперь на меня уже как целый танковый дивизион, вытянула край пледа из моих ослабевших пальцев и отбросила плед в сторону, выставив на обозрение мое жалкое дрожащее тело.

— Подымайтесь, милочка, — сказала женщина. — Мы должны вас подготовить.

Крепкой рукой она приподняла меня за плечи и усадила на постели. Я приложила одну руку ко лбу, другую — к тому месту, где у меня находился желудок; сквозь вонючую массу, наполнившую рот, с трудом выговорила:

— Подготовить?

Женщина принялась быстрыми движениями мыть мне лицо.

— Ну да, — ответила она. — Вы же не хотите пропустить собственную свадьбу?

— Хочу, — сказала я, но она, не обращая на это внимания, бесцеремонно стащила с меня рубашку и поставила меня на середину комнаты для дальнейших интимных процедур.

Немного погодя я уже сидела на кровати, полностью одетая, растерянная и в то же время воинственная, но весьма благодарная доброй женщине за предложенный мне ею стакан портвейна. Я осторожными глотками потягивала второй стакан, в то время как моя благодетельница расчесывала мне волосы гребнем.

Я дернулась и едва не подпрыгнула, пролив портвейн, когда дверь отворилась еще раз.

«Час от часу не легче», — со злостью подумала я.

В комнату теперь явились двое, Мурта и Нед Гоуэн, и у обоих на лицах было написано осуждение. Мы обменялись взглядами с Недом, а Мурта тем временем медленно обошел вокруг кровати, разглядывая меня со всех сторон. Вернулся к Неду и что-то негромко ему сказал — я не расслышала ни слова. Бросив на меня последний негодующий взор, Мурта удалился, затворив за собой дверь.

Моя прическа наконец-то удовлетворила женщину: волосы зачесаны со лба и собраны на макушке так, чтобы локоны свободно падали сзади на шею, а на щеках возле ушей уложены два колечка. Волосы были стянуты так сильно, что казалось, с меня снимают скальп, но впечатление при взгляде в зеркало, протянутое мне женщиной, складывалось вполне благоприятное. Я почувствовала себя почти что человеком и даже нашла силы поблагодарить женщину за ее старания. Она оставила мне зеркало и отбыла, заметив на прощание, что очень приятно выходить замуж летом — так много цветов, которыми можно украсить голову.

— Итак, мы умереть готовы, — произнесла я, обращаясь к своему отражению в зеркале, и сделала приветственный жест.

Потом рухнула на постель, прикрыла лицо влажным полотенцем и снова уснула.

Мне снился приятный сон, какие-то зеленые луга с множеством цветов, но, увы, то, что я принимала во сне за прикосновение легкого игривого ветерка, забивающегося мне в рукава, оказалось наяву чьими-то не слишком нежными руками, которые тормошили меня. Я рывком села на постели и начала отмахиваться вслепую.

Кое-как разлепив веки, я вдруг увидела перед собой не свою крохотную комнатку, а станцию метро — и человеческие лица по стенам: Нед Гоуэн, Мурта, хозяин гостиницы, его жена и долговязый юнец — должно быть, сын хозяина — с целой охапкой цветов в руках, в полном соответствии с моим сном. Была тут и молодая женщина с плетеной корзинкой, она приветливо улыбалась мне, обнаруживая в улыбке отсутствие нескольких зубов.

Как выяснилось, то была деревенская портниха, мобилизованная для того, чтобы пополнить недостатки моего гардероба, подогнав по мне одеяния, которые хозяин гостиницы благодаря своим связям смог в короткий срок позаимствовать у местных жителей. Нед нес некое платье; перекинутое через руку, оно напоминало охотничий трофей. Разложенное на кровати, оно оказалось роскошным туалетом из тяжелого кремового шелка, с низким вырезом и отдельным корсажем, который был усеян маленькими пуговицами, обтянутыми материей; на каждой пуговице была вышита золотыми нитками геральдическая лилия. Вырез ворота и рукава-колокольчики были богато отделаны кружевными рюшками, так же как и подол вышитой верхней юбки из шоколадно-коричневого бархата. Хозяин гостиницы, можно сказать, утонул в нижних юбках, которые он нес, его щетинистые бакенбарды были еле видны среди пышных, как пена, оборок.

Я взглянула на пятно от портвейна на моей серой саржевой юбке — и суетность одержала победу. Если мне и в самом деле предстояло сочетаться браком, то я не хотела выглядеть при этом словно деревенская батрачка.

После короткого приступа бешеной деятельности — я при этом стояла недвижимо, словно портновский манекен, а все прочие метались по комнате, что-то подавали, что-то критиковали и без конца спотыкались друг о друга — конечный продукт был готов, украшен белыми астрами и желтыми розами в волосах, причем сердце у него бешено колотилось под кружевным тесным корсажем. Платье подогнали не слишком хорошо, и оно сохраняло достаточно сильный запах предыдущей владелицы, однако шелк был тяжелый и дивно шуршал вокруг моих ног от соприкосновения со складками и оборками нижних юбок. Я чувствовала себя королевой — и не такой уж дурнушкой.

— Вы не заставите меня сделать это, так и знайте! — угрожающе шипела я в спину Мурте, спускаясь следом за ним по лестнице.

Но мы с ним оба отлично знали, что мои слова — пустая бравада. Если и была у меня достаточная сила характера оказать сопротивление Дугалу и попытать удачи с англичанами, то она улетучилась вместе с парами виски.

Дугал, Нед и все прочие находились в буфетной возле лестницы, выпивая и обмениваясь любезностями с несколькими местными жителями, которым, как видно, во второй половине дня только и оставалось, что ошиваться тут.

Дугал увидел меня, когда я медленно спускалась по лестнице, — и внезапно замолчал. Вслед за ним умолкли и остальные, и я приплыла вниз, окруженная весьма приятным облаком почтительного восхищения. Глубоко посаженные глазки Дугала не спеша окинули меня с головы до ног и обратно, после чего он кивнул мне с явным одобрением.

Что бы там ни было, но уже немало времени прошло с тех пор, как мужчина смотрел на меня подобным образом, и я как можно грациознее кивнула в ответ.

После недолгого молчания собравшиеся в буфетной выразили свое восхищение словами, и даже Мурта позволил себе еле заметную улыбку, в полном удовлетворении от результатов своих усилий.

«Тебя-то кто назначал законодателем моды?» — сердито подумала я, но в глубине души вынуждена была признать, что именно он устроил так, что я венчаюсь не в серой сарже.

Венчаюсь. Боже ты мой! Портвейн и кремовые кружева временно вернули мне жизнерадостность, и я решила забыть о значительности момента.

Окинув собравшихся взглядом, я заметила одно существенное упущение. Жениха моего тут не было. Подбодренная мыслью о том, что ему, возможно, удалось удрать через окно и он теперь уже далеко, я приняла очередную порцию вина из рук хозяина гостиницы, прежде чем последовать за Дугалом на улицу.

Нед и Руперт пошли за лошадьми. Мурта куда-то исчез, возможно, отправился на поиски следов Джейми.

Дугал поддерживал меня одной рукой — как бы на тот случай, если я оступлюсь в своих длинных и узких шелковых туфлях, но скорее всего — чтобы предотвратить попытку обрести свободу в последнюю минуту.

Стоял так называемый теплый шотландский денек, то есть туман был не настолько густым, чтобы превратиться в изморось. Внезапно дверь гостиницы распахнулась — и явилось солнце в образе Джеймса. Если я выглядела сияющей невестой, то жених был поистине великолепен. Я прямо-таки замерла с разинутым ртом.