— Это не слишком сложная задача, милая. Когда мы вступали в брак, я представлял себе, что хочешь ты этого или не хочешь, но непременно станешь часто думать о нем.

Я не думала перед этим о Фрэнке, но Джейми был прав: с этим ничего не поделаешь.

— Я сильно похож на него? — вдруг спросил Джейми.

— Нет.

Трудно было бы представить себе большую противоположность. Фрэнк был стройный, гибкий и смуглый, а Джейми крупный, крепкий и светлый, точно солнечный луч. Оба они были наделены атлетической грацией, но Фрэнк обладал сложением теннисиста, а Джейми — воина, борца, сформированного — и закаленного — неблагоприятными физическими обстоятельствами. Фрэнк был на неполных четыре дюйма выше моего роста в пять футов шесть дюймов. Стоя лицом к лицу с Джейми, я весьма уютно утыкалась носом в маленькую ямку посредине его груди, и он с легкостью мог бы положить свой подбородок мне на макушку.

Но эти двое мужчин отличались один от другого далеко не только физически. Разница в возрасте составляла почти пятнадцать лет, что вполне соответствовало чисто городской сдержанности и замкнутости Фрэнка и непосредственной открытости Джейми. Фрэнк был блестящий, изощренный, но вместе с тем деликатный любовник — и очень к тому же опытный. Не обладая опытом и не претендуя на это, Джейми просто отдавал мне всего себя — без остатка. И глубина моего отклика на это совершенно выбивала меня из колеи. Джейми наблюдал за моей внутренней борьбой не без сочувствия.

— Мне кажется, у меня в связи с этим есть только два выхода, — сказал он. — Либо предоставить это твоей заботе, либо…

Он наклонился ко мне и прижался губами к моим губам. Мне приходилось целовать мужчин, особенно во время войны, когда флирт и постоянные романы были легкомысленными спутниками смерти и неуверенности в завтрашнем дне. С Джейми это было совсем по-другому. Его исключительная нежность ни в малой мере не была продиктована опытом; скорее она была проявлением силы, осознающей, но сдерживающей себя; вызовом и побуждением тем более примечательными, что в них не заключалось требования. Я твой, как бы говорила она. И если ты меня принимаешь, значит…

Я принимала, губы мои приоткрылись навстречу его губам, да, я принимала от всего сердца и вызов, и побуждение. После долгого поцелуя он поднял голову и улыбнулся мне.

— … либо я должен попытаться отвлечь тебя от твоих мыслей, — закончил он.

Он прижал мою голову к своему плечу, гладил по волосам и заправлял за ухо выбившиеся кудряшки.

— Я не знаю, поможет ли это, — тихонько продолжал он, — но скажу тебе одно: для меня большой подарок и чудо знать, что я доставляю тебе радость, что твое тело откликается мне. Я думать не думал о таких вещах — раньше.

Я глубоко-глубоко вдохнула, прежде чем ответить.

— Да, — произнесла я. — Наверное, это поможет.

Мы умолкли опять — как мне показалось, надолго. Потом Джейми отодвинулся от меня.

— Я ведь говорил тебе, англичаночка, что у меня нет ни денег, ни собственности? — спросил он, с улыбкой глядя на меня сверху вниз.

Я кивнула, не понимая, к чему он клонит.

— Я предупреждал тебя, что придется нам ночевать в стогах сена, ничего не имея на ужин, кроме глотка верескового эля да хлебной тюри.

— А я не против, — сказала я.

Не сводя с меня глаз, он указал подбородком на просвет между деревьями.

— Стог сена я сейчас не могу тебе предложить, но вон там растет молодой папоротник. Если ты не прочь попробовать…


Немного погодя я потрогала его спину, влажную от напряжения и сока раздавленных папоротников.

— Если ты еще раз скажешь мне спасибо, я тебя отшлепаю, — сказала я.

В ответ раздался легкий храп. Надломившийся лист папоротника щекотал ему щеку, по руке полз любознательный муравей, и Джейми, пытаясь отделаться от него, шевелил во сне пальцами.

Я стряхнула муравья, потом, опершись на локоть, принялась разглядывать Джейми. У него были длинные ресницы, особенно заметные при закрытых глазах, длинные и густые. Странно — на концах они имели совсем темную окраску, а у корня — почти белесые.

Твердая линия рта расслабилась во сне. Уголки губ только чуть тронула усмешка, но нижняя губа изогнулась сильно и казалась одновременно чувственной и невинной.

— Черт возьми! — тихонько выругалась я.

Я боролась с этим вот уже некоторое время. Еще до нашей комической свадьбы я уяснила себе, что он меня привлекает. Такое случалось со мной и прежде, как это случается практически с каждым из нас. Внезапно возникшая чувствительность к присутствию, к появлению какого-то мужчины — или женщины. Следишь за ним глазами, устраиваешь «неумышленные» встречи, наблюдаешь за тем, как он занимается своим делом, и при этом испытываешь особые ощущения, глядя на движущиеся под рубашкой плечи, на выступающие косточки запястья или на то место под подбородком, откуда начинает расти борода.

Увлечение… Оно так обычно между медсестрой и врачом или медсестрой и пациентом, вообще между людьми в случайно возникшем на более или менее длительное время сообществе.

Нередко это приводит к коротким, бурным романам. Если все идет удачно, роман ярко полыхает в течение нескольких месяцев — и сходит на нет. А если нет… ну, тогда беременность, развод, а то и вовсе нелепый случай вроде венерического заболевания. Опасная это штука — увлечение.

Я испытала такое несколько раз, но мне хватило здравого смысла не поддаваться. И как обычно, с течением времени тяга ослабевала, мужчина терял свою золотую ауру и занимал привычное место в моей жизни, не причинив боли ни себе, ни мне, ни Фрэнку.

И вот теперь я была вынуждена, даже принуждена пойти на это. И одному только Господу известно, что все это принесет с собой, какие боли и тревоги. Но назад дороги нет.

Он лежал спокойно, растянувшись на животе. Солнце золотило его рыжую гриву и высвечивало маленькие мягкие волоски, что росли на спине, рыжеватый пушок на ягодицах и бедрах, проникало и к густым и мягким каштановым завиткам, которые виднелись сзади между раскинутых ног.

Я села и залюбовалась длинными ногами, плавной линией мускулов бедер, кончавшейся у колен, чтобы перейти в другие — от колен до длинных, красивых стоп. Подошвы ног были мягкие и розовые, слегка мозолистые оттого, что он ходил босиком.

У меня прямо-таки зудели пальцы от желания дотронуться до его маленького аккуратного уха, погладить закругленный угол челюсти. Дело сделано, и теперь уже можно не сдерживать себя. Что бы я себе ни позволила, хуже не будет ни мне, ни ему. Я потянулась и легонько дотронулась до него.

Он спал очень чутко. Внезапно, так, что я подпрыгнула на месте, он перевернулся и оперся на локти, готовый вскочить. Но, увидев меня, сразу опомнился и рассмеялся.

— Мадам, вы застали меня врасплох!

Он отвесил короткий поклон — весьма ловкий для человека, растянувшегося во всю длину на ложе из папоротников и не прикрытого ничем, кроме множества солнечных пятен. Улыбка еще сохранялась у него на лице, но выражение его изменилось, едва он взглянул на меня, нагую среди папоротников. Голос внезапно сделался хриплым.

— Мадам, я весь в вашей власти…

— В самом деле? — очень тихо спросила я.

Он не пошевелился, когда я снова протянула руку и провела ею вниз по щеке, по шее, по освещенному солнцем плечу — и ниже… Он не двигался, но закрыл глаза.

— Милостивый боже, — проговорил он.

И шумно втянул в себя воздух.

— Не беспокойся, — сказала я. — Тебе не будет больно.

— Слава Богу за милосердие.

— Лежи тихо.

Его пальцы глубоко воткнулись в мягкую рыхлую землю, но он повиновался.

— Пожалуйста, — произнес он немного погодя, и я, взглянув на него, увидела, что глаза у него открыты.

— Нет, — ответила я, забавляясь от души.

Он снова опустил веки.

— Ты мне за это заплатишь, — сказал он.

Бисеринка пота сверкнула у него на переносице.

— Неужели? — отозвалась я. — Что же ты собираешься сделать?

Он так притиснул ладони к земле, что на предплечьях проступили сухожилия, и заговорил с усилием сквозь сжатые зубы:

— Я еще не знаю… но клянусь Господом Христом и его ангелами, что… придумаю… Боже! Ну пожалуйста!

— Ладно уж.

Я отпустила его.

Я невольно вскрикнула, когда он перекатился на меня, прижав к папоротникам.

— Твоя очередь, — заявил он с откровенным удовлетворением.

Мы вернулись в гостиницу на закате, задержавшись на вершине холма до тех пор, пока не убедились, что лошади Стражи больше не бродят по двору.

Гостиница выглядела приветливо, в окнах горели огни, полоски света пробивались и сквозь щели в стенах. Лучи солнца все еще сияли позади нас, и все предметы на холме отбрасывали двойные тени. Поднявшийся ветерок нес с собой вечернюю прохладу, и тени трепещущих листьев танцевали на траве. Я вообразила, что это феи пляшут на холме среди теней, прокладывая себе путь между стройными стволами деревьев в темную глубину леса.

— А Дугал еще не вернулся, — заметила я, когда мы спустились с холма.

Крупного вороного мерина, на котором Дугал обычно ездил, не было в маленькой конюшне гостиницы. Отсутствовало и еще несколько лошадей, в их числе — лошадка Неда Гоуэна.

— Нет, он, может, и завтра не вернется, а то и послезавтра.

Джейми продолжал поддерживать меня за руку, потому что на склоне, по которому мы спускались, торчали там и сям в короткой траве острые камни.

— Куда же это его унесло?

Захваченная событиями последних дней, я ни разу до сих пор не поинтересовалась отсутствием Дугала, даже не замечала этого отсутствия.

Джейми помог мне перебраться через перелаз на заднем дворе гостиницы.

— Заканчивает дела с мелкими арендаторами поблизости. У него, как ты помнишь, оставалось всего два дня до того, как он обязан привезти тебя в Форт.

Джейми сжал мне руку, подбадривая.

— Капитан Рэндолл не слишком обрадуется, когда Дугал сообщит ему, что тебя он не получит, так что после этого Дугалу здесь особо задерживаться не стоит.

— Это очень благоразумно, — сказала я. — И кроме того, весьма любезно с его стороны, что он оставил нас тут и… дал возможность поближе познакомиться друг с другом.

Джейми фыркнул.

— Никакой любезности. Я поставил это как одно из условий моей женитьбы на тебе. Сказал, что женюсь, если надо, но черт меня побери, если я соглашусь совершить это под кустом да еще в присутствии двадцати клансменов, которые начнут давать советы.

— Одно из условий? — медленно выговорила я. — А какие еще?

Уже настолько стемнело, что я не видела лица Джейми, но почувствовала, что он смущен.

— Еще только два, — ответил он наконец.

— Какие же, какие именно?

— Ну, — заговорил он, отбросив с дороги камешек, — я сказал, что свадьба должна быть по чину, в церкви, и чтобы нас венчал священник. А не только по контракту. Потом еще он должен был найти для тебя подходящее платье.

Джейми отвернулся, избегая моего взгляда, и говорил очень тихо, так что я едва его слышала.

— Я… я знал, что ты не хочешь идти за меня. И хотел сделать так, чтобы тебе было по возможности приятнее. Думал, что так тебе… словом, хотел, чтобы у тебя было красивое платье, вот и все.

Я открыла было рот и собиралась заговорить, но Джейми резко повернулся и зашагал к гостинице.

— Идем скорее, англичаночка, — проговорил он сердито. — Я голоден.


Ужинать придется в большом обществе — это нам стало ясно, едва мы переступили порог главного зала гостиницы. Нас приветствовали хриплыми выкриками, чуть ли не силой усадили на места за столом; ужин был в разгаре.

На этот раз я была более или менее подготовлена к такой встрече и поэтому не обращала особого внимания на скабрезные шуточки и развязные жесты. Первым долгом забилась подальше в уголок и предоставила Джейми самому справляться с грубым поддразниванием и непристойными предположениями насчет того, чем мы с ним занимались целый день.

— Спали, — ответил Джейми на заданный ему об этом вопрос. — Ночью-то мы глаз не сомкнули.

Взрыв хохота, сопровождавший эти слова, сменился еще более оглушительным взрывом, когда Джейми добавил:

— Она, знаете ли, храпит.

Я шлепнула его по уху, а он притянул меня к себе и звонко расцеловал под общие аплодисменты.

После ужина состоялись танцы под аккомпанемент скрипки. Я никогда не отличалась особым умением танцевать, а если волновалась, то и вообще начинала спотыкаться. А тут, в длинном платье и нелепых туфлях… Вряд ли у меня вышло бы что-нибудь приличное. Однако, сбросив башмаки на деревянной подошве, я, к своему удивлению, обнаружила, что танцую легко, и это меня радовало.