Диана Гэблдон - Чужеземец. Книга 2. Запах серы

Его губы изогнулись в кривой усмешке. Дугал внимательно осмотрел меня, словно оценивая мою настойчивость и ораторский талант, потом снова сел, положил руки на колени и кивнул.

— Решено, — сказал он.

В конце концов мы покинули пещеру и глен с кошелем Дугала и пятью его людьми: Рупертом, Джоном Витлоу, Вилли Макмертри и братьями-близнецами Руфусом и Джорджи Коултерами.

Подтолкнуло всех решение Руперта. Я видела — с мрачным удовлетворением — выражение лица Дугала, когда его коренастый чернобородый капитан, смерив меня взглядом, похлопал по кинжалам у себя на поясе и заявил:

— Ага, девица. Почему бы и нет?

Тюрьма Вентворт находилась в тридцати пяти милях. Полчаса езды на машине по хорошей дороге. Два дня утомительного передвижения по полузамерзшей грязи верхом на пони. Вряд ли долго. Слова Дугала стояли у меня в ушах и удерживали меня в седле даже после того, как я давно должна была свалиться с него в изнеможении. Тело мое напрягалось сверх возможных пределов, лишь бы удержаться в седле все эти долгие мили, но мозг был свободен для тревоги. Чтобы не думать о Джейми, я стала вспоминать разговор с Дугалом в пещере.

И то последнее, что он мне сказал. Пока мы стояли возле пещеры и дожидались Руперта и остальных, которые ушли за пони, спрятанными в укромном месте, Дугал резко повернулся ко мне.

— У меня есть для тебя послание, — сказал он. — От ведьмы.

— От Гейли? — сказать, что я поразилась — значит, ничего не сказать.

Лица его в темноте я видеть не могла, но увидела, как он кивнул.

— Я с ней один раз виделся, — тихо произнес он. — Когда забирал ребенка.

В других обстоятельствах я могла бы ему посочувствовать: он расставался со своей любовницей, приговоренной к сожжению, и держал на руках их сына, которого никогда не назовет своим… Но на этот раз голос мой был ледяным.

— И что она сказала?

Дугал помолчал. Не знаю, хотел ли он что-то скрыть или же просто припоминал точные слова. Скорее, второе, потому что он заговорил:

— Она сказала, что, если я когда-нибудь увижу тебя, должен сообщить тебе две вещи, именно так, как сказала их она. Первое: «Я думаю, что это возможно, но точно не знаю». Второе… а второе — это просто цифры. Она заставила меня несколько раз их повторить, чтобы убедиться, что я запомнил правильно, потому что говорить их я должен в определенном порядке. Цифры такие: один, девять, шесть и семь.

Высокая фигура вопросительно повернулась ко мне.

— Это для тебя что-нибудь значит?

— Нет, — ответила я и отвернулась к пони. Но, разумеется, это для меня «что-то» значило. «Думаю, это возможно». Под этим она могла иметь в виду только одно. Она думала, хотя не знала точно, что можно вернуться назад, в мою жизнь, сквозь каменное кольцо. Совершенно очевидно, что сама она даже не пыталась, а решила остаться, за что и поплатилась. Вероятно, у нее были для этого причины. Возможно, Дугал?

Что касается цифр, думаю, и тут я поняла, что имелось в виду. Она назвала их по отдельности скрытности ради — к тому времени это въелось ей в плоть и кровь, но все вместе они составляли число. Один, девять, шесть, семь. Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. Год, когда она провалилась в прошлое.

Я ощущала легкое любопытство и глубокое сожаление. Какая жалость, что я заметила след от прививки, когда было уже поздно! Хотя, заметь я его раньше, возможно, я пошла бы к каменному кольцу, может, с ее помощью, и не вышла бы замуж за Джейми…

Джейми. Мысль о нем давила на сознание тяжким свинцовым грузом, казалась маятником, медленно раскачивающимся на конце веревки. Вряд ли долго. Перед нами лежала дорога, бесконечная и безотрадная, иногда полностью исчезая в замерзшем болоте или под водой, бывшей когда-то лугами и вересковыми пустошами. Под моросящим дождиком, готовым в любой миг обернуться снегом, мы лишь на второй день к вечеру достигли своей цели.

На фоне угрюмого неба грозно вырисовывалось черное строение. Построенное в форме гигантского куба со стороной в четыре тысячи футов, с башней на каждом углу, оно могло вместить три сотни пленников, плюс сорок солдат гарнизона и их командиров, плюс гражданского коменданта и его персонал, плюс четыре дюжины поваров, слуг, конюхов и прочих, необходимых для безотказной работы этого заведения. Тюрьма Вентворт.

Я подняла голову и посмотрела на зловещие стены зеленоватого гранита. Два фута толщиной в основании. Кое-где стены прорезали крохотные оконца. В некоторых поблескивал свет. Остальные — я предположила, что там и находились камеры — оставались темными. Я сглотнула. Увидев массивное сооружение, его неприступные стены, монументальные ворота и стражей в красных мундирах, я начала испытывать сомнения.

— Что, если… — губы пересохли, мне пришлось замолчать и облизать их, — что, если мы не справимся?

Выражение лица Муртага не изменилось — суровый рот, непреклонный узкий подбородок, спрятанный в грязном воротничке рубашки.

— Тогда Дугал похоронит нас рядом с ним — по обе стороны его могилы, — отрезал он. — Пошли, надо кое-что сделать.

Сэр Флетчер Гордон был человеком невысоким и тучным, а шелковый полосатый жилет облегал его, как вторая кожа. Сутулые плечи, выпирающий животик — он напоминал мне большой окорок, устроившийся в кресле коменданта.

Лысая голова и розовый цвет лица только усиливали это впечатление, хотя мало какой окорок может похвастаться такими яркими синими глазками. Он размеренно и неторопливо перебирал листы бумаги на столе.

— Да, вот он, — произнес комендант после бесконечного молчания, во время которого читал страницу. — Фрэзер, Джеймс. Обвинение в убийстве. Приговорен к повешению. Та-ак, где у нас приказ о казни? — Он снова замолчал, близоруко всматриваясь в бумаги. Я впилась пальцами в атлас ридикюля, страстно желая, чтобы мое лицо оставалось невыразительным.

— А, вот. Дата казни: двадцать третье декабря. Да, он еще у нас.

Я тяжело сглотнула и ослабила хватку, раздираемая ликованием и паникой. Он еще жив. Еще два дня. И он где-то рядом, где-то в том же здании, что и я. Осознание этого добавило в кровь адреналина, и руки мои затряслись.

Я чуть подвинулась вперед в своем кресле для посетителей и постаралась принять самый обаятельный вид.

— А могу я повидаться с ним, сэр Флетчер? Буквально на минутку, на случай, если он… ну, вдруг ему захочется передать что-нибудь своей семье?

Под видом английского друга семьи Фрэзеров я довольно легко попала в Вентворт и в кабинет сэра Флетчера, гражданского коменданта тюрьмы. Просить свидания с Джейми было довольно опасно: не зная сочиненной мною истории, он запросто мог выдать меня, если увидит без предупреждения. Да и сама я могла выдать себя, потому что вовсе не была уверена, что смогу удержаться, увидев его. Но этот шаг был необходимым, чтобы узнать, где он находится — в этом громадном каменном кроличьем садке шансы отыскать его самостоятельно равнялись нулю.

Сэр Флетчер нахмурился и задумался. Совершенно очевидно, что он счел просьбу повидаться с заключенным просто потому, что я знакома с его семьей, досадным недоразумением, но при этом не был лишен определенных чувств.

Наконец он неохотно покачал головой.

— Нет, моя дорогая. Нет, боюсь, что я действительно не могу этого разрешить. Тюрьма сейчас переполнена, и у нас просто негде устраивать свидания. А этот человек находится в… — он снова заглянул в бумаги, — в одной из больших камер западного блока, и с ним еще несколько осужденных. Будет исключительно рискованно для вас посетить его там — да и вообще посетить. Поймите, этот человек опасен. Я вот вижу в бумагах, что с момента его появления здесь мы держим его в цепях.

Я снова вцепилась в сумочку, на этот раз пытаясь удержаться, чтобы не ударить его.

Флетчер снова покачал головой, пухлая грудь его вздымалась и опускалась от затрудненного дыхания.

— Нет. Будь вы членом его семьи, может быть… — Он поднял голову и моргнул. Я сжала челюсти, полная решимости не выдать себя. Уж наверное, какое-то волнение в данных обстоятельствах вполне допустимо.

— Но возможно, моя дорогая… — Похоже, его внезапно озарило. Комендант тяжело поднялся на ноги и подошел к внутренней двери, где стоял часовой в униформе, пробормотал что-то, часовой кивнул и исчез.

Сэр Флетчер вернулся к своему столу, задержавшись на минутку, чтобы взять из шкафчика графин и бокалы. Я с благодарностью приняла предложенный кларет — он был мне просто необходим.

К тому времени, как часовой вернулся, мы допивали уже по второму бокалу. Часовой, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет, поставил на стол сэра Флетчера деревянную шкатулку и вышел. Я заметила, что его взгляд задержался на мне, и скромно опустила глаза. Я надела платье, позаимствованное Рупертом у своей знакомой в ближайшем городке. Судя по запаху, пропитавшему платье, и по ридикюльчику, у этой дамы была совершенно определенная профессия. Я только надеялась, что часовой не узнал платье.

Осушив бокал, сэр Флетчер поставил его на стол и придвинул к себе шкатулку. Это была очень простая шкатулка из неотшлифованного дерева со сдвижной крышкой. На крышке виднелись написанные мелом буквы.

Я прочитала их даже вверх ногами. ФРЭЗЕР, вот что там было написано.

Сдвинув крышку, сэр Флетчер какое-то время разглядывал содержимое, потом закрыл шкатулку и подвинул ее ко мне.

— Личные вещи заключенного, — объяснил он. — Как правило, после казни мы отсылаем их тому, кого заключенный назовет ближайшим родственником. Однако этот человек, — и комендант неодобрительно покачал головой, — отказался сообщать что-либо о своих родственниках. Несомненно, разрыв отношений. Не так уж и необычно, разумеется, но при данных обстоятельствах достойно сожаления. Мне неловко просить вас об этом, мистрисс Бочомп, но я подумал — возможно вы, раз уж вы знакомы с его семьей, сможете взять на себя доставку этих мелочей соответствующему человеку?

Не доверяя своему голосу, я молча кивнула и уткнулась носом в бокал с кларетом.

Сэр Флетчер вздохнул с облегчением, из-за того ли, что избавился от шкатулки, или при мысли о моем скором уходе.

Он откинулся в кресле, слегка присвистывая при каждом вдохе, и широко улыбнулся мне.

— Это очень мило с вашей стороны, мистрисс Бочомп. Я понимаю, что такой поступок будет тяжелой обязанностью для молодой чувствительной женщины, и заверяю вас, что очень признателен вам за вашу доброту.

— Н-не за что, — запинаясь, пролепетала я, сумела подняться на ноги и взять шкатулку. Восемь на шесть дюймов, высотой дюйма четыре-пять. Маленькая, легкая шкатулка. Все, что остается от жизни человека.

Я знала, что в ней лежит. Три рыболовные лески, аккуратно свернутые. Пробка с воткнутыми в нее крючками. Кремень и стальная пластинка. Кусок стекла с затупившимися от времени краями. Несколько маленьких камушков, симпатичных на вид и приятных на ощупь. Высушенная кротовья лапка — амулет от ревматизма. Библия — или они позволили ему оставить ее себе? Я надеялась, что позволили. И маленькая деревянная змейка, вырезанная из дерева вишни, на которой нацарапано — СОНЯ.

Я остановилась у двери, вцепившись в косяк, чтобы не упасть.

Сэр Флетчер, вежливо провожавший меня к выходу, тут же подскочил ко мне.

— Мистрисс Бочомп! Вам плохо, моя дорогая? Часовой, стул!

По моим щекам стекали струйки холодного пота, но я сумела улыбнуться и отмахнуться от предложенного стула. Все, чего я хотела — выбраться отсюда. Мне требовался свежий воздух, много воздуха. И еще мне нужно было остаться одной, чтобы поплакать.

— Нет, со мной все в порядке, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. — Просто… здесь, вероятно, немного душно. Нет, все замечательно. В любом случае, мой грум ждет меня снаружи.

Заставив себя выпрямиться и улыбнуться, я вдруг уцепилась за одну мысль. Может, и не поможет, но и хуже не будет.

— О, сэр Флетчер…

Все еще встревоженный, он был весь обходительность и внимание.

— Да, моя дорогая?

— Мне пришло в голову… Так печально, что молодой человек в таком положении оторван от семьи. Вот я и подумала… возможно, если он пожелает написать им… примирительное письмо, возможно? Я буду рада доставить его… матери.

— Вы просто сама чуткость, моя дорогая! — Сэр Флетчер пришел в восторг, увидев, что я не собираюсь падать в обморок на его ковер. — Разумеется! Я поинтересуюсь. Где вы остановились, моя дорогая? Если он напишет, я тут же перешлю письмо вам.

— Ну… — я изо всех сил старалась улыбаться, хотя это не особенно получалось, — все так неопределенно. У меня в городе есть несколько родственников и близких друзей. Боюсь, что я буду вынуждена пожить у каждого, чтобы никого не обидеть. — Я даже умудрилась рассмеяться. — Так что, если это вас не очень затруднит, возможно, мой грум может заехать и справиться о письме?