Мэтью взглянул на Руфуса. Было уже темно, но бледное лицо мальчика отлично различалось. Пасынок глядел вниз, себе под ноги.

Сын Джози пришел в жизнь Мэтью с собственными средствами — точнее, с деньгами Тома Карвера, на которые его будут кормить, одевать, оплачивать транспорт и отправлять на школьные каникулы. Конечно, правильно, что все так сложилось: Карвер будет содержать своего собственного сына. Но присутствие его денег в бюджете Мэтью терпел с трудом. Он беспокоился из-за этого: без помощи Джози нельзя было бы выплатить взнос за этот дом. Но ничто не мешало предпочесть независимость. Необходимость сознавать, что средства другого мужчины помогли ему выкрутиться, внушала страх. Джози сказала, что почти все, что она дала на покупку дома, принадлежат ей. Она экономила деньги с того времени, когда работала учительницей в Бате. Но, глядя на ее одежду и имущество, Мэтью иногда задавался вопросом, насколько жена тактична. Слишком тактична, возможно, почти снисходительна, если посчитала, что правда об ее финансах касается его. И он остро чувствовал это. Джози всегда так открыто восхищалась всем, что делал Мэтью, его педагогическими навыками, способностью любить молодежь, работать с ней, наставлять на путь истинный. «Ты работаешь хорошо, — говорила она не раз. — Ты творишь добро, вот в чем дело». Но когда дело доходило до денег или отношения к ним, он замечал — жена не проявляла такого же доверия.

По Баррат-роуд проехали машины, дальний свет фар внезапно разрывал тьму сверху и внизу, словно они преодолевали горные хребты на дороге. Оттого-то муниципалитет предписал снижать скорость. Некоторые из них освещали Руфуса и Мэтью быстрым желтым светом фар. Было видно, что мальчик дрожит.

— Тебе нужно зайти в дом.

— Почему мама не пришла?.. — спросил Руфус, не глядя на отчима.

— …Чтобы забрать тебя? Потому что я пришел. Ты выглядел немного одиноко.

— Мне нравиться быть одному, — ответил мальчик.

— Да, — сказал Мэтью. Он встал и подошел, чтобы положить руку на плечо ребенка. — Давай.

Мальчик спрыгнул на тротуар, потом, пригнув голову, нырнул под въездные ворота и опрометью помчался вверх по бетонной дорожке к дому. Мэтью слышал, как открылась и затем громко хлопнула входная дверь. Он вспомнил, что, будучи примерно в возрасте Руфуса, предавался фантазии, которая владела им месяцами — о том, что он сирота, объект страдания и восхищения в мире, в котором нет места для его матери, отца, младшей сестренки Карен. Даже спустя тридцать пять лет он мог вызвать ощущение воображаемого одиночества, той печали и отваги. А потом отчим взглянул вверх и увидел в освещенной гостиной, как Джози поднялась навстречу сыну, чтобы поздороваться с ним. Мальчик очень нерешительно входил в комнату, что выдавало глубокое нерасположение. «Моя Джози, — подумал Мэтью, встрепенувшись при виде ее, — моя…» Он увидел, как она пытается обнять мальчика, а тот, ловко уклонившись от ее рук, уселся на диван возле бабушки.

Мэтью развернулся спиной и зашагал в сторону гаража. «Моя — а заодно чья-то еще, — задолго до меня».


Клер остановилась в дверях спальни.

— Это здесь я буду спать?

— Да, — сказала Джози. Она улыбалась. Это заняло у нее несколько дней — приготовить на славу комнату девочек, включая извлечение из закрытого гаража пуховых одеял и постельного белья, принадлежавшего детям Мэтью. Джози выстирала одеяла, застелила кровати, купила торшеры, пробковую доску для заметок, положила на полу белый шерстяной греческий ковер, который обычно находился в Бате, в детской Руфуса, когда тот был младенцем. Комната получилась замечательной. Мэтью покрасил стены и повесил синие занавески с узором из звезд (их Джози нашла в благотворительном магазине). Он сказал, что девочки будут в восторге. По его словам, у них никогда не было комнаты и вполовину лучше этой. Муж обнял Джози, поцеловал ее и сказал, что она великодушна.

— Наше первое Рождество — и все вместе! Ты так много сделала для этого.

— Мне нравится такая работа, — сказала она.

Это была правдой. Ей действительно все нравилось, Джози получала удовольствие, понимая, что пытается наладить жизнь с детьми Мэтью, которые (что было мучительно), всегда жили в очень нестабильной и неуютной атмосфере. Она только однажды столкнулась с Надин, которая вела себя грубо и несдержанно. Но оставалась вполне реальная надежда, что от бывшей жены Мэтью не последует жестких действий.

— Они боятся ее, — сказала Джози мужу.

Он выражал сомнения всем своим видом.

— Да, это правда, — повторила она и добавила:

— Они боятся ее нрава.

— Думаю, — с горечью проговорил Мэтью, — что они любят ее.

Даже если они, подумала про себя Джози, отрежут бахрому на греческом ковре, это не помешает им увидеть, как хорошо здесь, как полезно есть в четко установленное время и жить в чистом, радостном доме, где нет ссор. Конечно же, ссор не будет. Эти свары, как сказал Мэтью, разрушили его жизнь с Надин. Та с неумолимым постоянством швыряла посуду и ругала детей.

Джози пришла в шок от услышанного. Она и Том, конечно, спорили — в основном, из-за Дейл, — но никто из них ничем не швырялся. Подобного не произойдет. У нее есть свой путь во всем, что касается общения, а вскоре и дети Мэтью увидят это. Надо быть очень терпеливой с ними, не спрашивая и не требуя ничего взамен, — сказала она себе.

Погрузившись в заботы о доме и семье, Джози чувствовала, что нужно проявить бесконечное терпение. В обмен она получит ту свободу, которой была лишена в прежнем доме в Бате. Дом Карверов, со всеми их привычками и традициями, оказался уже полностью сложившимся. Было неизменно тяжело ощущать повсюду воспоминания об умершей жене Тома, Паулине. Мать Лукаса и Дейл, которая умерла такой молодой и столь трагично, наполнила дом изысканной строгостью. Джози уважала бы это, если бы не чувствовала ужаса перед ней.

Прошли годы, прежде чем Дейл разрешила мачехе зайти в комнату своей матери, позволила самостоятельно подбирать дизайн помещения и постельное белье. А когда это было сделано, Джози убрала множество фотографий Паулины. Надин в сравнении с Паулиной была более существенным противником. Она, вне сомнений, оказалась отвратительной матерью, неопрятной хозяйкой, никогда не заработала ни одного пенни, — зато была жива…

…Клер бросила на пол возле ближайшей кровати три или четыре набитых спортивных сумки. Они повалились на бок, оттуда в беспорядке вывалились неопрятные вещи.

— Тебе нравится? — спросила Джози.

Девочка ничего не ответила.

— Там твои пуховые одеяла и постельное белье…

Дочь Надин окинула кровати поверхностным, безразличным взглядом.

— Правда?

— Да. Разве ты не рада видеть их снова?

Клер начала теребить пуговицу на своем кардигане.

— Я не помню их.

— Надеюсь, — настойчиво сказала Джози, — что я постелила все правильно и не перепутала кровати. Я застелила для тебя здесь, а на той кровати у окна — для Бекки.

— Бекки не будет спать у окна, — сказала Клер. — Окно ей нужно только для того, чтоб швырять в него свои окурки.

Джози улыбнулась:

— Прости, но я не хочу, чтобы она курила здесь.

Девочка вздохнула. Она прошлась по комнате, споткнувшись о ковер и сбив его, взглянула на пробковую доску.

— А это для чего?

— Для постеров. Для твоих постеров и открыток, а может, и для рисунков, которые ты сделаешь на уроках.

— В моем классе, — ответила Клер, — мы делаем керамику.

— Отлично. Конечно, у тебя есть несколько постеров, верно? Поп-группы, фотомодели или еще кто-нибудь?

Клер уставилась на нее:

— Фотомодели?

Джози наклонилась, чтобы расправить ковер.

— Это было всего лишь предположение.

— Бекки нравиться «Оазис», — сказала Клер. — Они сюда не подойдут.

— Клер, — сказала Джози, — Я оставляю тебя, чтобы ты могла осмотреться. Открой шкафы, разложи вещи. Ты знаешь, где ванна и туалет.

Девочка наградила ее быстрым взглядом.

«Я не пойду в туалет, — сказала Бекки этим утром на платформе в Херфорде. — Нет. Я не сяду туда, где сидела она».

«А что ты собираешься делать?» — спросил Рори.

Бекки выпустила клуб дыма: «Гадить в саду».

Рори и Клер не обратили на это внимание. Бекки уже давно утратила способность шокировать их. Но Надин, которая вместе с ними ожидала поезда, стала, смеясь, зубоскалить по этому поводу. Что-то внутри Клер пожелало, чтобы мать не поступала так, чтобы она не усиливала жестокость, которой и без того достаточно. И вот, в этой комнате, о которой она и не мечтала в своей жизни, от Клер страстно ожидали знака одобрения — мол, комната чудесная, а сама Джози — приветливая.

Девочка повернула голову и выглянула из окна. Если она положит на стульчак туалетную бумагу, то, может быть, тогда будет можно сесть туда, где сидела Джози — пока Бекки не видит, как сестра делает это.


— Мы не украсили елку, — сказала Джози. — правда, Руфус? Мы оставили эту работу для тебя и Рори, верно?

Ее голос звучал фальшиво, бодро и глупо, как пародия на воспитательницу детского сада в группе упрямцев лет четырех от роду.

— Ты наряжал елку для мамы в Херфордшире? — обратилась она к Рори.

— Нет, — ответил он. Рори был одет, как все дети — в тот же самый костюм, в котором был и на свадьбе. Мальчик стоял возле коробок, украшенных рождественскими картинками, и пакетов из серебряной мишуры. Рори грыз заусенец на большом пальце. Как заметила Джози, у него был прыщик возле носа, а от тела исходил затхлый запах, словно он не мылся неделями, а его одежда — не стиралась.

— Давай, — сказала Джози Руфусу.

Мальчик наклонился и поднял коробку с елочной гирляндой.

— Здесь новые…

— Да, правильно.

Сын посмотрел на нее. Он бросил на мать долгий спокойный, но упрекающий взгляд — за то, что гирлянда для рождественской елки отличалась от очень длинных лент маленьких белых лампочек. Те лампочки покупал отец, ими украшали елку в Бате каждый год.

— Я не сумела съездить в Бат, — проговорила Джози. Ей следовало сказать правду — цветные огоньки, купленные на рождественской ярмарке в Седжбери, были самыми дешевыми, какие можно найти. Но, как считала мать, посвящать сына в экономические соображения еще нельзя.

— Эти — очень простые, — пренебрежительно сказал Руфус.

Рори перестал жевать и посмотрел на него.

— Они должны быть белыми, — пояснил мальчик.

Джози поднесла руку к волосам и поправила резинку, которая держала их узлом на затылке.

— Это все, что у нас есть.

— А где телек? — спросил Рори.

Джози показала рукой:

— Там.

Мальчик повернулся в том направлении.

— Сперва вы украсите елку, — сказала Джози. — Давайте. Это же чудесно — украшать елку.

Прежде елку наряжали под руководством Тома и крошечного Руфуса, трудолюбиво вешавшего игрушки на самые нижние ветки. Под конец даже Дейл радовалась празднику. То был один из очень немногих моментов в году, когда Джози могла чувствовать, что верно поступила, выйдя замуж за Тома Карвера. Им было хорошо всем вместе, и не столь уж важно, что она не могла любить Тома, как всегда надеялась любить мужа. Восторженной, ликующей любви не пришло, — поэтому Джози пыталась сделать счастливый вид, вызывающе идя по проходу в церкви (на пятом месяце беременности) в шелковом платье цвета слоновой кости в рубчик с талией под самую грудь. Это почти средневековое одеяние скрывало ее растущий живот.

Теперь формула любви была проста. Ей нужно лишь подумать о Мэтью, чтобы почувствовать его внутри себя подобно пламени или потоку воды. Вначале Джози удивлялась, было ли приятное возбуждение просто сексом, но это чувство не прошло и к свадьбе, спустя почти восемнадцать месяцев после их первой встречи на конференции в Челтенхэме. Оно не только не угасло, но стало еще сильнее.

Джози любила Мэтью. Он сделал ее счастливой, гордой и довольной и, в лучшем смысле слова, соблазнительной. А теперь ребенок Мэтью, стоящий в гостиной, так ожесточился по поводу поручения, которое всегда, в долгие годы душевных разочарований, могло поднять настроение.

— О-кей, — сказала она ребятам. — О-кей. Я бросаю вам вызов. Сейчас вы берете эти не самые лучшие гирлянды и остальные невзрачные вещи, которые вы так явно презираете, и сделаете что-нибудь с этим деревом. Я собираюсь готовить ленч. Как насчет макарон по-болонски?

Рори даже вида не подал, что расслышал ее.

— Даю двадцать минут, — сказала Джози. — Потом я вернусь и надеюсь быть приятно удивленной. О-кей?

Она посмотрела на них. Руфус, вздыхая, взял гирлянду из коробки, а Рори, продолжающий грызть свой палец, наклонился, чтобы вытащить свободной рукой из ближайшего ящика моток серебряной мишуры. Джози вышла из гостиной и закрыла дверь.