— Она скоро станет одной из нас, Дейл…

— Да?

Том поставил обратно свой стакан.

— Тебе может не нравиться то, что я скажу, но я не хочу елку из-за Руфуса.

— Но Руфуса здесь нет.

— В этом все дело. В прошлом-то году он был. Мы пошли на площадь у Фрешфорда, выбрали елку, принесли домой и поставили внизу — там, возле садовой двери. Мы ее вместе украсили… Только это случилось почти год назад.

Дочь прекратила возиться с соковыжималкой. Дейл разыграла великолепное представление из приготовления супа-пюре, настаивая на том, что отец в этом нуждается, как если бы она была сиделкой, дающей ему лекарство.

Дейл подошла и села за стол.

— Пап…

— Да?

— Могу я тебе напомнить, что у тебя еще есть и мы? Лукас и я? Твои первые дети?

— Я не забыл об этом. Ничто и никто не заменит вас. Но Руфус — тоже мой ребенок, с тех пор как он родился, я ни разу не встречал Рождество без него… — мистер Карвер замолчал.

— Что?

— Я не радуюсь предстоящему празднику.

— Миллион раз спасибо, — ответила дочь.

Том потянулся через весь стол, чтобы коснуться ее руки. Дейл тут же отодвинулась от отца, чтобы оказаться вне переделов досягаемости.

— Ему восемь, — сказал Том. — Он еще совсем маленький мальчик. Малыши обычно придают Рождеству совершенно особое значение. Ты знаешь, что это так. А без них все по-другому. Вот прежнее Рождество было Рождеством…

— Прежнее?

— Когда Руфус был здесь.

— Ну что ж, — проговорила Дейл. Она слышала, как ее голос стал жестче, но не могла остановиться. — Хорошо, может быть, слишком рано снова изображать Рождество, но, похоже, уже не рано изобразить появление подруги…

Том поднес обе руки к лицу, снял снова очки и положил их на стол перед собой.

— Я полагаю, ты имеешь в виду Элизабет Браун?

— Да.

— Она друг, а не подруга.

Дочь ничего не ответила. Она встала и засыпала половником порцию порезанного лука-порея и овощей в соковыжималку.

— Как ты узнала о ней?

— Я увидела чертежи в твоей мастерской. Я слышала разговор по телефону. И тебя не было дома три вечера, когда я звонила. Ты всегда был здесь, всегда! Я всегда знаю, где ты будешь, где Бейзил слушает оперу или мурлычет перед телеком.

— Дейл, — сказал Том. — Я когда-нибудь оспаривал твое право на отношения с Нейлом?

Она нажала кнопку на соковыжималке, а потом, перекрывая шум мотора, закричала:

— Нет! Я действительно иногда удивлялась, как много ты проявлял заботы.

— Да, проявлял, и очень много. Выключи эту машинку, — проговорил отец твердо и громко.

Она послушалась.

— Я два раза обедал с Элизабет Браун, — продолжал мистер Карвер. — Она приезжала из Лондона вечером на буднях три раза: один раз — на концерт, другой — в кино, а третий — чтобы посмотреть работы художника, друга ее отца. Работы, на самом деле, так себе.

Дейл слегка ударила соковыжималку, и тонкая зеленоватая струйка потекла по стенкам.

— Но ты никогда не делал этого прежде.

— Да. Потому что был женат. Я ходил на концерты и в кино с Джози, что тебе тоже не нравилось.

— Джози была о-кей, — сказала Дейл.

— Ты теперь можешь так говорить, поскольку она благополучно ушла. Но мне нужна жизнь, Дейл. Мне надо что-то делать, кроме как работать и кормить старину Бейзила. Я не только твой отец, но еще и человек.

Она прямо посмотрела на него, улыбнувшись:

— Но в первую очередь ты — мой отец.

Мистер Карвер улыбнулся ей в ответ:

— Конечно, и таковым останусь.

Дейл обошла стол и прильнула к нему. Том Карвер обнял дочь.

— Помнишь ту песенку, которую придумал для меня? Рождественскую? После того, как умерла мама?

— Напомни мне…

— Она начиналась так: «Крекеры — для Рождества, а отцы — для малышей…» Помнишь?

— Да, — ответил Том. — Ты заставляла меня петь ее, пока мне это до смерти не надоело.

Дейл наклонилась и прижалась своей щекой к его щеке. Ее кожа была мягкой и холодной и гладкой, как у Паулины.

— Па?

— Да?

— Мы можем купить елку на Рождество, правда?


— Мне очень жаль, — сказал Том, обращаясь к Элизабет, — что не смогу увидеть вас на Рождество.

— Все в порядке, — ответила она.

Элизабет так считала и на самом деле. Конечно, все было в порядке. Она была знакома с Томом всего только месяц или два, и лишь за последние несколько недель проявились ростки каких-то чувств, более сильных, чем просто дружба. Они раз шесть очень приятно провели вместе время, а в последние два раза, когда он провожал Лиз на станцию в Бате на поздний поезд в Лондон, то поцеловал ее в щеку и просил пообещать взять такси. Но ничего большего не случалось. Том не дарил ей цветов, не держал ее за руку в кино, не оставлял многозначительных сообщений на автоответчике. Казалось, он просто был рад видеть мисс Браун всякий раз, как они встречались, и не прощался без предварительного уговора о новой встрече.

И когда он вдруг сказал, что хочет увидеться с ней на Рождество, Лиз была удивлена, даже слегка смущена. У него ведь дети, верно? И он знает, что у Элизабет есть отец. Рождество — семейный праздник, поэтому она почувствовала многозначительность в словах Тома Карвера.

— Вы останетесь там до Нового года?

— Да, — ответила она. — Вероятно. Иногда я еду к друзьям в Шотландию, но не сейчас.

— Что вы и ваш отец делаете на Рождество? — спросил Том.

— О, мы ходим на службу в аббатстве, часто — на полуночную мессу. Затем идем обратно пешком, и я готовлю что-нибудь для отца — не из консервной же банки! Мы даже выпиваем, а потом очень рано ложимся спать.

— Вполне прилично.

— Очень. А как у вас?

Том замолчал. Потом сказал:

— Боюсь, мы почти изжили Рождество, которое всегда праздновали — печенье, елку и все прочее. Дейл хочет, чтобы у нас снова были чулки с подарками. Все это выглядело великолепно, когда был рядом Руфус, но без него я чувствую себя немного глупо. Получается, что мы настойчиво говорим, что все по-прежнему — а это не так.

— Но Дейл тоже ваш ребенок…

— Двадцати пяти лет от роду.

Вспоминая тот разговор, Лиз почувствовала, что Том каким-то образом вызвал у нее симпатию. Он с безграничной деликатностью предположил, что Дейл слишком решительно настаивала на том, что ей хотелось. Элизабет видела фотографии Дейл и ее старшего брата Лукаса в доме у Тома. Они выглядели замечательно. Дочь не казалась хорошенькой, а сын — привлекательным, но они смотрелись, как симпатичные и достойные люди с волевыми чертами лица, ровными зубами и блестящими волосами. Том рассказал Элизабет о Дейл, о том, как жутко отразилась на девочке смерть ее матери. Лиз вежливо слушала.

Когда умерла ее собственная мать, Элизабет испытала подобающую случаю скорбь, которая выражалась в некотором ступоре и огромной тоске по обоюдной терпимости, существовавшей между ними. Но неутешного горя не случилось. Лиз знала, что, когда умрет отец, все будет по-другому — она испытает всю горечь от потери человека, соединявшего ее со всем хорошим, что случилось с первого дня жизни. В тот миг не станет никого между нею и звездами…

Она очень внимательно посмотрела на фотографии Дейл Карвер и удивилась детской неуверенности, скрывавшейся за внешним самообладанием. Эта неуверенность двигала дочерью Тома, заставляла ее контролировать ситуацию, настаивать на получении подарков в чулках в рождественское утро. Элизабет задалась вопросом, нет ли за словами Тома «вполне прилично» по поводу ее празднования Рождества с отцом просто намека на зависть. Рождество у Браунов выглядело не блестяще — все было тихо, но в празднике проявлялась взрослая свобода без пафоса и притворства. Мысль, что такой человек, как Том Карвер, мог смотреть с завистью или восхищением на то, что она, Лиз, делала, внушила внезапный страх. Страх, удививший ее, был небольшим, но сильным. Это побудило сделать остановку по дороге домой после последнего рабочего дня перед Рождеством, заехать в «Харродс Фуд-холл» и купить фазана, кусок стилтонского сыра и коробку засахаренных абрикосов.

После этого Лиз приехала к отцу в Бат.


— Ничего не могу поделать, — сказал Люк. Он запутался в своей одежде. Эми в футболке с рисованным медвежонком на груди сидела на кровати и наблюдала за ним.

— Ты не обязан был соглашаться.

— Но я согласился, — ответил он. — Я согласился. С воспалением легких очень много проблем, и малышка Мэй уже в больнице. А больше никого нет.

— А как насчет Криса?

— Он дежурил в прошлое Рождество.

— Или Мэнди, — злобно продолжала его подруга.

Мэнди была влюблена в Лукаса и приклеивала ему стакеры на доске объявлений в студии. Они иногда непреднамеренно попадали в чехол из-под фотоаппарата Лукаса, что вскоре обнаружила Эми.

— Она вернулась обратно в Шеффилд. Ее мать заболела.

— Как мне ее жаль, — саркастически проговорила девушка.

Лукас зашнуровал левый ботинок.

— На самом деле, жаль меня.

— Тебя?

— Да, — заявил он. Потом поднялся, слегка прихрамывая, обошел кровать с правым ботинком в руках и сел рядом с Эми. — Я не хочу работать в канун Рождества, провести четыре часа, крутя Бинга Кросби и «Спайс Гёрлз» для всей страны, собравшейся в гостиной. Мне надо бы остаться у отца — с тобой, с ним и с Дейл.

Девушка теребила между пальцами складки покрывала.

— Ты всегда соглашаешься. Когда бы они ни попросили, ты соглашаешься.

— Я соглашаюсь, если это важно. Рождество — важно. Если Джоан Коллинз пришла бы на телевидение в неудобный день, разве ты бы не бросила все, чтобы сделать ей макияж?

— У нее свои люди для макияжа, — ответила Эми. — Она всегда берет их с собой.

Лукас наклонился, чтобы надеть правый ботинок.

— Я подойду ко времени чаепития. Самое позднее — в пять.

Эми сказала негромким голосом:

— Я не могу пойти без тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу пойти в дом твоего отца, пока ты не пришел.

Лукас престал зашнуровывать ботинки и посмотрел на нее.

— Но ты же была там тысячу раз…

— Дело не во мне.

— Ты становишься глупой, — проговорил Лукас.

Эми облокотилась на одеяло и схватила своего жениха за руку.

— Не я. Теперь есть разница. В прошлом году были Джози и Руфус, причем Джози — на вторых ролях, поэтому мне было хорошо. Но в этом году там останутся только твой отец и Дейл.

Люк посмотрел на нее.

— Тебе же нравится мой отец.

— Да, — сказала Эми, — но он — член твоей семьи. Дейл — тоже. Только не я.

Лукас освободил свою руку и встал.

— Я сдаюсь.

Девушка легла спиной на подушки и натянула одеяло до самого подбородка.

— Я собираюсь ждать здесь. В Рождество я стану ждать, пока ты не закончишь работу и не сможешь прийти и забрать меня по дороге в дом своего отца.

Он встал, глядя на нее.

— Эми, ты — моя невеста. Мы собираемся пожениться. Ты законно станешь частью моей семьи. И я думаю о тебе как о члене семьи. Теперь так считает и мой отец. Ты относишься к нам.

Она откинула стеганое одеяло.

— Постарайся сказать это Дейл, — сказала Эми, закрывая глаза.


В канун Рождества Том Карвер сказал, что он предпочел бы пойти на полуночную мессу в аббатстве.

— Почему? — спросила Дейл.

— Я чувствую, что она понравится мне.

— Ты же никогда не ходил в церковь и не веришь во всю эту чепуху. Спорю, ты был там в последний раз, когда женился на Джози. И сделал это, чтобы ей было приятно, — ведь она была так настойчива.

Том взял Бейзила на руки с кухонного стола, где кот возлежал, ожидая, что кто-то забудет положить крышку на масленку. Он поднес его к окну кухни, выходившему в сад. Карвер неделями не бывал в саду. Казалось, там сыро и промозгло. Зимнее гнетущее настроение висело над ним. Даже милая каменная статуя девушки, держащей голубя, которой Том так любовался, выглядела, словно девушке все надоело. Он и Джози нашли скульптуру в архитектурном дворе среди забракованных изделий буквально перед свадьбой и ухватились за нее, словно она была для них символом, знаком надежды и гармонии. Та же надежда привела Тома в церковь на второй день его свадьбы. Он ждал, что венчание с Джози в таком месте (и неважно, значимом или нет) откроет возможность проникновенных отношений — как когда-то с Паулиной.

В конце концов, он искренне верил, что все сбылось. Джози побудила его к этому, считая, что он романтизировал свой первый брак. И этим Том сделал невозможным для любой реальной женщины даже попытаться заменить умершую праведницу.