— Никакой зелени?

Мальчик покачал головой. В его понимании только горох был вкусным, а все остальные овощи — нет.

— Ты не против, — спросила Джози, — если мы пойдем и съедим по гамбургеру?

Он поднял лицо, просто сияя от радости.

— Да.

В закусочной Руфус выбрал чизбургер с чипсами и банановый коктейль. Джози взяла себе чашку кофе. Она посмотрела на сына, осторожно выковыривающего лук-порей и помидор. Было удивительно, что тот, кого с самого детства приходилось улещивать и умасливать, заставляя есть то, что более-менее полезно для здоровья, мог обладать такой чистой кожей, ясными глазами и блестящими волосами.

— Руфус…

Он жадно откусил булочку и поднял на мать глаза.

— Я должна тебе кое-что сказать. Может быть, это проще говорить здесь, чем дома.

Он перестал жевать.

— Я получила сегодня утром письмо от папы…

Сын с ожиданием смотрел на нее. Были видны только глаза и нос над чизбургером.

— Милый, я думаю, папа собирается снова жениться.

Теперь настала ее очередь ждать. Сын внимательно смотрел на мать какое-то время и казался при этом совершенно спокойным. Потом Руфус снова надкусил чизбургер.

— Я знаю, — сказал он с набитым ртом.

— Знаешь?

Мальчик утвердительно кивнул, проглотил кусок и потянулся за молочным коктейлем.

— Он говорил тебе?

— Нет, — сказал Руфус, потягивая коктейль через соломинку. — Но она была в доме.

— После Рождества?

— Да.

— И что ты думаешь?

Мальчик сделал новый долгий глоток.

— Они смеялись.

Джози посмотрела на свой кофе. Внезапная боль, которой нельзя было дать названия, пронзила ее. Но боль тут же прошла.

— И она понравилась тебе?

Сын кивнул:

— Она не приставала с пустяками.

— Что ты имеешь в виду? Не приставала к тебе? Или к папе?

Руфус взял пальцами чипсы.

— Она просто была там. Ее зовут Элизабет.

«Элизабет, — подумала Джози про себя. — Элизабет Карвер…»

— Как она выглядит?

Сын задумался, взявшись за чипсы.

Элизабет не казалась красивой, но она действительно была отличная. Такая спокойная, немного похожая на бабушку.

— Немного похожа на бабушку.

— На бабушку?!

— Не такая старая, — сказал Руфус, — но не из тех, кто воображает. — Он подумал о Бекки и Клер. — Ни ботинок, ни колец в носу, ни всякой дряни.

Джози внимательно посмотрела на него. Он выглядел совершенно спокойным, и к ее смятению, как будто приветствовал от всей души новый поворот в жизни.

— Ты не против? — спросил Джози.

— Чего?

— Ты не против, чтобы папа женился на ком-то другом?

— Мне бы не понравилось, если бы он женился на толстой, — сказал Руфус, слизывая расплавившийся сыр с пальцев. — Или на старой ведьме.

— Но ты не против Элизабет…

— Нет, — ответил мальчик. Он вдруг метнул на нее серьезный взгляд. — А ты?

Джози проговорила со смущением:

— Это произошло, кажется, слишком быстро…

— Я полагаю, ему было одиноко, — проговорил Руфус. — Ему и Бейзилу.

— Да.

Сынок снова ухватил чизбургер.

— Я показал ей мою комнату.

— О!

— Папа собирается там поставить письменный стол с подходящей лампой.

Джози взяла чашку кофе и сделала большой глоток.

— Они поженятся довольно скоро. А хотят, чтобы ты присутствовал на их свадьбе?

Руфус утвердительно помотал головой.

Джози нашла в своем кармане бумажный носовой платок и высморкалась.

— Тогда я напишу ответ, так нужно. Могу сообщить, что тебе нравится эта затея?

— Да, — ответил мальчик. Он снова надкусил булочку и сказал с полным ртом:

— Элизабет умеет кататься на коньках. Она сказала, что научит меня.


— Ты не можешь быть против, — говорил Мэтью.

— Против чего я не могу быть?

— Против новой женитьбы Тома.

Джози поставила тарелки в раковину.

— Дело не в том, что он собирается жениться…

— Правда?

— Дело в этой женщине, в Элизабет.

— Ты ничего не знаешь о ней, кроме того, что Руфус рассказал. А он говорил только хорошее. Похоже, она чудесная.

Джози медленно развернулась и прислонилась спиной к раковине, убрав волосы с лица.

— Но я должна буду делить сына.

— Только от случая к случаю.

— Он мой и только мой — на всю жизнь!

Мэтью отставил чашку с кофе.

— Ты не знаешь, хочет ли Элизабет это изменить. Ты даже не знаешь, хочет ли она… — муж вдруг резко замолчал. Он коснулся опасной темы. «Почему, — сказала Джози, плача после их провального Рождества, — я поддерживаю любовь к твоим детям, когда никто не побудил их даже попытаться полюбить меня?»

— Она сказала, что научит его кататься на коньках…

— Это может быть просто вежливое предложение, — сказал Мэтью. — Руфус — милый маленький мальчик, а она влюблена в его отца.

— Да, — сказала Джози. Было невыносимо думать о другой женщине, в которую влюблен Том. Сама она не любила его, по мысль, что бывший муж и прежний дом попадут в руки кого-то еще, не могла оставить равнодушной даже в спокойном состоянии. В закусочной был момент, когда она думала, что Руфус собирается напомнить ей с неотвратимой логикой, что у нее есть Мэтью. И, выбрав отчима сыну, как может она не одобрять, что у Тома появилась Элизабет?

Но Руфус ничего не сказал, только сделал красноречивую паузу, а потом доел все за исключением салата со своей тарелки. Безошибочно чувствуя, что в этот день ему ни в чем не будет отказано, мальчик попросил другой молочный коктейль и шоколадное пирожное с орехами. По дороге домой он даже держал мать за руку.

— Это лучше для каждого, — сказал Мэтью. Он встал, звеня мелочью в кармане брюк. — Руфусу не придется беспокоиться из-за одиночества Тома, а ты не должна чувствовать себя виноватой за то, что оставила его. — Он обошел вокруг стола и поцеловал ее. — Это хорошие новости.

Джози посмотрела на него.

— Просто эта материнская любовь — одно мучение.

— Отцовская любовь — тоже не сплошное удовольствие.

— Прости…

— В конце концов, Руфус живет с тобой.

— Мэт, мне жаль, я не должна была этого говорить…

— Просто думай, — сказал Мэтью. Он приложил ладонь к ее щеке. — Иногда просто думай, прежде чем сказать.

Джози кивнула. Она хотела сказать ему, что как бы плохо ни было для мужа жить без его детей, Мэт не трудился изо всех сил, все время стараясь оправдать возложенные на него другими надежды. Если Мэтью что-то удавалось, каждый одобрял его, если он терпел неудачу, люди пожимали плечами и говорили: «Этот бедняга, по крайней мере, пытался». Для женщины все иначе…

— Мне нужно идти работать, — извиняясь, проговорил Мэтью. — Прости.

— Конечно.

— Всего час или чуть дольше. Мы должны принять одну из этих государственных инспекций по налогам…

— Я в курсе.

Он снова поцеловал жену:

— Спасибо за ужин.

Муж вышел из кухни, забрав парусиновый портфель, в котором хранил свои бумаги, и поднялся по лестнице на второй этаж. Свет на галерее был включен, а дверь в комнату Руфуса — слегка приоткрыта. Отчим осторожно заглянул туда. В комнате оказалось темно, при падающем на пол свете из галереи можно было рассмотреть только силуэт Руфуса. Мальчик, как обычно, закутался в стеганое одеяло и уткнулся в подушку. Напротив него в комнате стояла другая кровать. Она была пуста, поскольку предназначалась для Рори.

Мэтью отвернулся, достал приставную лестницу, которая давала доступ к пространству под крышей. Там наверху он оборудовал для себя каморку. Комнатка оказалась крошечной, но полностью сделанной им самим. Это помещение на Баррат-роуд, 17 предназначалось только для него. Там нашлось место для папок и документов. Джози хотела украсить каморку, немного отделать и задрапировать, но Мэт отверг такое предложение. Здесь — рабочее помещение, место для размышлений, а недостаток домашнего комфорта и естественного света придавали ему особое уединение, которым дорожишь. Тут можно свободно думать о своих детях. Правда, от таких мыслей приходят острые приступы вины. Ведь Мэтью обещал себе быть во всем откровенным с женой.

Конечно, говорил он себе, о детях можно думать где угодно. Мысли принадлежат только самому человеку. Но существовало нечто сдерживающее. Ведь Джози — и не следовало сознательно вводить себя в заблуждение — не могла видеть от них проявлений симпатии или любви к ней. Дети, как был уверен Мэтью, устроили его жене невыносимо тяжелую жизнь с тех пор, как она появилась в судьбе их отца. А значит, жена платила им лицемерной симпатией. Но Мэтью, однако, не сомневался: Джози действительно не имела даже малейшего понятия о собственной ангельской терпимости по сравнению с требованиями Надин. Рождество потрясло в самом худшем смысле, — он понимал это. Поведение его детей по отношению к Джози, в особенности, то, что сотворила Бекки, было просто ужасающим. И Мэтью разрывался между ними, а в итоге беспомощно сдался, презирая себя за собственную слабость и пассивность.

«Оказывай ей сопротивление! — кричала Джози в рождественский вечер. — Почему ты не противостоишь ей?..»

Мэтью был подавлен и измучен. Теперь он вспомнил, что был момент, когда пришло удивление: почему надо было затевать все это, откуда взялась надежда, что можно освободиться от прошлого?..

«А иначе, — сказал он тогда, не глядя на жену, — Надин просто отыграется на детях. Что бы я ни делал, надо думать о том, чтобы не причинить вред детям…»

Он сел за свой письменный стол и включил обе лампы. На фанерных стенах, которые Мэт использовал как доски для заметок, был помещен пестрый коллаж из фотографий с детьми. Снимки детей были сделаны в разные годы и в разных местах: в ванной, на велосипеде, у моря, в саду, возле Тауэра в Лондоне, в карнавальных костюмах, они спали и присутствовали на торжественных церемониях и школьных утренниках.

Мэтью оперся локтями на стол и обхватил руками лоб. В центре пестрой картины была одна, которую он особенно любил: Рори, в пижаме и ковбойской шляпе, держал котенка, который вскоре умер от чумки. Мальчику тогда исполнилось шесть лет. Его выражение лица переполняло желание защищать, оказывать покровительство.

Недавно Надин звонила Мэтью несколько раз — всегда в школу. Она говорила, что Рори прогуливает уроки. Это случалось нечасто, он не был в компании с другими мальчиками. Но местный фермер нашел пару раз сына Мэтью в своем дворе. А в школе заметили, что Рори приходил во время проверки посещаемости утром и днем, но часто отсутствовал на последующих уроках. Надин неумолимо упоминала о причинах поведения подростка, но все же, как обычно, отказалась от попыток Мэтью предпринять хоть что-нибудь по этому поводу.

— Тогда зачем звонить?

— Потому что ты — его отец.

— Когда ты позволяешь мне быть им.

Ему пришлось поспешно положить после этого телефонную трубку. Мэтью испугался, что секретарь директора услышит вопли Надин через тонкую перегородку, которая отделяла приемную от кабинета. Рори требовал внимания. Конечно, он вступал в трудный возраст, но именно в этот момент Надин отказывалась позволить ему или его сестрам приехать в Седжбери. Дети привыкали к обстановке, сказала бывшая жена. Они все в последнее время привыкали к обстановке новой маленькой семьи, и она не хочет, чтобы их вывело из равновесия общение с мачехой, которую дети ненавидели. Адвокат Мэтью сказал, что надо проявлять терпение.

— Пусть пройдет месяц или два. Не давай ей повода к борьбе. Если ты не увидишь детей на Пасху — вот тогда мы предпримем кое-какие меры.

Мэтью устало закрыл глаза. Романтизировал ли он своих детей, интересовался ли ими, потому что страшно скучал по ним? Извинял ли все их враждебные выходки и дурное настроение, поскольку понимал, что им приходиться несладко, а их отсутствие — постоянная боль? Поэтому ли он порой бывал резок с Руфусом, который редко заслуживал какой-то грубости? Сын Джози так мал. Иногда, глядя на затылок пасынка, когда тот наклонял голову над миской с кашей или делал домашнее задание, Мэтью видел в нем совсем еще малыша. А потом приходили мысли о неизбежных обстоятельствах его зачатия. И волна сексуальной ревности к Тому Карверу — глубокой, дикой, и, без сомнения, неразумной ревности — поднималась у него в груди.

— Мэт?

Он обернулся. Голова и плечи Джози появились в проеме лестничной площадки.

— Я не услышал тебя…

— Я сняла обувь. Ты в порядке?

— Ну, так себе.

— Я бы ничего не сказала о материнской любви. Я и не подразумевала…

— Все в порядке.