Джоанна Троллоп - Чужие дети

Кухня в коттедже казалась точно такой же, какой ее оставили час назад. Надин приготовила детям завтрак из размоченных зерен с апельсиновым соком из упаковки — не было ни хлеба, ни масла, ни молока, да и они отказались от всего. Клер выпила оставшуюся кружку горячего шоколада, а Бекки нашла где-то бутылку диетической колы, которую они с Рори вылакали наподобие дерущихся собак. Но дети не стали ничего есть из предложенного матерью.

Надин вспомнила детей из младших классов школы Мэтью, которых он нашел роящимися в мусорных корзинах в Седжбери во время обеденного часа — не завтракавших, не получивших денег на ленч.

— В конце концов, я пыталась, — сказала Надин на кухне. — В конце концов, я предлагала…

Она прошла через комнату, наполнила чайник. Будет более экономно вымыть посуду и помыть кухонный пол кипяченой водой из чайника, чем использовать воду, нагретую кипятильником. Он съедал деньги. В сыром холле стоял счетчик, и он громко тикал весь день, когда были включены свет, плитка или кипятильник, с угрозой напоминая Надин, что время пожирает деньги.

Женщина выглянула из окна над раковиной, увидела унылый зимний сад и предалась волне нового отчаяния. Оно поднялось у нее в душе, как протест. Ей предстояло быть здесь следующие четыре или пять часов, одной со своими мыслями, — пока проклятая необходимость идти за детьми не избавит от клетки. Надин никогда прежде не тревожило одиночество, наоборот, она искала его, настаивала на нем, говорила Мэтью, что буквально сойдет с ума из-за его недостатка. Но теперь оно страшило, пугало, как ничто прежде. Слезы страха и страдания (жалости к себе, как назвал бы это Мэтью) навернулись на ее глаза.

Надин подняла руки и прижала их к векам.

— О, боже! — сказала она. — О, боже, помоги, помоги, помоги!

Зазвонил телефон. Надин убрала от лица руки и громко шмыгнула носом. Потом она подошла к аппарату и сняла трубку.

— Алло?

— Надин?

— Да…

— Это Пегги, — сказала мать Мэтью. — Ты не узнала меня по голосу?

— Нет, — ответила женщина.

Она прислонилась к кухонному столу. За все время ее брака с Мэтью Пегги не звонила Надин до тех пор, пока Джози не появилась на сцене. Потом свекровь начала звонить, желая поддержать Надин и убедить, что они обе — своего рода заговорщицы.

Надин приложила трубку к уху. По идее, она должна была приветствовать этот заговорщический пыл против Джози, — но только не у Пегги.

— Как дети, дорогая?

— Все прекрасно.

— Уверена? — спросила Пегги. — Послушай, я звоню с небольшим предложением. Дерек и я хотим помочь тебе. Мы не можем много сэкономить, но, конечно же, поможем тебе и детям.

— Нет, благодарю, — сказала Надин.

— У тебя понурый голос, дорогая.

— Я устала, — ответила Надин. — Я плохо спала прошлой ночью.

— Стыд и срам, — вздохнула Пегги. — Сколько бед на твою голову!

Надин слегка отодвинула трубку от уха.

— Пегги, мне нужно уходить…

— Да-да, конечно. У тебя столько забот, и все приходится делать одной. Я просто хочу, чтобы ты знала: мы всегда поможем тебе — Дерек и я. Деньги и все остальное — тебе нужно только сказать.

— О-кей.

— Передавай привет детям. И от дедушки…

— Пока, — сказала Надин. Она положила трубку и обхватила руками голову.

Почему все так случилось, почему все так должно было случиться?! Раньше она страстно желала общества, общения, маленького знака того, что не настолько заброшена, как сейчас. А теперь ей будет звонить один из тех нескольких людей, к которым она всегда испытывала искреннее отвращение — женщина, всегда упорно настроенная против ее брака с Мэтью…

Чайник закипал, его неисправная крышка подергивалась под давлением пара изнутри. Надин потянулась к нему и выключила. Она подошла к столу и составила миски, тарелки и кружки в беспорядке друг на друга, наподобие стопок, отнесла их к раковине и опустила в пластмассовый тазик. Потом взяла бутылку жидкого моющего средства. Оно называлось «Экоклир» и стоило в ближайшем супермаркете почти в два раза дороже, чем более вредная для окружающей среды марка. Как выяснил Рори, средство не было действенным, пена оказывалась слабой, а нужного эффекта не достигалось. Тарелки, сложенные на ночь в раковине, оставались грязными.

Надин выдавила пластиковую бутылку, которая издала хриплый звук. Средства почти не осталось.

Она осмотрела кухонный стол у дальней стены кухни и сняла последнюю чистую кружку. Надин положила ложку растворимого кофе, залила водой из чайника. Потом нашелся целлофановый пакет с затвердевшим тростниковым сахаром, от которого пришлось отколупать кусочек ручкой чайной ложки.

Надин размешала сахар в кофе с ужасающей концентрацией, пока он, наконец, не растворился. Она отхлебнула. На вкус кофе был странным — сладким, но слегка затхлым. Такой вкус имело почти все в те неуютные, но головокружительные дни в женском лагере протеста в Суффолке.

С кружкой в руке Надин вернулась обратно к чайнику и неуклюже вылила левой рукой содержимое на тарелки, стоявшие в раковине. Потом, зажав кружку в руках, она выбралась из кухни, прошла вниз в холл мимо тикающего счетчика, поднялась по лестнице на галерею второго этажа. Туда выходили двери детских комнат.

Все двери стояли открытыми, стопки одежды валялись на полу. Кровати и пластиковые мешки с бессмысленными вещами, которые дети носят с собой, не были прикрыты. В туалете крышка унитаза оказалась поднятой, целая куча влажных банных полотенец и наполовину сорванная ветхая занавеска в душевой кабинке свисали оцепеневшими окрашенными пластиковыми складками.

Надин прошла по галерее и закрыла все двери. О том, чего она еще не видела, не хотелось и думать.

Потом бывшая жена Мэтью спустилась вниз, осторожно держа свою кружку кофе, чтобы не пролить, заползла через туннель в берлогу Рори под самой крышей и похоронила себя там.

— Мы прождали почти целый час, — сказала Бекки. Она забралась на переднее сиденье возле матери. В водительском зеркале Надин увидела, как Рори уселся около Клер. Выражение лица сына казалось отрешенным. Так было всегда, если он не хотел, чтобы кто-то обращался к нему и задавал вопросы.

— Мне очень жаль, — ответила Надин. — Я прилегла поспать. Я не высыпалась в последнее время, вот случайно и прилегла сегодня утром. Слишком долго проспала.

Она посмотрела в водительское зеркало. Клер зевала. Ее волосы, которые мать коротко подстригла, нуждались в мытье, пряди торчали во все стороны, придавая дочери неопрятный вид.

— Мне очень жаль, — повторила Надин. — Правда. Я так устала. — Она завела машину. — У вас был хороший день? Удачный?

Дети ничего не ответили. При повороте машины она взглянула на них. Дочери и сын не дулись на нее, это было заметно — просто не знали, как ответить. Не хотели ее расстраивать.

Машина снова тронулась вперед. Надин слегка прикоснулась к Бекки.

— Проголодались?

— Ты еще спрашиваешь? — ответила дочь.

— Мы заедем в деревенский магазинчик, — сказала Надин. — Я нашла пять фунтов. Мы купим картошки и яиц и немного поджарим их. Яйца и чипсы, что вы думаете об этом? Яйца и чипсы…

Воцарилась пауза. Рори глядел в окно, а Бекки уставилась на свои короткие отполированные ногти. Потом Клер сказала:

— Мы ели яичницу и чипсы на ленч. В школе.

Дейл Карвер припарковала свою машину с большим знанием дела. Свободное пространство оказалось чуть больше, чем длина ее автомобиля. Она остановилась почти под самыми окнами второго этажа, где располагалась квартира ее брата. Как сотруднику издательства, ей приходилось часто бывать в разъездах. Дейл ровно поставила руль, вышла и закрыла машину. Потом взглянула наверх.

Занавески на окнах в гостиной Лукаса были опущены, внутри горел свет. Наконец-то брат дома. Он сказал, что постарается быть к семи, но слишком много сотрудников местной радиостанции, где он работал, сейчас болели гриппом. И ему, вероятно, пришлось задержаться и подменить кого-нибудь. Или, может быть, свет означал, что дома Эми.

Эми — это подружка Лукаса. Она работала ведущим визажистом на соседней телестудии. Брат и она, конечно же, познакомились на работе. Дейл знала, что ее отец, Том Карвер, симпатизирует Эми. Как-то он сказал, что она миловидная. «Очень хорошенькая, миловидная», — эта фраза звучала как одобрение выбора Лукасом будущей жены.

Держа бутылку новозеландского белого совиньона и лицензионную копию нового американского романа, приготовленные для Лукаса, Дейл подумала, что будет не совсем удобно вручить ему эти несколько интеллектуальные подарки в присутствии Эми.

Девушка поднялась по ступеням к дому и позвонила в средний звонок. Раздался треск, а потом голос Лукаса спросил: «Дейл?»

— Привет.

— Поднимайся наверх.

— Десять секунд, — ответила она.

У них была такая игра — проверить, за какое время она сможет пересечь холл (в зависимости о того, что несет) и поднимется вверх по лестнице, на стенах которой вывешены репродукции старых гравюр с видами Бата и Бристоля.

Она добралась до входной двери Лукаса, где он стоял и считал вслух.

— Одиннадцать, — сказал он.

— Этого не может быть.

— Почти двенадцать.

— Лжец, — ответила Дейл.

Он поцеловал сестру. На Лукасе были черная рубашка, черные брюки и открытая жилетка в серую и черную полоску, производящая слегка простонародное впечатление. Дейл отметила это:

— Круто.

Он подмигнул:

— Подарок поклонницы.

— Да ну! А Эми знает?

— Да, знаю, — заявила девушка, которая появилась за спиной Лукаса. У подруги брата была копна белокурых волнистых волос, по поводу которых Дейл иногда дивилась в узком кругу — как Лукас может терпеть их прикосновение? Волосы производили впечатление овечьей или собачьей шерсти.

Лукас подмигнул подруге:

— Это же лучше, чем шарики. Или — чем презервативы.

Эми переменилась в лице:

— Заткнись!

— Я принесла вот это, — сказала Дейл Лукасу, протягивая книгу и бутылку. Он взял их, краем глаза читая заглавие.

— Ба, колоссально!

— Это великолепно, — заявила Дейл. — Полагаю, ты никогда не желал прочесть что-нибудь о Вьетнаме. Но эта вещь — совсем особая.

— Спасибо, — ответил Лукас, все еще глядя на книгу. — Спасибо огромное.

Эми забрала у него бутылку вина.

— Я немного охлажу ее.

Она была одета в леггинсы, полуботинки и свободную футболку.

— Он — потрясающий парень, — сказала Дейл брату об авторе книге. — У него было ужасное детство почти без образования. Но это просто самородок, удивительный писатель от бога.

Лукас улыбнулся ей:

— Предвкушаю удовольствие от чтения.

Через открытую дверь в гостиную Эми крикнула из кухни:

— Хочешь кофе?

— Я недавно пила, — ответила Дейл. Она вышла на середину гостиной между двумя диванами, покрытыми грубой светлой тканью. — Я была сегодня в Плимуте. Дорога — просто отвратительная.

Лукас достал бутылку водки из бара в шкафчике и вопросительно поднял ее.

— Чудесно, — сказала Дейл. — Отличная вещь.

— Почему бы тебе не поменять работу? — спросил брат, наливая водку. — Почему бы не заняться чем-нибудь, что не связано с разъездами? Если хочешь остаться в издательском бизнесе, почему не работаешь для передовиц или чего-то подобного?

— Это означает ездить в Лондон, — ответила сестра. — А я не хочу туда.

Эми вышла из кухни, держа кружку.

— Я думала, тебе нравился Лондон.

— Верно — наездами. Но не жить там.

— Забавно смотреть, — сказала подруга брата, — как вы оба всегда хотите оставаться возле вашего отца!

Лукас вручил Дейл стакан водки с тоником и льдом.

— Нет, — ответил он, — это — не умышленно. Такое происходит само собой, потому что мы получили здесь работу.

— Я не могла дождаться, лишь бы выбраться из Хартлпула, — проговорила Эми. Она села на ближайший диван, держа в руках кружку и глядя на Дейл в брючном костюме с неброскими украшениями и мягкими волосами, собранными назад в узел черной вельветовой резинкой. — Оттуда — и от моего отца. Ничто на земле не заставило бы меня жить на расстоянии мили от моего папочки.

— Мы не собираемся такого делать, — сказал Лукас. Он посмотрел на сестру. — У тебя усталый вид.

Дейл поморщилась. Она уселась на диван напротив Эми и сделала большой глоток из своего стакана.

— Ситуация сейчас не улучшается. Сперва ушел Нейл, — она замолчала, сделала еще один глоток и потом продолжила:

— А теперь и отец.

Лукас подсел к Эми и облокотился на диван позади нее.