– Салют! – лыбится Тайка.

Кира поднимает бутылку с пола и опускает в контейнер для мусора. Она кидает тряпку на швабру, проходит в угол и начинает мыть пол.

– Что, не рада меня видеть?

Тон у нее издевательский. Быстрыми шагами вернувшись, Кира становится перед ней. Глаза в глаза.

– Уходи.

Та притворно вздыхает.

– Не могу.

– Зигги обещал,что вы оставите меня в покое.

– Бедный Зигги…Всегда  врал...

Задрав ногу, она ставит ее каблуком на только что отмытую Кирой столешницу. На ней они раскатывают тесто.

– Пошла вон! – твердо говорит Кира.

– Друзья познаются в беде. Если им плохо, они вцепляются в тебя клещом, а если хорошо, так пошла вон? Раньше, ты бывало, радовалась мне.Так запрыгала на вокзале, с ментовской штукой во рту, что я боялась забудешь вынуть и оставить ее бедному дяденьке.

Ее фиолетовые  в этот раз глаза в темных кругах. Опухшее, смятое  лицо,  трещинка в углу рта, сбитый маникюр.

– Ведь теперь у тебя все хорошо, правда?

– Это тебя не касается.

Тайка шмыгает носом.

– Думаешь устроила свою маленькую, бессмысленную жизнь? Не лопни от радости, мечты со временем скисают,  учти. Зимин как трахался так и будет трахаться с другими.  Постельный кузнечик, прыг-скок, с одной на другую...С тобой тоска, а Марины бывают очень красивыми. А ты простишь, не в первый же раз!  Ну это ладно, у тебя же еще карьера! В лучах софитов корона сверкает стразами, синтетическая пачка слепит зрителей блестками. И все в твой жизни будет дешево и фальшиво,  как этот прикид. Потому что грим течет и воняет, корсет жмет, болят связки, ты ненавидишь балаганные лица рядом стоящих. А Глеб у очередной  Марины и ему плевать на твои партии. Будешь жить в ненависти и скорби. Утопишь свою жизнь в мелочах и  гадких чувствах.  Может быть вспомнишь Тайку – эту мудрую женщину, которая предлагала жизнь во имя великой идеи.

Она ухмыляется. Кире противны ее фиолетовые, выпуклые глаза.

– Мы не позволим тебе так бездарно растратиться. Так уж вышло, милочка… так уж вышло.  Кто бы мог подумать что ты будешь такой востребованной? Теперь тебя хотят все, но нам ты нужна больше. Уйди ты от Глеба и оставь театр, кто о тебе вспомнит через месяц? Кирка – просто дырка. А Братство никогда не забудет и  мы будем биться до последнего. Ты будешь с нами, через страдания, муки, смерть близких. Мы ни перед чем не остановимся…

У Киры холодеют руки. Она подбегает к двери и распахивает ее.

– Уходи, или я позову ребят из зала.

– Очень кстати, пусть принесут чего-нибудь выпить! Упрямая ты коза…Знаешь что с тобой сделают, если будешь брыкаться? А ты будешь, я тебя знаю... Тебе поранят мозг. Очень аккуратно, останешься такой же симпатичной. Лежать в коме и мочиться в дорогие памперсы не так уж и плохо. За тобой будут хорошо ухаживать. Это такое роскошное  спа для особо упертых. Тебя будут кормить спецформулой и заботиться чтобы ты не умерла раньше времени. А ты будешь как курочка откладывать наполненные аэрогенами яйцеклетки. Ведь ты – генетическое сокровище!  Твое тело заслуживает множественного рециклинга. Ну а когда мы возьмем все, что нам нужно, ты будешь свободна! Сдохнешь без трубок за неделю. И ты отказываешься от таких горизонтов?!

Тайка громко смеется.  Кира теряет терпение.

– Засунь эти горизонты себе…

– Научилась! – всплескивает руками Тайка и вытаскивает из кармана скомканный тетрадный лист. Она встряхивает в воздухе.

– А ты думала будет вот так? Взявшись за руки вы пойдете навстречу восходящему солнцу?

– Где ты взяла это? – с ужасом спрашивает Кира.

Это вырванный рисунок из ее детского дневника. Глеб и Кира в лодке. Он криво оторван и осталась только половина солнца, а лицо Киры расплылось от бордовой, видимо винной капли.

– А как ты думаешь? Купила у одного известного художника.

Кира бросается к телефону, соединенному напрямую с кухней.

– Ибрагим, тут какая-то сумасшедшая.

За стеной, с лестницы сразу же слышится топот ног. Тайка спрыгивает со стола. Скомкав рисунок она кидает его в ведро с водой и проходит мимо застывшего у входа Ибрагима.

– Все в порядке, – спрашивает он Киру.

– Да.

– Кто это? – спрашивает Ибрагим.

– Не знаю, – качает головой она.


               Таких провалов у Тайки  еще не случалось. Было пару слабых сопротивлений, но другие быстро сдавались. Кира заставила ее выть от бессилия и бешенства, заставила почувствовать себя слабачкой. Тайка так надеялась выслужиться, чтобы стать чистой, бесцветной. Смыть с себя тяжесть голубого цвета, который от любой оплошности или предательства мог в мгновение превратиться в оранжевый. Кира расстроила ее планы. Ей хочется сделать балерине так больно, как никому другому. Сегодня вечером приедет отдел экстренного реагирования. Сотрудники ОЭР уже в самолете, готов европейский паспорт для Киры и на ее имя куплен билет в одну сторону. Специальный седатив заставит ее спать всю дорогу и забывать при этом закрывать глаза. Она не потеряет способность двигаться, но будет молчать и делать все, что ей скажут. Тайкина миссия закончилась еще вчера, она должна  только привести Когля к объекту. Сегодня ей уже не нужно было встречаться с Кирой, но она не смогла себя пересилить. Захотелось еще раз глянуть на эту сучку, перед тем как сделать ей плохо. Плохо как никогда. Конечно Братство не позволит ей проучить балерину. Сама она уже не может причинить ей вреда, ОЭР узнало бы сразу или узнает, когда ее доставят в Центр. Тайка сама не может пощипать курочку, но она знает кто может! Пока не приехали заплечники, все это можно устроить. Она проходит на стоянку, открывает машину и садится за руль. До приезда ОЭР еще пару часов. Отложив на соседнее сиденье служебный верту, она достает из кармана парки другой мобильный, который купила пару часов назад.

– Игорь Алексеевич?

– Да.

– Вас интересует Кира Милованова? Она в подвале ресторана Чабан и рубаб.

– Кто это?

Тайка нажимает на отбой. Конь в пальто, – говорит она себе вполголоса. Теперь начнется потеха. Туровцын конечно не знает на кого лезет, а когда узнает обосрется, но будет уже поздно. Здорово если он уделает Киру как следует, до того как за ней приедут волки из ОЭР.


Глава 42


          В маленьком окошке под потолком темно уже несколько часов. Кира   очень устала. Она с удовольствием думает как развалится на полу, в каморке Зилолы и будет ждать Мусю. А завтра за ней заедет Глеб и заберет ее навсегда. Весь день у нее радостно билось сердце. Весь день она вспоминала прошлую ночь, разбирая ее на  минуты и даже секунды. Каждый взгляд Глеба, каждое его слово, каждое прикосновение. Теперь они навсегда вместе. Через неделю ее будут ждать на утренний класс в театре. Единственное что плохо в ее жизни – это Тайка. Все что касается этих странных людей, их Братства и их идей ей страшно. Она гонит от себя эти мысли, но они каждый раз возвращаются. Тогда внутри ее все опять съеживается и увядает. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Их ответы она не принимает, не верит и не хочет верить. Выгнав Тайку из ресторана, она сразу же позвонила домой. Мать жива и здорова. По ее просьбе Вера Петровна перевернула весь письменный стол, но дневник так и не нашелся. Как он оказался в руках у Тайки непонятно. Может это Ленка?  Не думать, только не думать об этом! Кира снимает с батареи  высохший рисунок и разглаживает его. Счастье этих двух на картинке теперь не очень  убедительно. Глеб правда не пострадал, эта часть рисунка не успела намокнуть, Кира же от воды расплылась в неопрятное, бурое пятно.  Ну и ладно, теперь все это есть  у нее в реальности. Глеб любит ее и не выпустит из своих объятий, защитит и укроет от всех несчастий. Они вместе, поэтому она ничего не боится.


Кира вздрагивает от сильного грохота. Что-то тяжелое упало наверху, на кухне. Кто-то закричал, потом послышался визг женщины. Топот ног и опять крики. Она выскакивает за дверь и несется вверх по узкой лестнице. К ее удивлению в кухне никого нет, стойка с тарелками опрокинута на пол, на длинной плите из огромной кастрюли валит пар, а на сковороде обуглилась порция бараньих ребрышек. Выключив под ними огонь, она выбегает в зал. Около двери испуганно жмутся повара и официантки. В зале опрокинуты столы, посуда разбита, еда растоптана, салфетки разлетаются в разные стороны. Несколько посетителей застыли на стульях, кто-то вскочил,  но не решается выбежать. За баром видны корпуса здоровых мужчин в одинаковых, темных  костюмах. Их головы и плечи исчезают за бокалами и стаканами на стойке, потом опять появляются. Кире становится не по себе. Обойдя бар по периметру, она видит лежащего на полу Ибрагима. Окружившие незнакомцы бьют его в грудь. Чапан разорван на рукаве, лицо опухло, глаза перебегают с одного обидчика на другого. Самый здоровый из мужчин, стоящий к Кире спиной, наклоняется и хватает его за горло.

– Вот что, урюк...

– А ну оставьте его! – вырывается у Киры. – Бахром, звоните в полицию!

Здоровяк оборачивается и впивается в нее глазами.  Это начальник охраны Туровцына – Лосев. Она бледнеет и пятится, пока не упирается в дрожащего у стены посетителя. Лосев отпускает Ибрагима и поднимается во весь рост.

– Вот и она, –  с теплом в голосе говорит он.

Кира кидается к выходу, но один из его людей тут же прыгает в ее сторону и преграждает  путь. Издевательски ухмыляясь он манит ее к себе, до дверей ей не добежать. Мимо поваров и официанток она ныряет на кухню и сбегает в пекарню. Топот и мужские крики слышны за спиной. Около их комнатки, есть туалет со слуховым окошком наружу, через него она сможет выбраться на улицу. Закрыв дверь на хлипкий крючок, она вскакивает на бачок унитаза и открывает окно. Подтянувшись на руках  вскидывает свое легкое тело на узкий подоконник. Холод обжигает лицо, еще секунда и она спасена. Ей нужно еще раз толкнуть себя вперед. Она напрягает руки, но в  этот момент ее крепко хватают за лодыжку.  Ободрав локти о старую раму она обрушивается вниз, ударяется скулой о край унитаза и сразу же чувствует за щекой много крови. Страшная боль в челюсти заставляет ее закричать. Перед глазами все плывет и как во сне становится неясным, мучительным и долгим.  Крепкие мужские руки бесконечно долго несут ее через пекарню.  Кира видит как  что-то капает  вниз на плитку. Ах это кровь! Почему кровь? Кровь оставляет крупные красные бусы на лестнице, потом и в зале. Она видит как повара сцепляются  с людьми Туровцына. Ее пытаются отнять у твердого как дерево человека, руки которого больно впиваются в тело. Бахром падает первым около дверей,  Рахима втаскивают на кухню и больше она его не видит.  Лосев, схватив Ибрагима за ворот рычит ему в лицо :

– Не знаешь с кем связываешься, чурка? Вякнешь и твои нелегалы сгорят вместе с этой тошниловкой.

У Ибрагима бледное лицо, трясущийся подбородок. Киру несут дальше, она видит входящую Мусю, которая тут же начинает истошно вопить и прыгает на несущего Киру амбала. Другой, тоже большой и темный, дергает Мусю за руку  и тут же страшно бьет в лицо. Изломавшись как кукла подруга падает и остается за спиной деревянного человека.  Кира кричит, но из горла выходит одно шипение. Пытается сжать ненавистную ей шею, но руки ее слабы и не слушаются. Человек встряхивает ее и руки снова  безвольно падают. Выгнувшись из последних сил, она видит как девочки бросаются к Мусе, а Бахром выбегает из кухни с ножом. И все, темнота застилает глаза.


          Густой туман немного рассеивается. Лежать неудобно, ей хочется по другому, но она не может, в ней что-то болит и мешает повернуться. Туман становится слабее и теперь ясно, что она полу в лифте, который бесконечно долго ползет вверх. Вокруг нее мужские ноги в одинаковых черных брюках и туфлях. Острым носком одна из них тычет ей в бедро. Мужские голоса доносятся сверху.

– Совсем что-ли?

– Башкой треснулась, всю машину закровила. Стасик драит теперь.

Лифт останавливается. Ее поднимают и несут по коридору. Мимо бронзовых львов, потом человека с земным шаром на шее, что-то знакомое. Была она здесь или нет? Давно или недавно?  Трудно вспомнить. Круглая комната, шелковые обои...Ах да, здесь на столе когда-то танцевала Муся. Киру опускают на пол и она из последних сил  поднимается на колени. Перед ней на диване сидит мужчина. Она его знает, это Лосев.

– Жалко что все убрали. Потыкать бы тебя носом в разбитые осколки, – говорит он.

Кира узнает и не узнает квартиру Туровцына.  Здесь что-то произошло. На столе, где раньше танцевала Муся нет стеклянной столешницы. Остался один бронзовый каркас. В резных шкафах вместо стекол пустые дыры. Крупные царапины исполосовали карельскую березу. Исчезли статуэтки из кристаллов и фарфора,  шелковая обивка стен запачкана красной краской. Тремя размашистыми буквами от пола до потолка написано матерное слово. Лосев поднимает ее за ворот рубашки. Ноги у нее подкашиваются, но она все таки встает. Трое других стоят в дверях и смотрят  на нее как на падаль.