Никто, – хочется сказать Кире, но она сдерживается.

– Я выпрыгнула с третьего этажа, но сначала меня долбанули электрошокером, – объясняет  Ленка, кокетливо улыбаясь. – Та же история, мать с ума сходит.

– Нужно отвести к специалисту,  есть один хороший...

– Так она и пойдет! – отрезает Ленка. – Она меня на порог не пускает. – Открой рот, – просит она Киру.

– Это еще зачем?

– Новый метод тестирования. Я возьму соскоб со слизистой.

Маленькой щеточкой она лезет Кире в рот и хорошо пошкрябав ею за щекой, запаковывает в пакетик.

– Лен, может все таки зайдешь к нам сегодня? – просит Кира. – Вера Петровна попробует вас помирить.

– Не пойду, еще кипятком плеснет !

– Вы друг друга боитесь. Она не знает куда документы на квартиру спрятать. Думает ты их украсть хочешь…

Глаза медсестры сужаются.

– А она не говорила, куда она их хочет спрятать?

Кире не нравится ее противный, ищущий взгляд. Она пугается, Шура же просила никому не говорить! Ей теперь и самой кажется что Ленке действительно нужны эти злополучные  документы. А иначе, зачем бы она так интересовалась?

– Закопала, кажется.

– Как закопала? Где? – не унимается Ленка.

– Я не знаю.

– Маразматичка! Они же там сгниют! – вскрикивает она.

Далаки начинает смеяться.

– Я тут кое-что вспомнил..., – оправдывается он.

У Ленки расстроенное лицо, зло сжатые губы. В разрезе халата взволнованно вздымается грудь. Моя руки, она забывает снять перчатки. И только намылив их, быстро стягивает и бросает в ведро. Кира вдруг ясно понимает, что рассказывать ей ничего нельзя. Хорошо, что она не проговорилась. Улыбаясь, Далаки  провожает ее до двери : Кира, дорогая, вот телефон и адрес клиники. Не забудь, доктор Еникеев. И уверен в следующий раз увижу тебя на сцене в Большом.


Сразу же после того, как за Кирой закрылась дверь, Далаки проводит  ладонью по лбу, смахивая воображаемый пот.

– Знаешь, насчет этой квартиры..., – начинает Ленка.

Но доктор поднимает указательный палец, сейчас есть дела поважнее. И медсестра замолкает. Он вытаскивает из ящика стола айфон и набирает номер, прокашливается, лицо его становится опять игривым.

– Таисья Петровна, как поживаете?

– Далаки?  – вопросом на вопрос отзывается в трубке хриплый голос.

– Далаки, Далаки.

Повисает пауза. Видимо Таисья Петровна пытается вспомнить кто же такой Далаки, высветившийся  на ее циферблате.

– Июньский семинар. Мы с вами на банкете за одним столом сидели, а потом кальян курили в номере у чеха Гусляка .

Доктор берет со стола маленькое, увеличительное зеркальце и внимательно рассматривает свое лицо. Рот его растягивается от удовольствия, ему нравится то, что он видит.

– Восточный филиал? – вспоминает вдруг Таисья Петровна.

– Средне-азиатский. Как поживаете?

– Ээм, я на встрече, в Марио. Что вы хотели?

Далаки теряется, Таисья Петровна грубо дала ему знать, что кальян кальяном, а разговаривать с ним ей некогда.

– Ну, если по делу...Да вот стараемся изо всех сил, у меня очень хорошая новость. Поездом номер пять, в следующую среду, объект 861 выезжает в Москву. Сдаю с рук на руки. Девочка тянет на девятую  категорию, отметьте шампанским, не выходя из Марио.

В трубке молчание. Далаки кажется что на том конце о трубку звякает   бокал. Видимо Таисья Петровна пьет за свой орден прямо сейчас.

– Господин Далаки, во первых я не пью. Как сотруднику компании, которая придерживается жесткой, антиалкогольной политики вам должно быть это известно. Вы рапорт в головной офис послали?

– Нет еще...– запинается Далаки, ошарашенный ее ледяным голосом, – Я решил в первую очередь позвонить вам.

– Так вот, мне звонить не нужно. Это нарушение субординации и процессуального порядка. Я и пальцем не пошевелю пока не получу актио-ордер с инструкциями из головного офиса.

– Хорошо-хорошо, я сегодня же отправлю рапорт.

Голос у Далаки дрожит. Ленка, готовящая инструменты к стерилизации, испуганно на него оглядывается.

– Какого года объект?

– Ей девятнадцать.

– Почему не разобрались на месте?

– Решение пришло недавно. Своей вербовки у нас нет, мы ждали специалистов из Регцентра, но они не успели. Девочка уезжает.  Извините, объект уезжает, – поправляет он сам себя.

– Срочно подайте рапорт. Всего доброго.

В трубке слышатся гудки отбоя.

– Всего доброго, – вежливо, в пустоту говорит Далаки и тут же взрывается, – Сука! Устрицы она жрет в Марио!

Он швыряет  зеркало в угол стола. Но просчитывается, и оно со звоном разбивается о пол.

– А мы выпьем шампанского. Лен, достань из шкафа.

Медсестра с сочувствием поглядывая на доктора,  достает бутылку и мастерски, в мгновение, бесшумно выкручивает пробку.

– За что пьем? – спрашивает она.

– За то, что избавились от страшного геморроя. Такого страшного, от которого даже умирают, – он махом опрокидывает фужер в себя. – Они там в Москве с ней помучаются. У Таисьи устрицы в горле встанут. Не пьет она! У нее глотка луженная...Вот гадина! – он нервно смеется, – Она одна бутылку вискаря тогда выдула…  Я напишу рапорт сегодня… А ты  отправь в Головной офис курьера с последними сэмплами и кровью. На вечерний самолет он успеет.

Далаки опять наполняет пластиковый стаканчик.

– Пусть думают что Далаки идиот и не может отличить девятую категорию от...

Он погружается в свои мысли. В стакане не рвущейся ниточкой поднимаются пузырьки шампанского. Ленка отпивает только один глоточек, оно теплое и поэтому противное. Далаки теперь трудно узнать. Где тот доктор, которого она любит? Обычно такой непробиваемый,  Далаки раздавлен. На лбу испарина, руки дрожат.

– Да не переживай так, Алексис, – не выдерживает она.

– Не буду, а то не переживу. Что ты там говорила про мать? Далась тебе эта квартира? Ты же четырехкомнатную купила! Мать пожалей.

Ленка видит что Далаки нет дела до квартиры ее матери. Он полностью в своих мыслях, но сейчас хочет сменить разговор.

– Моя шизанутая мать хочет все записать на сестру. Меня она ненавидит, а я думаю, что сестра перебьется! Они хотят из меня дуру сделать, а я не позволю. Раз не хотят отдавать мне положенную половину, я заберу все!

Глаза ее злобно сверкают. Далаки понимает, что спорить бесполезно.

– Кстати, почему твоя сестра не в базе данных? Мы ее проверяли?  – спохватывается он.

– Ну, доктор вспомнили… Конечно проверяли. Полный ноль, она же от другого отца, – презрительно бросает Ленка.

– Ну ладно-ладно...Будь осторожнее в следующий раз,  – советует он. – Хорошо ты рукой прикрылась, а то могло и в район сердца трахнуть. С сердечно-сосудистой шутить нельзя. Неизвестно какой он мощности, этот ее аппарат...

Далаки представляет Ленкину мать с электрошокером и смеется. Ленка понимает почему и тоже прыскает.

– Какова ведьма? – спрашивает он.

– Тебе смешно, а у меня пятна на плече остались, – жалуется она еще подрагивая от смеха, – и нога болит сильно. Знаешь как трудно было не хромать перед Киркой?

Она пересаживается к нему на колени, но доктор вялый, разговор с Таисьей Петровной прибил его. Он слабыми руками обнимает плотную талию медсестры и тоскливо думает : Бежать! Бежать! Уехать бы в Грецию  к родственникам, насовсем. Но ведь догонят, найдут! И тогда все, все будет кончено. А что дети, жена?

– Где Кира будет жить в Москве?  –срашивает он вдруг, вспоминая о рапорте.

Почувствовав равнодушие любовника, медсестра соскальзывает с его колен.

– Кажется у знакомого.

– Узнай адрес, или хотя бы как его зовут.

– Сегодня позвоню ее матери.

Некоторое время они оба молчат.

– А с квартирой я разберусь! Эта квартира будет моей!  – говорит Ленка и наклонившись целует доктора в нос.

Чертово племя! Чертово племя! – думает Далаки и встает с кресла. – Я домой, рапорт писать. Скажи в коридоре, что до трех меня не будет.


Глава 6


Глеб только что припарковал машину. Его Фредерик Констант показывает половину десятого. Утреннее совещание скорее всего уже началось. День сегодня кажется состоит из одних неприятностей. Начальник отдела Лидия хотела собрать всех ровно в девять. И он  почти было успел, но прямо перед поворотом к офисной башне попал в пробку. Теперь Лидка будет беситься. Глеб подмигивает новенькой девушке на рецепции, нужно будет как-нибудь перекинуться с ней парой слов, она уже вторую неделю призывно ему улыбается. В офисе жарко, выйдя из лифта он скидывает пальто, а потом и пиджак. В коридоре  ускоряет шаг, чтобы Лидия видела, что он все таки хотел успеть. У начальницы  хмурое лицо, сжатые губы. Сейчас начнется.

– Кто-то опять не ночевал дома..., – зло чеканит она.

– Доброе утро, Лидия,  – подчеркнуто вежливо отвечает Глеб.

– Второй день в одной и той же рубашке.

Она демонстративно смотрит на свои ручные часики, хотя на стене, прямо перед ней, висит огромный офисный циферблат.

– И мы, кажется, опоздали.

– Да, застряли в пробке,  – спокойно объясняет Глеб и  включает компьютер. Он достает зубную щетку и дезодорант из ящика стола. – А Петраков где?

– В Караганде.

Ух, мы какие! Глебу смешно. Руки у нее скрещены на груди, напряженное лицо, вытянутая короткая шея. Разъяренный детеныш носорога. Глеб знает, что если начать извиняться, носорог тут же поднимет кучу пыли и тогда держись. Поэтому он ведет себя так, как будто ничего не случилось.

– Марина до сих пор не может купить тебе зубную щетку? – нападает Лидия и переступает с ноги на ногу. На ее мощных, как кегли ногах новые лаковые туфли. Такие высокие, что стоять на них долго невозможно. Поэтому она осторожно присаживается на стол переговоров, который немедленно начинает поскрипывать.  Глеб знает, что на прошлой неделе она отвалила за эти туфли половину месячной зарплаты.

–  Марине негде прятать мою зубную щетку, – дружелюбно объясняет он.

В ее глазах вспыхивает любопытство. Она любит подробности из жизни Глеба. Своя у нее, хоть и насыщенная, но личного в ней очень мало,все больше офисная суета.

– Лидуся, туфли!– восклицает он и  восхищенно вперивается в ее ноги. Это срабатывает, смущенная улыбка расцветает на ее лице.

– Думаешь? Ничего так, башмаки, да? Кофе будешь?

Гроза миновала. Глеб, в очередной раз с удовольствием отмечает, как ему опять легко сошло с рук. Петраков бы лежал под столом,  растоптанный новыми Джимми Чу.

– Из твоих рук все что угодно! Большой и черный, пожалуйста.

Прокатав подмышками роликовый дезодорант, он идет в туалет, чистить зубы.


До следующего раза с Лидией все улажено. Она всегда ревнует Глеба к его девушкам. Марину просто на дух не переносит. Ну что же, Лидию можно понять. Глеб полощет зубную щетку в раковине и смотрит на свое отражение. Немного припухло под глазами, он недоспал. Но все равно, чертовски хорош. Мать говорит, что он так себя любит, что у него все зеркало в засосах.  Конечно, ему нравится пощурить глаза и поиграть бицепсами, но во всем этом много самоиронии и насмешки над самим собой. Во всяком случае так ему хочется думать. Он проводит ладонью по подбородку, хорошо  бы побриться. Бритвенный станок в офисе ему бы не помешал. У себя в квартире держать его туалетные принадлежности Марина боится. А бриться станком Павлика, он конечно брезгует. И вот опять, после ночевки у Марины, он не мыт и не брит. Обычно, когда Павлик в отъезде, Глеб принимает у нее душ, а чистит зубы уже в офисе.  Зубная щетка – веский аргумент для этого неврастеника – Павлика.


Сегодня утром Глеба разбудила Марина.

– Глеб, одевайся. Я еду в Аэропорт, Павлик скоро прилетает.

– Что?

– Давай-давай! Сейчас придет домработница, нужно убраться.

Она стояла у зеркала и уже давала указания по телефону.

– Смените белье...нет не шелковое, Павел Николаевич не любит... вымойте  ванную...нет полы не натирать, не успеете... просто пропылесосить…

В это же время она рассматривала себя в зеркало. Пучила губы и задирала подбородок. А Глеб прыгал на одной ноге, торопясь  сунуть другую в брючину и вдруг наткнулся взглядом на ее лицо в зеркале. Марина  встретилась с ним глазами и гадко, виновато улыбнулась.

– Ты такая шлюха, – сказал он в сердцах.

– Я знаю, – ответила она, зажав пальцем слуховую дырочку в трубке. И сразу же, как ни в чем не бывало, щебетала дальше,  – ...Омлет с семгой, творожники и фруктовый салат. Пошлите Васю за творогом, ему все равно  нечего делать, Павла Николаевича я встречу сама.

Глебу вдруг захотелось схватить тяжелый подсвечник и грохнуть им зеркало, и  вообще расколошматить мерзкую, в стиле несчастной Марии –Антуаннеты, спальню. Толстомордых херувимов на камине, картины с пастушками в витиеватых рамах, кривоногие шелковые стулья.  Но начать колошматить – означало бы назвать вещи своими именами. Это было бы все равно что сказать вслух : ты, Марина,  – последняя блядь, Павлик-купец, тебя покупает, а спать ты хочешь со мной. Но тогда нужно было бы найти нарицательное имя и для самого Глеба. А этого он очень боялся.