Шок прошел, когда Абигейл уже проводила ее до двери. Лайла остановилась на пороге и повернулась к ней лицом.

— Почему ты это все-таки делаешь?

Какое-то мгновение Абигейл пристально смотрела на нее своим непроницаемым взглядом, а затем уклончиво ответила:

— Ну, допустим, ради нашей дружбы.

Но что это за дружба, подумала Лайла, ради которой ей придется мыть у Абигейл полы и стирать ее грязное белье?

— Я завтра перезвоню тебе, — сказала она унылым голосом, прозвучавшим, казалось, откуда-то извне.

Инстинкт подгонял ее побыстрее уйти, пока еще не слишком поздно, но она не могла позволить себе такую роскошь. Дело было не только в ней. Она должна была думать о Ниле.

— Позвони мне в офис, скажем, в десять. — Абигейл дала ей визитку с прямым номером личного телефона. Ее фирменная улыбка была строго на своем месте, когда она на прощание пожимала Лайле руку. — Какое бы решение ты ни приняла, я желаю тебе самого лучшего. Без обид.


Без обид? Какая получилась шутка! Едва закрыв дверь, Абигейл тут же в изнеможении прислонилась к ней; ее всю трясло, как в лихорадке. На самом деле ей ужасно хотелось увидеть, как Лайла страдает. Страдает так же, как в результате хладнокровного безразличия Меривезеров пришлось страдать им с мамой. Если Абигейл и испытывала сейчас какие-то проблески былой привязанности к подруге детства, то она относила это к разряду призрачных чувств наподобие тех, что испытывают после давней ампутации конечности.

Что же касается предложения Лайле места внезапно уехавшей Вероники, то это произошло совершенно импульсивно. Абигейл было любопытно, зачем бывшая подруга напросилась с ней встретиться, и она хотела — не считая удовольствия от унижения Лайлы — не более чем просто выслушать ее. Теперь же она сама удивлялась тому, что это на нее нашло. Чего она хотела этим достичь? Во всяком случае не равноценной замены надежной во всех отношениях Вероники. Лайла была абсолютно не приспособлена для выполнения домашней работы. Свою собственную постель в последний раз она, вероятно, застилала еще в колледже. И дело было не в том, что Абигейл хотела сбить с нее спесь. Жизнь и сама в полной мере позаботилась об этом. Благодаря мужу Лайла уже познала презрение, унижение и ужасное ощущение, что во всем мире у тебя нет ни одного друга.

И снова в Абигейл поднялась старая обида. Где была Лайла, когда Абигейл так нуждалась в ней и ее поддержке? Из всей их семьи никто, кроме Вона, даже не прислал своих соболезнований, когда умерла мама. Груз тяжелых воспоминаний давил на нее, и Абигейл почувствовала, как у нее подгибаются ноги. Она медленно сползла по двери и, охваченная неконтролируемой дрожью, села на полу, крепко обхватив колени. Абигейл вдруг поняла, что, работая над собой, она пропустила один очень важный момент. Ей не удалось обуздать свой гнев, который со временем пустил корни и теперь был уже частью ее самой, словно неоперабельная опухоль. Возможно, чтобы освободиться от него, ей как раз и нужно было именно это — попытаться воспроизвести прошлое, в котором все действующие лица должны поменяться местами: она находится у власти, а Лайла полностью от нее зависит.

Вся прелесть заключалась в том, что она не стремилась к этому специально. Благоприятный случай пришел к ней сам, словно спелый плод, упавший прямо на колени. Что это было, если не та самая высшая справедливость, воспетая в поэзии?

Она не сомневалась, что Лайла согласится на ее предложение. Этот вид отчаяния был Абигейл хорошо знаком. Она легко могла восстановить весь сценарий происходившего: друзья, толпами сбегающие от Лайлы, потенциальные работодатели, шарахающиеся от нее из-за опасности плохих отзывов в прессе, быстро тающий запас денег — угроза, которая не просто маячила в перспективе, а уже настоятельно стучалась в дверь. Поэтому Лайла, безусловно, сделает все, только бы выжить. Как это в свое время сделала Абигейл после изгнания в Пайн-Блафф.

Внезапно в памяти всплыло одно из воспоминаний. Склонившийся над ней дядя Рэй, так что его лицо совсем близко от нее; запах мятных таблеток, которые он постоянно сосал, чтобы бросить курить, такой сильный, что она почти чувствовала вкус мяты на языке — запах, ставший для нее омерзительным. Его скрипучий прокуренный голос: «Сдается мне, тебе здорово повезло, детка, что у тебя есть мы, кто будет присматривать за тобой; мама твоя совсем плоха». Она чувствовала, как его дыхание щекочет ей ухо. «И если бы не мы с твоей теткой Филлис, можно было бы сказать, что тебе крупно не повезло. Разве не так?»

Она боялась и презирала своего дядю с первого момента, как только увидела его. Когда они с мамой переступили порог дома в Пайн-Блафф, он смерил их долгим пристальным взглядом, в котором сквозило полное пренебрежение, будто это были не родственники его жены, а просто лишняя пара ртов, которые теперь придется кормить. В последующие несколько недель он не сделал ровным счетом ничего, чтобы сгладить это неприятное впечатление. Несмотря на то что — по меркам Пайн-Блаффа, — они с теткой считались довольно обеспеченными, а их скромное ранчо было просто дворцом по сравнению с однокомнатной лачугой, где ютилась семья Рэя, дядя был таким же грубым и неотесанным, как и его спившийся папаша, о котором им приходилось, скрывая отвращение, слушать его бесконечные рассказы. Для окружающих дядя Рэй играл роль «своего парня», надежного во всех отношениях: хороший муж, каждое утро уходивший в костюме и галстуке на работу в страховую компанию фермерской взаимопомощи, где он был главным оценщиком; добрый сосед, лужайка которого всегда была аккуратно подстрижена; верный товарищ, который всегда охотно улыбнется, пожмет руку или угостит холодным пивом. Но дома он превращался в сквернословящего тирана; когда Рэй не орал на свою жену, он лающим голосом беззастенчиво раздавал команды Розали и Абигейл, как будто они жили здесь с единственной целью — удовлетворять все его прихоти. В то же время он не упускал возможности напомнить им про их долг перед ним. Он взял их в дом, хотя на его месте никто другой этого не сделал бы, говорил Рэй. Где бы они были сейчас, если бы не его великодушие?

Тетя Филлис, слабая, давно выдохшаяся женщина, была слишком запугана, чтобы противиться мужу. В каком-то смысле она даже испытала своеобразное облегчение, потому что после приезда своей сестры с дочкой уже не была тем единственным человеком, кому приходилось терпеть ругань и оскорбления Рэя. Редкая передышка для бедных женщин наступала тогда, когда дядя Рэй уезжал в командировки на всю ночь, чтобы оценить убытки от какого-либо несчастного случая в соседнем округе, что ему приходилось делать по работе.

В первый раз, когда он попросил Абигейл сопровождать его в этой поездке, она сделала все возможное, чтобы отвертеться. Но дядя Рэй настаивал, что она нужна ему, чтобы подменять его за рулем, — к тому времени у Абигейл уже появились водительские права, — так что у нее не оставалось другого выбора, как согласиться. Если тетя Филлис и раскусила уловку мужа, она все равно была слишком забита, чтобы возражать ему. А мать Абигейл тогда уже слегла, и каждая капелька ее энергии была направлена просто на то, чтобы пережить очередной день. Оглядываясь назад, Абигейл понимала, что дядя Рэй прекрасно выбрал подходящий момент.

Она должна была догадаться о его намерениях после того, как он снял в мотеле один двухместный номер вместо двух одноместных. Но она была очень наивна, и весь ее сексуальный опыт ограничивался тем единственным свиданием с Воном, которое, казалось, происходило когда-то в прошлой жизни. Поэтому она просто не обратила внимания на зловещее предзнаменование.

В первой их поездке дядя Рэй не стал предпринимать никаких попыток. Он выждал до следующего случая, заставив ее поехать с ним в другой город. В этот раз она уже почти спала, когда, лежа в темноте, почувствовала, что он медленно укладывается на кровать рядом с ней. Даже теперь, по прошествии более двадцати лет, Абигейл начинало трясти при этом воспоминании: костлявые колени дяди Рэя толкают ее под одеялом, тощая рука обнимает за талию, а она лежит, ошеломленная и впавшая в оцепенение, и не может даже пошевелиться. Рэй не обладал крепким телосложением, голова его казалась слишком большой для тела, а в легких при дыхании раздавался громкий хрип, потому что с мальчишеских лет он выкуривал по две пачки сигарет в день. Весил он не намного больше, чем сама Абигейл, но был жилистым и сильным, как старый бойцовый петух. Если бы ей вздумалось бороться с ним, вопрос о победителе не стоял бы.

В ту ночь так ничего и не произошло. Он дал ей время свыкнуться с этой мыслью, словно это было совершенно естественно, когда взрослый мужчина укладывается в постель к своей шестнадцатилетней племяннице. Он не предпринимал никаких новых шагов вплоть до следующей ночи. Весь день они провели, обходя разрушения, вызванные наводнением в окрестностях речки Талл, которое оставило многих фермеров, застрахованных в страховой компании фермерской взаимопомощи, либо без крыши над головой, либо с залитыми водой хозяйственными постройками. Когда пришло время отправляться спать, Абигейл, которая всю прошлую ночь не сомкнула глаз, от усталости буквально валилась с ног. Она уже крепко спала, как вдруг почувствовала, что дядя Рэй вновь укладывается рядом и трется о ее спину, совершая медленные волнообразные движения.

Она закричала и попыталась оттолкнуть его. Но он только крепче обнял ее.

— Знаешь, что бывает с маленькими неблагодарными сучками, которые кусают руку, которая кормит их? — прошипел Рэй. — Твоя больная мамочка окажется выброшенной на улицу, на мороз, и это произойдет по твоей вине, крошка.

Он делал с ней все, что хотел. А она ради матери была готова выдержать что угодно. Даже это.

Никому на свете Абигейл не рассказывала об этих ночах, проведенных в мотеле с ее дядей Рэем. Даже психотерапевту, к которому обратилась вскоре после переезда в Нью-Йорк; даже мужу. Умом она понимала, что ей не в чем себя винить. Для этого достаточно было только посмотреть фильм «Сирота». Она стала жертвой — все было просто и очевидно. Но, тем не менее, Абигейл до сих пор не могла отделаться от какого-то чувства вины, от мысли, что она могла бы что-то сделать и воспрепятствовать этому, будь у нее немного больше ума, или смелости, или… благочестия. Время от времени под действием каких-то отголосков прошлого Абигейл охватывало застарелое чувство стыда, которое вынуждало ее бороться с дремавшим внутри нее зверем. И она боялась, что однажды этот зверь может проснуться.

Но сегодня у нее было много других, более животрепещущих, проблем. Например, Лайла. А еще пожар, разрушивший ее фабрику в Лас-Крусес.

Мысли Абигейл вернулись к бедной девятнадцатилетней девушке, которая погибла в огне. Она была всего на несколько лет старше Фебы! Представив себе свою дочь, охваченную языками пламени, Абигейл содрогнулась. Кроме этой девушки, никто больше во время пожара не погиб и даже серьезно не пострадал, так что в этом смысле им еще повезло. Хотя Абигейл прекрасно понимала, что для близких девушки, сгоревшей в огне, этот факт был слабым утешением. К тому же недавно она узнала от своего мексиканского посредника, что есть все основания полагать, что это несчастье можно было предотвратить. Перес запоздало сообщил ей, что он предпринял определенные меры для того, чтобы люди оставались на своих рабочих местах на всем протяжении смены. Он подчеркнул, что взял на себя смелость применить эти меры только после того, как она дала распоряжение об увеличении производства. Когда Абигейл спросила его, могли ли эти меры стать причиной задержки с эвакуацией рабочих после начала пожара, он неохотно согласился, что, вероятно, все так и было.

— Почему же вы мне раньше об этом не сказали? — возмущенно спросила она.

— Не хотел беспокоить вас. Это показалось мне пустяками, — ответил он.

— Ничего себе пустяки! Девушка погибла.

— Да. Бедняжка, не повезло ей, — сокрушенно пробормотал он.

— Кто еще знает об этом?

— Только рабочие, но они будут держать язык за зубами. Они слишком боятся потерять работу. — Тем не менее, судя по голосу, сеньор Перес сильно нервничал. — С другой стороны, мать этой девушки… — Он замолк, так и не закончив фразу.

— Вы думаете, она поднимет скандал?

— Кто знает, можно ли воспринимать всерьез бред убитой горем женщины, — ответил он.

— Как вы считаете, поможет ли делу, если я поговорю с ней сама?

— Нет, нет! — энергично возразил сеньор Перес. — Позвольте мне все уладить самому, сеньора. Я знаю эту женщину. Я сумею с ней договориться. Иначе вам просто придется брать на веру все ее обвинения.

И Абигейл, вопреки своему убеждению, поручила уладить неприятности Пересу. Не было смысла вмешиваться во все это, чтобы в итоге получить еще большие неприятности. А в данный момент ей нужно было сконцентрироваться на домашнем фронте. Компания приняла на себя удар, и теперь предстояла серьезная проверка понесенных убытков. В первую очередь Абигейл решила отложить запланированный запуск новой линии белья для спальни и ванной. Функционеры «Тэг» были далеко не в восторге от этого. Марти Баумгартен даже заявил, что они рассматривают вопрос о том, чтобы расторгнуть сделку.