— Вдруг она снова ударит меня? — спросила Джози, и слезы вновь потекли по ее щекам.

— Больше мать этого не сделает, обещаю тебе, — сказал отец. — Если она тронет тебя хоть мизинцем, я вышвырну ее отсюда.

Джози поднималась наверх в полном смятении. Из сказанного отцом она поняла: не видать ей каникул в Хельстоне, а о том, чтобы переехать туда навсегда, можно вообще забыть. Но теперь это уже не казалось таким важным. Ведь отец доказал, что любит ее.

Январь, февраль и март 1964 года оказались еще более гнусными, чем предполагала Джози. Холод пронизывал до костей, с неба сыпалась какая-то мерзкая морось, которая была в тысячу раз хуже снега, и она скучала по Эллен все сильнее. Память воспроизводила всякие мелочи — как Эллен моет голову шампунем над корытом, их болтовню по дороге к школьному автобусу или то, как они вместе приносили дрова для очага. Джози никак не ожидала такого от себя.

Между тем, мать стала относиться к ней лучше. Она никогда не упоминала о том дне перед Рождеством, когда набросилась на Джози. Не извинилась, ничего не объяснила, но стала добрее и мягче. Пекла к чаю домашнее печенье, по утрам согревала пальто Джози у камина и не слишком обременяла ее домашними обязанностями.

Должно быть, отец круто поговорил с ней — дошло до того, что мать стала отдавать Джози письма Эллен нераспечатанными. Впрочем, даже если бы она их читала, это не имело никакого значения, поскольку старшая сестра ни словом не упоминала о ребенке. Она с живостью описывала Бристоль, восторженно отзывалась о своих хозяевах, супругах Сандерсон, об их уморительных мальчуганах. В целом, не возникало ни малейшего ощущения, что она чем-то встревожена или обеспокоена.

Джози ответила Эллен, упомянув, что мать больше не читает ее писем, поэтому она может сообщать любые подробности. Но ничего не изменилось, сестра по-прежнему писала только о пустяках, ни словом не обмолвившись о том, как протекает беременность или как обстоят дела с устройством в дом матери и ребенка.

К марту Джози окончательно уверилась, что ее обвели вокруг пальца — никакого ребенка у Эллен нет и быть не может. Возможно, поначалу сестра действительно предполагала беременность, поэтому и подыскала себе работу в Бристоле. Но потом ее материнство оказалось мнимым. И все-таки Джози не могла понять, почему Эллен упорно молчала об этом, ведь они могли бы тайком отпраздновать такое событие. Даже если бы Эллен продолжала настаивать на том, чтобы уехать из родительского дома, она бы поняла и поддержала ее.

Когда-то они делились друг с другом всем на свете — от самых сокровенных мечтаний до чулок и трусиков. То, что Эллен позволила ей продолжать верить в свою ложь, Джози сочла больше чем предательством. С ней обошлись как с пустым местом, как с человеком, недостойным доверия.

Джози было невыносимо больно от того, что Эллен не обращала никакого внимания на ее чувства. Поэтому, когда мать отпускала саркастические замечания вроде: «И много пользы принесли Эллен эти ее отличные оценки? Да любая деревенская дура может ухаживать за детьми», — она не пыталась оборвать Вайолет, а порой даже соглашалась.

Однако в отсутствие Эллен ей оказалось проще убедить родителей, что не имеет никакого смысла посвящать школе еще год для сдачи экзаменов. В июле ей исполнится пятнадцать, а местная газета пестрела объявлениями о наборе младших клерков и помощников продавцов в Фальмуте и Труро. Впрочем, Джози не намеревалась связывать свое будущее с Корнуоллом. Она твердо решила отправиться в Лондон.

По ночам, ворочаясь на кровати, Джози боролась с одиночеством, представляя себя всемирно известной топ-моделью. Она укладывала волосы так, чтобы они образовали ореол вокруг головы, и принималась позировать перед зеркалом, завернувшись в простыню. Джози внимательно изучила десятки фотографий Джин Шримптон, и ей казалось, что она намного красивее «креветки»[2], а фигура у нее гораздо лучше, чем у знаменитой модели, о которой все говорили. Нужно лишь найти фотографа, подобного Дэвиду Бэйли, и весь мир окажется у ее ног.

Эта мечта поддерживала Джози, как только атмосфера в доме становилась невыносимой. Она же утешала ее, когда по результатам зачетов она оказывалась последней в классе, июль же и окончание школы казались бесконечно далекими.

В мае письма Эллен стали совсем короткими и приходили все реже. Джози никогда не любила работать на ферме, ее тошнило даже тогда, когда нужно было сделать сущую ерунду — например, покормить кур, но она лезла из кожи вон, чтобы угодить отцу, помогая ему высадить рассаду, прополоть гряды и вычистить коровник. Она чувствовала его тоску по Эллен, хотя отец никогда не говорил об этом, и приободрилась, ощутив толику той любви, которую он питал к старшей дочери.

По-настоящему ее беспокоило только одно — мать. Несмотря на то, что Джози презирала Вайолет за ее озлобленность и неряшливость, она все-таки оставалась ее кровью. Каково будет матери, когда Джози уйдет из дома?

Не было ни малейшего сомнения — отец никогда и ни за что не продаст ферму, а Вайолет не получит денег для покупки собственного дома. Вероятнее всего, оставшись с глазу на глаз, они вконец разругаются, после чего отец вышвырнет ее вон. Несмотря на молодость, Джози знала, что женщина в таких случаях вряд ли может надеяться на помощь закона, в особенности если у нее нет малолетних детей. Она также понимала: ее родственники из Хельстона не желают видеть там Вайолет. Поэтому единственной соломинкой, за которую мать могла уцепиться, была Джози.

Джози без конца читала в журналах статьи о жизни в Лондоне, и ей отчаянно хотелось почувствовать себя неотъемлемой частью гремящих дискотек, модных бутиков, сменяющихся чередой вечеринок и приемов. Но она не могла оказаться в этом мире, пока на ней тяжким бременем висела мать.

Иногда Джози казалось, что единственным выходом в этой ситуации было бы бесследно исчезнуть, оставив Вайолет разбираться со своими проблемами. Кое в чем она чувствовала себя виноватой, но в конце концов, разве ненависть родителей друг к другу была вызвана ею? Пусть живут как хотят. Надо смотреть на вещи трезво — она ничем не обязана своей семье. Отец всегда отдавал предпочтение Эллен, а та не снисходила даже до того, чтобы написать ей. И если бы мать не вела себя так отвратительно, родственники не отвергли бы ее. Вместе с тем перспектива бесследного исчезновения пугала Джози. А вдруг она не добьется успеха в Лондоне, что тогда делать?

«Но ты обязательно добьешься успеха, — снова и снова, словно заклинание, повторяла она про себя. — Ты не станешь такой неудачницей, как мать».

Пятнадцатилетие Джози, которое приходилось на июль, неожиданно стало поворотным моментом в ее жизни. День рождения отмечали в пятницу, и, как ни странно, мать разрешила дочери провести весь уик-энд со школьной подругой Розмари Паркс в доме Парксов в Фальмуте.

Утром, прежде чем отправиться к школьному автобусу, Джози проинспектировала подарки, с восторгом обнаружив, что родители купили ей черно-белое короткое платьице, которое она видела в одном из магазинов Фальмута и по которому буквально сходила с ума.

— По-моему, оно слишком куцее, — заметил отец, качая головой не то чтобы неодобрительно, а скорее озадаченно. — Но наверное я отстал от жизни.

Джози с восхищением разглядывала себя в зеркале. Платье было потрясающим, точно таким, как она мечтала. Оно открывало плечи, а немного расклешенная юбка в крупную клетку на три дюйма не доходила до колен. Теперь Джози выглядела словно модель со страницы журнала мод. Ей очень хотелось надеть обновку и пройтись по школе, но, смирившись, она все-таки натянула школьную форму, утешив себя тем, что будет носить платье на протяжении двух выходных.

Эллен прислала ей маленькую белую сумочку с длинным ремешком, а дядя Брайан из Хельстона приложил к своей поздравительной открытке десятифунтовую банкноту.

— Смотри, не потрать все деньги сразу, — сказала мать, увидев, что Джози прячет купюру в сумочку. — Тебе нужно будет купить какую-нибудь обновку, когда ты пойдешь на работу.

Джози ничего не ответила, это было совершенно в духе матери — попытаться испортить даже такой момент. Сразу после школы она должна была отправиться к Розмари, поэтому еще вечером Джози собрала небольшой чемоданчик. Чтобы не вытаскивать вещи и не укладывать их заново, девушка просто сунула в него сверху новое платье, за ним последовала и сумочка.

— Ты меня слушаешь? — резко бросила мать. — Веди себя хорошо у Парксов. Я не желаю слышать, что ты околачивалась в выходные на улицах.

— Хорошо, мама, — вздохнула Джози. — Мне пора идти, иначе я опоздаю на автобус. Я вернусь домой в воскресенье вечером. Меня подвезет отец Розмари.

Позднее ей стало казаться странным, что на прощание она поцеловала родителей, обычно Джози не делала этого. Удивительно, но отец также крепко обнял ее и пожелал хорошо провести время в Фальмуте.

К четырем часам пополудни следующего дня, когда занятия окончились, Джози, чересчур долго предвкушавшая предстоящий уик-энд, начала нервно хихикать и никак не могла остановиться. Был чудесный жаркий день, и прогноз предвещал, что такая погода продержится долго. Воскресенье они с Розмари собирались провести на пляже, вечером же отправиться потанцевать в общинный дом, рядом с которым жили Парксы.

Розмари пользовалась намного большей свободой, чем Джози, потому что была младшей из четырех сестер, и те без конца водили ее с собой по всевозможным увеселениям и покупали ей красивую одежду. Поэтому Розмари имела куда более стильный вид — темные волосы были коротко подстрижены, как у Силлы Блэк, она уже несколько недель носила мини-юбки, хотя у большинства девушек в Фальмуте они по-прежнему доходили до колен. Танцевала она великолепно, и она же научила Джози твисту и шейку. Розмари покуривала, пила сидр, у нее уже сменилось несколько ухажеров, она даже призналась, что потеряла девственность в пасхальные дни на заднем сиденье автомобиля с парнем, которому исполнился двадцать один год.

Обе девочки мечтали о покорении Лондона после того, как им исполнится шестнадцать, и родители Розмари вроде бы не возражали против этого. Но они были намного более открытыми и свободомыслящими, чем родители Джози. Парксы не были корнуолльцами, а приехали сюда из Суррея лет пять назад, открыв пансионат. Они считали, что в Корнуолле молодым девушкам делать нечего; две их старшие дочери уже уехали, став служащими одного из лондонских банков.

Выйдя из школы, девушки подхватили друг дружку под руку и зашагали к дому Розмари у гавани. Город был полон туристов, многие из них устало плелись с пляжа в свои пансионаты, нагруженные полотенцами, пляжными зонтиками, корзинами и лопатками, таща за собой хнычущих детей, которые явно перегрелись на солнце. Девушки пересмеивались, оборачиваясь вслед расплывшимся матронам в открытых платьях без рукавов, чьи мясистые руки и ноги завтра украсят солнечные ожоги, о чем дамочки еще не подозревали. Мужчины выглядели еще более нелепо, их отвислые белые животы выпирали из кричаще пестрых рубашек, у многих на головах красовались завязанные узелками по углам носовые платки. Но какими бы смешными ни казались приезжие, девушкам нравилось смотреть на них, потому что на несколько коротких недель те превращали Фальмут в шумный, процветающий городок, принося с собой пьянящую атмосферу удовольствий и безделья. Воздух был пропитан запахом жареных сосисок, из дверей лавчонок неслась поп-музыка, и девушки знали: попозже вечером, когда они решатся заказать себе какой-нибудь напиток покрепче апельсинового сока, владельцы питейных заведений будут уже настолько утомлены, что даже не поинтересуются, сколько лет юным клиенткам.

— Надеюсь, я получу место в какой-нибудь конторе морских грузоперевозок, — сказала Джози. Дама, занимающаяся поиском молодых перспективных сотрудников, уже посетила их школу на этой неделе и побеседовала со многими из будущих выпускников.

— Обязательно, — с улыбкой заметила Розмари. — С такой внешностью ты можешь ни о чем не беспокоиться.

Сближению Розмари и Джози помогло то, что младшая дочь Парксов открыто восхищалась своей подругой. Розмари тоже была хорошенькой девушкой с лицом эльфа, темными волосами и карими глазами, но при этом она постоянно твердила: «По сравнению с тобой, Джози, я не представляю собой ровным счетом ничего». Ей до смерти хотелось иметь такие же волосы, как, впрочем, и многим их одноклассницам, которые только делали вид, что насмехаются над Джози, называя ее «морковкой». Розмари твердо верила — подруге уготовано большое будущее в модельном бизнесе, и эта безоговорочная уверенность поддерживала веру Джози в собственные силы.

— Я пишу с ошибками, с математикой у меня, мягко говоря, нелады, — засомневалась Джози. Ей хотелось получить место младшего клерка в экспедиторской конторе, потому что там работало много молодых парней. Кроме того, начальная заработная плата там составляла семь фунтов в неделю, тогда как любая другая вакансия гарантировала максимум пять, да и это могло считаться удачей.