Ирина Сафина - Чужой крест

Судя по Катькиному виду, она собиралась еще что-то говорить, настаивать, но зазвонил ее телефон. Пал Петрович уже волновался и ждал жену домой. Нехотя, Катька распрощалась с Лизой, еще раз напомнила ей, что надев чужой крест, она сделала большую глупость, и ушла. Следом засобирался Глен, и Лиза с Викторией вскоре остались вдвоем, собирать сумки и готовиться к отъезду.

Во второй половине того же дня Сидоров докладывал шефу о результатах слежки за Викторией.

— Слав, тут какая-то фигня получилась.

— Что именно?

— Пока точно сказать не могу, ребята еще проверяют, но суть в следующем, — Сидоров достал из тонкой черной пластиковой папки лист бумаги с распечатанным на нем текстом и стал читать вслух: — Вчера в 16–32 Виктория приехала домой. Ребята сидели в машине у подъезда и вели наблюдение. Вот фото Виктории.

Вячеслав Громов взял фото, скользнул по нему взглядом и отложил на стол.

— Что дальше?

— Дальше, по утверждению моих ребят, Виктория из подъезда не выходила. В 17–18 у дома припарковалась машина, ауди, гос. номер московский — К276ЕХ. Из машины вышли две девушки и направились к подъезду. Одна из девушек нам не знакома, а другая — это сама Виктория. Взгляни на фото.

Громов взял фотографию, посмотрел, положил ее на стол рядом с первой.

— Ну и что? Прошляпили твои ребята, не заметили, как Виктория вышла. Заметили только ее второе возвращение.

Сидоров улыбнулся.

— Слушай дальше. Мои ребята тоже вначале так подумали и пошли к консьержу. Дедок хоть и в возрасте, но бывший вояка, еще в здравом уме и трезвой памяти. Мы ему денежку приплачиваем за помощь и молчание, и дедок с нами сотрудничает. Так вот, он сказал, что тоже очень удивился повторному возвращению Виктории. Он не помнит, чтобы она выходила!

— Не исключено, что дед задремал и не заметил. Поехали дальше.

— Поехали. В 17–39 к Виктории приехал Григорий Приходько, тот, который Глен.

— Понял, Гришка, — Вячеслав нахмурился. Даже воспоминание о дружбе его жены с геем раздражало.

— А теперь давай считать. Виктория плюс незнакомая девушка, с которой она вернулась домой во второй раз, плюс Гришка — это три человека, так?

— Так.

— А вот и нет! В реальности, в квартире Виктории до утра находилось четыре человека. Утром, в 8-15 вышла незнакомая девушка и уехала на ауди, следом в 8-21 ушел Глен, а около двух часов дня, в 13–44, если быть точным, из подъезда вышла Виктория и… еще одна Виктория.

— Не понял, — Громов уставился на Сидорова.

Сидоров жестом фокусника достал из папки новое фото.

— Оп-ля! Смотри! Одна Виктория выглядит как обычно, а вторая в платке и в темных очках. Но теперь посмотри на увеличенное лицо девушки в очках, сделанное из того же фото. Кого узнаешь?

— Викторию…

— Вот, Слава, такая фигня у нас получается. Была у тебя одна головная боль и одна жена, а теперь их две. Проблемы размножаются.

— Ты еще похихикай тут! — беззлобно ругнулся на друга Громов. — Поерничай! Уволю к чертям!

Сидоров улыбнулся.

— Ладно, уже боюсь. Подводим итоги? За каким-то чертом твоей женушке понадобился двойник, и она его, точнее ее, нашла. От дома обе Виктории отъехали на одной машине, но на Ленинградском проспекте одна из Викторий пересела в такси, а другая отправилась в Шереметьево. Мои ребята были не готовы к раздвоению личности, и ту, что уехала на такси, упустили. Они решили отправиться за первой Викторией, которая вылетела из Шереметьево в Германию. Думаю, они поступили правильно, ведь Виктория и должна была лететь на показ в Дрезден.

Громов вскочил со стула и заходил по кабинету.

— Твою дивизию! Андрей! — закричал он на Сидорова. — Неправильно поступили твои ребятки! Очень неправильно! Мы и так знали, что Виктория собирается на показ в Дрезден, и никуда бы она от нас не делась. Упустили бы тут, подхватили бы в Германии, не велика потеря. Гораздо интереснее, кто та, другая Виктория! Зачем она появилась? С какой целью? Куда отправилась? Упустили ее, да? И что теперь? Концы в воду?

— Слава, не горячись. Работают, мои ребята над этим, работают. Видишь, телефон из рук не выпускаю. Скоро они позвонят и доложат о результатах.

Громов пригрозил Сидорову пальцем.

— Смотри у меня, Андрюха! Найди эту вторую Викторию, хоть под землей!

Всю дорогу от Ленинградского проспекта до аэропорта Домодедово Лизу била нервная дрожь. Ей так хотелось крикнуть таксисту: «Разворачивай! Вези меня домой!», но она понимала, что точка возврата пройдена, обратной дороги нет. Она дала слово, и ей придется его сдержать, иначе грош цена ее желанию изменить себя, изменить свою жизнь. Отказ от авантюры сейчас означал бы только одно — она не сильная женщина, а тряпка, раскисающая от мало-мальски серьезного испытания. Нюня.

«Только четыре дня, четыре дня, — повторяла про себя Лиза. — Я справлюсь». Кроме того, это единственный шанс узнать семейные тайны Виктории из первых уст — от тетушки. Так похожи могут быть только родственники, иначе не бывает! Она всю жизнь мечтала найти семью, неужели теперь, когда появился этот шанс, она струсит? Нет, нет и нет!

Тетушкин юрист оказался молодым парнем лет двадцати пяти от роду. Невысокого роста, полненький, в круглых очках, как у Гарри Поттера. Он подошел к Лизе, которая, как и договаривались, стояла рядом с эскалатором, ведущим на второй этаж аэропорта.

— Виктория Юрьевна, здравствуйте! Я юрист вашей тети — Прыгунов Петр Петрович, — степенно представился парнишка и вдруг невпопад добавил с нескрываемой детской радостью: — А я вас сразу узнал! Ангелина Васильевна мне фотографию показывала. Вы совсем не изменились!

Лиза улыбнулась и собралась уже спросить: «Как дела у Ангелины Васильевны? Как она себя чувствует?», но вовремя прикусила язык, вспомнив, что во-первых, она — капризная стерва Виктория, а во-вторых, у нее плохие отношения с тетушкой, ей плевать на ее здоровье, и она едет только за тем, чтобы получить наследство. Эти установочные данные Виктория вдалбливая в ее голову всю ночь. Лиза вздохнула. Надо быть в образе, следить за собой.

— Отлично, — холодно ответила она парню. — На какой стойке у нас регистрация?

Петя смутился.

— Да, да, конечно, пойдемте, я провожу… Давайте помогу донести чемодан…

Парень засуетился, чуть ли не побежал за стоящей поодаль тележкой, неуклюже водрузил на нее объемный Лизин чемодан. Вот только зачем он это сделал — непонятно. У чемодана отличные колесики и выдвижная ручка — в тележке не было никакой необходимости.

Лизе стало жаль парня. На вид они были ровесниками, но Лиза ощущала себя значительно старше Петра.

Опыт не соизмеряется количеством прожитых лет. У Лизы за плечами — детдом, трудовая жизнь с восемнадцати лет, бесконечная борьба за место под солнцем. Ну а Петр, скорее всего, детство провел в объятиях бесчисленных родственником, только-только окончил институт, и еще не имел понятия о том, как поступают в таких случаях знающие себе цену юристы. Не он должен пресмыкаться перед клиентом, это клиент должен заглядывать ему в рот, ловить каждое его слово, потому что от слова юриста может зависеть вся его дальнейшая жизнь. Ошибка юриста стоит на втором месте после ошибки врачебной. В случае ошибки врача пациент может лишиться жизни, а в случае ошибки юриста — в лучшем случае денег, а в худшем — свободы, что тоже немаловажно. Несколько лет назад эти прописные истины растолковал Лизе Анатолий — тоже юрист и ее бывший любовник, так и не ставший женихом.

Петр подкатил тележку.

— Виктория Юрьевна, пойдемте! — позвал Петр и замер, чуть ли не в полупоклоне. Лиза не двигалась с места, и Петр заметно волновался.

Лиза помнила, что надо быть в образе, надо быть наглой и самовлюбленной, но этот парнишка вызывал столько сочувствия! Плюнув на все установки, Лиза решила отложить вхождение в образ стервы еще на два часа. Она подошла к Петру и несмело прикоснулась ладонью к его руке со словами.

— Простите, Петр Петрович, я просто растерялась, переволновалась. Проведите меня к стойке, я вам доверяю!

И вроде бы ничего особенного она не сказала, получилось даже слишком наиграно, но Петя приосанился и велел Лизе следовать за ним. Лиза улыбнулась и последовала.

Во время полета они мило болтали на отвлеченные темы и по прибытию в Пулково уже стали добрыми приятелями. При этом Лиза слушала Петра Петровича с открытым ртом, а тот, в свою очередь, весьма покровительственным тоном разъяснял Лизе различные «тонкости» и всевозможные «аспекты».

Перед посадкой Петр наклонился к Лизе и сказал:

— Ваша тетушка ошибалась, вы не злая, вы добрый и хороший человек.

В этот момент Лиза вспомнила Викторию. Ей она тоже не показалась ни злой, ни стервой. Может, она такой желает казаться, но на самом деле она другая?

— Петр Петрович, у меня к вам большая просьба. Скажите то же самое моей тете. Вам она поверит.

В зале прилета Пулково их встретил водитель и сопроводил к машине. Лиза услышала, что они направляются в Гатчину и очень удивилась. Виктория утверждала, что у тетушки квартира в центре Питера, на Гороховой.

— Разве тетушка живет не в Питере?

— Вы не знали? Она продала квартиру и теперь у нее дом в Гатчине, — пояснил Петр.

По дороге Петр еще что-то рассказывал, но Лиза его уже не слушала. Она сидела, рассеяно глядя на проносившийся мимо пейзаж, теребила пальцами данный Викторией крест и задавалась вопросом: что ждет ее впереди?

В то же самое время в небе над Германией Виктория задавала себе тот же самый вопрос. Что ждет ее впереди? Все ли она предусмотрела? Она специально надела на себя темные очки, низко повязала шелковую косынку, убрала под нее волосы, чтобы шпионы бывшего мужа, дежурившие у подъезда, сосредоточили все свое внимание на Лизе. Если все получилось так, как она задумала, то они должны отправиться за Лизой в Питер. Пусть думают, что Виктория в последний момент поменяла планы и отправилась к тетушке за наследством. Пока разберутся, пока узнают, что она все-таки улетела в Дрезден — пройдет время, и его хватит, чтобы встретиться с Вильгельмом без лишних глаз. А потом… Что будет потом? Только бы Лиза продержалась четыре дня, не прокололась до ее приезда… Должна продержаться, а на всякий пожарный случай, у Лизы есть ее номер — позвонит, спросит совета.

Ангелина Васильевна сидела в плетеном кресле под сенью раскидистых деревьев и любовалась на свой дом. На столике перед ней лежала раскрытая книга. Очки прижимали страницы, чтобы ветер не переворачивал их. Точно такое же плетеное кресло по другую сторону стола пустовало. Ангелина Васильевна посмотрела на него и подумала о том, какой, все-таки, молодец Борис Львович, что уговорил ее поменять пыльную квартиру в загазованном городе на эту красоту! Свежий воздух, чудесный сад, взлелеянный одним из лучших ландшафтных дизайнеров Петербурга, а дом… Нет, это не дом — это сказка, мечта! Она жила в нем уже два года, но все еще с восхищением любовалась им.

Двухэтажный коттедж, с широкой парадной лестницей и колоннадой у входа, всем своим видом соответствовал представлениям Ангелины Васильевны о том, как должна выглядеть дворянская усадьба в классическом стиле. Изыскано в своей простоте, но в то же время — дорого и удобно. Денег, вырученных от продажи трехкомнатной квартиры в центре Санкт-Петербурга, на покупку этого чуда не хватало, и Ангелине Васильевне пришлось расстаться с несколькими вещицами из коллекции покойного мужа. Но дом того стоил.

— Ангелина Васильевна, я несу вам плед! — раздался голос Бориса Львовича. Он шел по тропинке от дома с объемным клетчатым пледом в руках. — С утра лил таки сильный холодный ливень, в нашем возрасте нужно беречься!

Ангелина Васильевна улыбнулась другу и соседу. Участок Бориса Львовича примыкал к ее участку с правой стороны.

— Бросьте, вы же мой доктор и прекрасно знаете, что у меня довольно крепкий организм.

Борис Львович укутал ноги Ангелины Васильевны пледом и сел в кресло напротив нее.

— Вот именно! И не надо кликать беду! — сказал он.

Ангелина Васильевна отмахнулась.

— Опять вы за свое…

— Нет, голубушка, я за ваше! За ваше здоровье переживаю. Вы еще не передумали морочить племяннице голову? Прикидываться неизличимо больной — опасная авантюра, еще накликаете…

— Тьфу на вас, в самом деле! — разозлилась Ангелина Васильевна. — Что ж вы заладили: накликаете, да накликаете! Вы прекрасно знаете, почему я так поступаю. Другого выхода нет. Иначе Викторию сюда не заманить. Она любит деньги. Наследство — единственное, что могло заставить ее сюда приехать.

Борис Львович помолчал, а потом спросил с нескрываемой тревогой: