Виктория Александер - Да будет любовь!

Джонатон Эффингтон был любовью всей ее жизни, и Фиона не собиралась отказываться от него.

Джонатон шел по тротуару, и его карета незаметно следовала за ним на некотором расстоянии. Однажды он уже шел таким образом по улицам после бурного разговора с Фионой. Что ж, по крайней мере, она печется о его здоровье, заставляя совершать пешие прогулки.

Так что же, черт побери, случилось?

Последние несколько дней маркиз был занят тем, что разглядывал свежеотпечатанные копии рисунков обнаженных людей. Ее рисунки. Также он проверял тексты, рассказывающие о желании двух распутных богов овладеть прелестными, аппетитными нимфами, и выплачивал немыслимые деньги мастерам, чтобы они работали сверхурочно до тех пор, пока не изготовят эту чертову книгу.

Как же случилось, что все пошло наперекосяк? Маркиз не мог даже подумать, что все может обернуться таким образом, когда пришел с экземпляром «Прекрасной капитуляции» к Фионе, полагая, что она обрадуется книге. Далее маркиз предполагал, что Фиона весьма эмоционально продемонстрирует свои чувства, и это послужит началом развития весьма интересных событий, к чему он давно стремился.

Тем не менее то, что события развивались не по плану, было всецело его ошибкой. Начиная с того момента, когда он вошел в комнату и Фиона улыбнулась ему, устремив на него взгляд своих сияющих зеленых глаз, он повел себя неправильно. Она как бы заявляла о том, что безгранично верит в него и в то, что его абсурдный план может спасти ее. Никогда ни одна женщина не смотрела на него таким взглядом, как если бы он на самом деле был ее рыцарем, ее спасителем, ее любовью, ее судьбой…

Внезапно внутри его словно что-то оборвалось – маркиз почувствовал себя разбитым наголову и попытался сделать глубокий вдох. Теперь он готов был ухватиться за что угодно, лишь бы найти спасение.

Джонатон попытался успокоиться и не спеша проанализировать ситуацию. Во-первых, он держался с Фионой холодно, даже отчужденно. Он сказал ей о своих дружеских чувствах…

Маркиз громко застонал. При чем тут дружба? Какое дело Фионе до его дружеских чувств к Оливеру, а не к ней? Хуже того, он сказал об обязательствах и об ответственности перед ней. Каким же болваном он выставил себя перед ней!

Уж не любовь ли это? Возможно, не напрасно его друзья допытывались, способен ли он испытывать страсть, но теперь он встретился с любовью, и это оказалось ужасно неприятной вещью. Любовь явилась к нему слишком поздно. Он наконец обнаружил ту единственную женщину, без которой невозможно жить. Жаль, что ему не удалось догадаться об этом при первой встрече – это помогло бы избежать множества неприятностей.

Маркиз вздохнул. Он не сомневался, что теперь ему предстоит убедить Фиону в своей искренности. Он хочет жениться на ней, он любит ее, но доказать это будет нелегко, учитывая его сегодняшнее поведение. Фиона воплощает в себе все, чего он хотел, и теперь ему следует снова завоевать ее. Да поможет ему Бог, и да поможет Бог им обоим!

На следующий вечер каждый, кто хоть что-то значил в Лондоне, а также большое число тех, кто хотел бы что-то значить, но пока этого не добился, спешил к леди Честер на бал Двенадцатой ночи в надежде быть замеченным или хотя бы получить удовлетворение от возможности сказать, что он там был, и тем самым возвыситься до уровня того, кто уже что-то значил…

– Она вовсе не такая, как я ожидал, – вполголоса сказал Уортон, глядя на Фиону, которая кружилась в танце в объятиях какого-то джентльмена. – Норкрофт, ты, кажется, говорил, что твоя кузина толста и у нее веснушки…

– Толста? Не думаю, что я так сказал, – недовольно буркнул Оливер. – Возможно, она слегка пышна, но не толста.

– Она пышна исключительно в нужных местах. – Кавендиш также не мог оторвать взгляда от Фионы.

Джонатон призвал себя к спокойствию: говорившие были его друзьями, притом верными друзьями. Какой бы неотразимой они ни находили Фиону, они не станут перебегать ему дорогу.

– Не слишком ли вы ретивы? Похоже, волки почуяли запах свежего мяса… – В голосе Джонатона прозвучало негодование.

– Агнец, – рассеянно произнес Уортон, затем взглянул на Джонатона и заморгал: – Впрочем, прошу прощения.

– Ладно, проехали. – Джонатон перевел взгляд на Фиону и ее партнера.

Не только он, но и все присутствующие в зале не могли оторвать от нее глаз. Фиона напоминала богиню, какой он увидел ее в канун Рождества в библиотеке. Цвет ее платья гармонировал с оттенком волос и усиливал яркость ее зеленых глаз.

С того момента, как Фиона, Оливер и леди Норкрофт появились в бальном зале, Фиона оказалась в центре внимания присутствующих мужчин.

– Ты о чем-то задумался? Строишь какие-то планы? – Уортон с любопытством посмотрел на Джонатона.

– Он завалил мой дом розами, – улыбаясь, сказал Оливер. – Моя мать была потрясена, как и младшие мисс Фэрчайлд, хотя, по моему мнению, дюжины было бы вполне достаточно. А сколько ты прислал?

– По дюжине на каждый месяц года, – довольно произнес Джонатон.

Кавендиш усмехнулся:

– Вряд ли найдется женщина, которая устоит перед розами, в особенности перед таким обилием. Женщинам приятно, что столько денег потрачено, чтобы их ублажить.

– А мне это кажется несколько безрассудным, – мягко заметил Уортон.

– Ну и пусть! – отрезал Джонатон и перевел взгляд на Оливера: – Что Фиона сказала про цветы, про меня и что вообще?

– У меня не было другой возможности поговорить с кузиной, кроме как по дороге сюда. В карете была моя мать, а это не располагает к обсуждению некоторых вопросов, касающихся тебя. – Оливер невольно улыбнулся. – Мать сочла, что подобное количество роз далеко выходит за рамки дружбы и общих интересов в области литературы.

– Стало быть, она на моей стороне? – Лицо Джонатона просветлело. Поддержка тетушки отнюдь не повредит его усилиям.

– Моя мать на стороне каждого, кто может оказаться потенциальным мужем Фионы.

Кавендиш прищурился:

– Ты говорил, что твоя мать не знает об условиях завещания…

– Да, не знает, но ей хорошо известно, что Фионе уже двадцать пять. Вот почему поиски мужа для нее мать сделала своим ежедневным занятием.

– И все же я думаю, что тебе необходим план. – Уортон выразительно посмотрел на маркиза.

– Согласен, но пока у меня нет ни одной подходящей идеи.

Накануне Джонатон рассказал друзьям все, начиная с первой встречи с Фионой на рождественском балу и кончая их разрывом. Это была очень долгая ночь, подогреваемая изрядным количеством спиртного, а под утро последовали предложения и варианты планов, направленных на то, как завоевать сердце мисс Фэрчайлд. В результате Уортон не преминул заметить, что ни одна из их задумок не была хуже абсурдного плана Оливера продавать книги с рисунками обнаженных людей, сопровождаемыми прозой сомнительного качества.

Тем не менее все они согласились, что Фиона должна выйти замуж и обрести счастье задолго до того, как узнает, что никаких заказов на «Прекрасную капитуляцию» нет и что Джонатон вовсе не собирается их размещать. Что касается ее реакции на предложение обеспечить ей компенсацию наследства, друзья были уверены, что она не примет этого. Хотя они поклялись своими предками, что никогда не откроют ей истину, каждый из них понимал, что неизбежно наступит тот день, когда Фиона так или иначе узнает истину.

– Я говорил это вчера вечером и повторю снова: ты должен совершить что-то выдающееся, – упрямо сказал Кавендиш. – Объяви о своей любви публично, скажем, с подмостков театральной сцены. Кстати, для этого вполне подойдет Адельфи.

Джонатон поморщился:

– Я так не думаю.

– Но почему? Я же не предлагаю тебе прерывать представление, это было бы абсурдно…

– И все равно – нет.

– Пожалуй, Фиона может не оценить этот жест, – задумчиво произнес Оливер, словно всерьез рассматривал предложение Кавендиша. – Кроме того, тебе придется доставить ее в театр и усадить в зале, тогда как сам спектакль может выглядеть ужасно.

– Но тогда что же?

Уортон покачал головой:

– Я считаю, что требуется куда более эффектный поступок.

– Более эффектный, чем двенадцать дюжин роз? – Кавендиш пожал плечами.

– Гораздо более эффектный, – не сдавался Уортон.

– Однако никому из вас не приходит мысль, что это за эффектный поступок. – Джонатон нахмурился. – В конце концов, я мог бы просто броситься к ее ногам и попросить прощения.

Кавендиш фыркнул:

– Это весьма мало напоминает эффектный поступок.

– А что, если попробовать честность? – раздался за спиной голос Джудит.

– Честность оправдывает себя, – Уортон шагнул к Джудит и взял ее руку, – когда нужно сказать даме, что она самая восхитительная женщина в этом зале. За исключением этого честность вряд ли следует использовать применительно к женщинам.

Джудит засмеялась:

– Вы сами не женаты, милорд?

– К счастью, нет.

– Честность с женщинами? – поспешил вступил в разговор Кавендиш. – Подобный опыт в моей практике никогда не оправдывался.

– Однако он всегда срабатывал у Хелмсли. – Оливер усмехнулся. – Точнее, до нынешнего момента.

– И все же сейчас честность может оказаться не лучшим вариантом, – вполголоса сказал Джонатон.

Джудит быстро повернулась к нему:

– Могу я выкрасть вас у столь блистательной компании на несколько минут?

Джонатон улыбнулся:

– Они не так блистательны, как вы полагаете.

– В конце концов, это не столь важно. – Джудит на мгновение встретилась взглядом с Уортоном, как будто между ними существовала некая скрытая связь, затем кивнула одновременно всем присутствующим: – Джентльмены.

После этого Джудит и маркиз прошли на балкон, где Джонатон наклонился к ней и тихонько сказал ей на ухо:

– Что все это значит?

– Что именно?

– Я имею в виду тебя и Уортона.

– Я едва знаю этого человека, – высокомерно сказала Джудит, как бы запрещая дальнейшую дискуссию на эту тему.

Джонатон недоверчиво хмыкнул, и Джудит бросила на него косой взгляд.

– Вернемся к главному предмету сегодняшнего вечера. Так как?

– Что как?

– Как ты собираешься поступить с мисс Фэрчайлд?

Джонатон вздохнул:

– Неужто в этом городе все что-то знают обо всех?

– Не все, но я определенно знаю. – Джудит засмеялась. – Ты не должен удивляться тому, что я стала доверенным лицом некой рыжеволосой молодой леди, которая сегодня нанесла мне визит.

– Нанесла визит? Зачем? – Джонатон подозрительно уставился на собеседницу. – Впрочем, я не хочу этого знать, поскольку мне это совершенно безразлично. – Повисла неловкая пауза. – И все же, что она сказала тебе?

– Я не могу разглашать конфиденциальную информацию: это никому не пойдет на пользу. – Джудит подала знак официанту, и тот мгновенно направился к ней с подносом, на котором находились бокалы с шампанским. – Признаюсь, Фиона рассказала мне достаточно. Из этого я поняла, что ты сошел с ума.

Маркиз нахмурился:

– Я уже знаю об этом.

– Меня бы это позабавило, если бы я сама так тебя не обожала. – Джудит с сочувствием посмотрела на маркиза. – Ты выглядишь откровенно несчастным; кажется, я никогда раньше не видела тебя таким.

– А я никогда и не был несчастным.

– Потому что никогда не был влюблен.

Маркиз неохотно поднял взгляд; для него было довольно оскорбительно признаваться женщине в подобных интимных вещах.

– Да, никогда.

– И поэтому сейчас ты выглядишь даже более огорченным, чем минутой раньше. – Джудит положила ладонь ему на плечо. – Я тоже не была влюблена в тебя, так что нет нужды выглядеть таким убитым: ты словно боишься, что разобьешь мне сердце своим признанием.

Джонатон пожал плечами:

– В таком случае я определенно ничего не потерял вплоть до нынешнего дня…

– Или потерял все. Эмоции, чувства, ощущения усиливаются, когда человек влюблен. Конечно, тоска, сомнения, нерешительность тоже присутствуют, однако светлые стороны любви оказываются гораздо ярче и сильнее. – Джудит рассеянно дотронулась до подвески, украшавшей ее шею. – Это самый близкий путь к чистейшей радости, которую можно познать в этом мире. – Она подняла взгляд на маркиза. – Вот что ты потерял, глупыш.

Джонатон молча смотрел на нее, не зная, что сказать в ответ.

– Если бы мне так же повезло и я бы почувствовала себя такой же несчастной, как ты сегодня, я воздала бы хвалу Господу. – Она глубоко вздохнула, а затем улыбнулась вежливой улыбкой. – Это соответствует тому, что ты ощущаешь сейчас?

– Я бы не мог выразить свои чувства лучше. – Маркиз покачал головой. – Не смог бы отыскать для этого нужных слов.

– Возможно, ты мог бы сделать это на бумаге? В конце концов, ты писатель, а это много значит.