Дерия снова чувствовала взгляды других на себе и знала, что сейчас о ней шепчутся за ее спиной. С тех пор как Якоб перешел в другую школу, ей стало хуже, чем раньше. Дерия поняла, что люди в этой стадии взросления на девяносто девять процентов являются созданиями подлыми, созданиями, которые ненавидят все, стараются очернить и бороться со всем, что отличается от них самих. То, что Якоб еще три года должен был учиться в школе, чтобы получить аттестат зрелости, она восприняла нормально, хотя и не поняла этого. Она уже несколько лет считала оставшиеся до конца учебы дни.

«Вот только сегодня, вот только этот единственный раз, — думала она, и старалась изо всех сил почувствовать облегчение. — С завтрашнего дня мне уже больше не придется приходить сюда и никого больше не видеть». Но облегчения не наступало. Другое чувство появилось над этим, словно слой скользкого растительного масла, — страх.

Ведь лето, когда она будет свободна, когда она сможет делать или не делать все, что захочет, было коротким. Через несколько недель начиналось ее обучение в гостинице. Она радовалась своей работе, ее желанием было получить образование менеджера гостиницы. Но она боялась, что коллеги там будут относиться к ней точно так же, как сейчас это делают ее одноклассницы. Она боялась, что снова станет лишней в их кругу.

Неужели ее никогда не покинет чувство, что она вынуждена всегда спрашивать себя, делает ли она то, что другие ожидают от нее?

В поисках Якоба Дерия перешла через двор и спросила одноклассников, видели ли они его. Несколько из них указали в сторону защищенного угла за стоянкой для велосипедов, где во время перемен школьники более или менее тайно курили. Зачем Якоб прятался там? От кого?

От нее?

Дерия ускорила шаг. Чем меньше времени у нее будет, чтобы тревожиться и размышлять, тем лучше.

Якоб сидел на земле, прислонившись спиной к забору, в одной руке у него была сигарета, а в другой — бутылка без этикетки с каким-то прозрачным напитком.

Шляпа, этот странный головной убор, сползла ему на лоб и закрывала глаза. Напротив стояли два мальчика из ее класса с неподходяще серьезными лицами и смотрели то на Якоба, то на Дерию. Один пожал плечами, другой заговорил с Якобом, но тот лишь слабо покачал головой.

За полшага от него стояла Кристина Штальман, обхватив себя руками, словно ей было холодно в платье с глубоким декольте, несмотря на летнее тепло. Увидев Дерию, она вздернула подбородок, улыбнулась холодной улыбкой и положила хозяйским жестом руку на плечо Якоба. На ее ногтях был лак кровавого цвета, и взгляд Дерии остановился на них, хотя она этого не хотела, но ничего не могла сделать.

Вдруг голова Якоба упала вперед. Его плечи тряслись. Было похоже, что он… плакал. Вся сцена говорила о таком отчаянии, что Дерия могла объяснить себе лишь одно: кто-то умер.

— Что случилось? — воскликнула она и подбежала к Якобу.

Он отвернулся, насколько мог. Отвернулся от нее, но повернулся к Кристине.

Достаточно было всего лишь нескольких миллиметров. Дерия поняла все сразу. Она чувствовала себя так, словно на бегу налетела на стенку, она не знала, что сказать, что спросить. Она не знала, оставаться ли ей здесь или упасть на колени. Не знала, куда девать руки, которые рвались к нему, но им нельзя было этого делать.

Ей хотелось отбросить в сторону пальцы Кристины и закричать: «Разве ты этого не видишь? Он не хочет, чтобы к нему прикасались!»

Однако прежде, чем открыть рот, она поняла свою ошибку. Он не хотел, чтобы она к нему прикасалась.

— Что с тобой? — прошептала она.

У нее было такое чувство, что она не может пробиться к нему. От него разило крепким алкоголем, при этом он никогда не пил, с тех пор как получил водительское удостоверение и ездил на своем старом кабриолете.

— Что с тобой?

Ее слова словно отскакивали от него. И, наверное, от длинных красных лакированных ногтей Кристины Штальман. Кристина подняла взгляд на нее. Ее взгляд показал Дерии, что она осознает свой триумф и наслаждается им. Якоб не реагировал на нее. Только Кристина могла подойти к нему.

— Ну, идем, — прошептала Кристина, и ее пальцы зашевелились на его плече.

Дерии показалось, что Кристина своими пальцами прожигает дыры в том, что принадлежало ей.

— Ты должен поговорить с ней. Скажи ей, что с тобой. Хотя бы ей.

Якоб выбросил окурок сигареты. Он взял руку Кристины в свою и подержал ее несколько секунд, прежде чем оттолкнуть девушку и встать. Ему пришлось держаться за ограду он сильно качался и, наверное, упал бы, если бы мальчишки не подскочили к нему и не поддержали. Он висел на их руках так же беспомощно, как беспомощно чувствовала себя Дерия.

— Черт возьми, сколько же ты выпил? — вырвалось у нее. Так много он не мог бы выпить за такое короткое время. Может быть, он пришел на праздник уже пьяный?

— Упреки — это именно то, что ему сейчас поможет, — снисходительно прокомментировала Кристина. — Разве ты не видишь, что ему плохо? Ты хотя бы спросила его о причине?

Дерия не спрашивала себя ни о чем другом, но сейчас она не могла проявить слабость и согласиться с Кристиной. Когда Якоб неразборчиво пробормотал ее имя, это уже не имело никакого значения. Он говорил с ней только потому, что этого требовала от него Кристина. Ее глаза горели, словно в них попала кислота, но это были лишь слезы, которые она не имела права проливать ни при каких обстоятельствах. Перед этой коровой она рыдать не станет!

Лишь тогда, когда его друзья поддержали его слева и справа, Якоб поднял голову так, что смог посмотреть в лицо Дерии. Ее охватил страх. Он выглядел ужасно. Бледный, с отекшими глазами и темными кругами. Он открыл рот. Его губы потрескались, а его слова отскакивали от Дерии, потому что не имели никакого смысла.

— Я должен уйти.

Кто-то спросил, куда он хочет идти. Однако Дерия поняла, что сказанные им слова были предназначены не для других. Они относились к ней одной.

«Почему?» — спросила она лишь одним взглядом. Он все же всегда понимал ее.

Но он лишь повторял:

— Я должен уйти. Я должен уйти.

— Куда, куда ты должен уйти, почему? Я же могу пойти с тобой!

Но еще пока она произносила эти слова, она вспомнила о бабушке. Неужели она хочет бросить в беде беспомощную старую женщину, которая ее вырастила? Неужели она действительно способна на такую жестокость?

Якоб посмотрел на нее и прочел ответ в ее глазах. Он знал ее, знал всю и наизусть. И до того, пока у нее был шанс что-то ответить, он уже презрительно сказал:

— Этого ты не сделаешь.

Она не могла ничего ему возразить, как бы ей этого ни хотелось. Ее дыхание прерывалось и губы тряслись. Она старалась держать спину прямо. И в это время чувствовала, как все в ней опускается вниз.

— Он бросает тебя, — сказала Кристина, уверенная в своей победе.

Сердце Дерии замерло, словно его охватил мороз, и начало качать холодную, как лед, кровь по всему телу. Якоб согнулся. Дерия хотела шагнуть к нему, но он решительным и грубым жестом отстранил ее. Она замерла, словно обратилась в лед.

— Все кончено. У него есть другие планы. Большие планы. Планы, которые невозможно осуществить вместе с тобой.

— Заткнись! Это он должен сказать мне сам! — Даже ее голос звучал так, словно был заморожен… Словно кусок льда с опасными острыми краями, о которые можно порезать кожу и плоть.

Кристина не порезалась. Она лишь улыбнулась.

— Ты его отпустишь? — спросила она и сама ответила: — Нет, ты никогда добровольно не отпустила бы его.

— Не говори такое дерьмо! — воскликнула Дерия и оттолкнула Кристину. — Исчезни, тебе тут делать нечего!

К ее большому удивлению, Кристина сделала то, о чем она просила, и гордо удалилась. Но Якоб сразу же сделал попытку последовать за ней.

— Подожди! — Дерия схватила его за руку. — Поговори со мной! — умоляюще сказала она. — Это правда? Правда, что она говорит? И почему ты мне раньше ничего не сказал?

— Оставь меня в покое. Ты вообще ничего не понимаешь и никогда не поймешь. Я должен уехать. Оставь меня наконец в покое! — Он оттолкнул ее так сильно, что она упала на колени. Ее колготки порвались, и кровь каплями выступила над нейлоном.

Якоб, шатаясь, ушел, оба мальчика, поддерживавшие его, оставили Дерию на земле и поторопились за ним.

Издали Дерия смотрела, как Якоб, поддерживаемый двумя школьниками, блевал в мусорное ведро.

Ей понадобилась пара минут, чтобы взять себя в руки. Лед был теперь везде. То, что он сказал, больше не причиняло ей боли. Все онемело. Ей было просто стыдно. Больше всего ей хотелось потихоньку уйти домой. Тихо и незаметно, без дальнейших унижений. Но ключи и билет на автобус оставались в сумке, а она висела в гардеробе. Ей нужно было еще раз вернуться в школу, в последний раз. Побитой, с окровавленными коленками. Это было знаменательно и слишком хорошо подходило к ее школьной карьере, так что она не испытывала больше ничего, кроме стыда.

Где-то по пути через здание она увидела его в последний раз. Он буквально висел в объятиях Кристины Штальман, трясся и рыдал. Рыдания усиливались, и он издал такой звук, которого Дерия еще никогда не слышала из уст человека. Даже Кристина дрожала и плакала, держа его.

И только сама Дерия ушла, не проронив больше ни слезинки.

Глава 12

Несколько дождевых капель падают с ее капюшона. Ханна всегда проводит прием пациентов под открытым небом, и ни дождь, ни снег, ни ураган в этом ничего не меняют. Дерии это нравится, парк идет ей на пользу, пусть даже слова приносят ей боль.

— А после того вечера? — спрашивает Ханна. — Вы его снова не видели?

Дерия качает головой:

— Нет, до тех пор, пока он не пришел в кафе, в котором я работаю. А несколько дней спустя я встретила его в парке. Здесь неподалеку.

— Так вы так никогда и не узнали, почему он вас так внезапно бросил? Эта, другая, девочка как-то с этим связана?

— Кристина? Тогда я этого боялась, а потом на это надеялась.

— Что вы имеете в виду, Дерия?

— В этом случае у меня было бы хоть какое-то объяснение. Я могла бы ее возненавидеть, понимаете? Я была бы… — Она скрещивает руки перед грудью, трет мокрую ткань своих рукавов, потому что вдруг чувствует озноб. — Мне снова стало бы теплее. Даже жарко — от ревности.

— Вы чувствовали холод? — спрашивает Ханна.

— Больше, чем холод. Я чувствовала себя замороженной.

Ханна кивает:

— Понимаю. Как долго у вас продолжалось это ощущение?

На это у Дерии ответа нет. Слишком долго. Многие годы.

Ханна не подгоняет ее. Несколько минут они молча гуляют под дождем, рядом, так близко, что их локти почти соприкасаются.

В конце концов Ханна спрашивает:

— Вы знаете, куда он уехал?

— Да, в США. — Она уже больше не помнит, кто ей об этом сказал.

— И вам известна причина отъезда?

— Нет, — говорит Дерия и сама удивляется этому слову. Она, очевидно, уже давно смирилась с мыслью, что никогда не получит ответа на этот вопрос. Словно Якоб умер и больше не сможет отвечать. Она даже не подумала о том, что можно было просто спросить его, но при встрече ей эта мысль в голову не пришла. — Я узнала о том, куда он хотел уехать, когда его уже не было. Он исчез внезапно, его не было уже через несколько дней после того выпускного. Или все получилось очень быстро, или же он уже давно знал, что уедет. Но мне до сих пор больно думать, что Якоб обманывал меня, говоря, что у нас все в порядке, хотя уже давно планировал бросить меня.

— У вас не было шансов понять это, — замечает Ханна.

— Нет, ни малейших. Он даже отказался поговорить со мной в последний раз.

— А вас уже однажды бросали так, что вы ничего не поняли, правда?

— Вы имеете в виду мою мать. — Дерия за это время уже поняла механизм их бесед. Ей регулярно приходит в голову, что терапия не будет на нее действовать, потому что она видит ее насквозь. Как гипноз, который зачастую больше не срабатывает, если человек имеет представление о том, как он действует на мозг. — Это было совершенно другое. Я могла жить, смирившись с решением моей матери. Она была молодой, это было выше ее сил, и она не хотела ребенка. Что тут непонятного?

— Ребенку, наверно, должно быть очень трудно понять это, — замечает Ханна.

Дерия думает, что она была особым ребенком, но прозвучит слишком высокомерно, если произнести это вслух. Неужели не каждый человек верит в то, что он особенный? Ханна, например, с ее индейскими амулетами и отказом проводить сеансы терапии в закрытых помещениях. Дерия молчит, потому что знает, что Ханна вскоре сменит тему.