— Мне нужно было пригласить их зайти и предложить им бутерброды?

— О боже, только не это! Нет. Я просто почти забыл эту твою сторону. Ты осталась у меня в памяти такой… такой нежной. Такой, что можно было бояться, что мир разрушит тебя. Ты знаешь, как тогда тебя называли другие?

— Белоснежка или Спящая красавица, — отвечает она. Потому что она была тихой и мечтательной, словно все время спала.

— Да, потому что ты была такой ранимой, что лучше было бы хранить тебя за стеклом. Но все они были не правы. Я был единственным, кто знал, что ты всегда была Белоснежкой и Злой королевой в одном лице… — Он смотрит на нее так, словно сделал ей комплимент.

Она толком ничего не понимает, однако решает не возражать:

— Это было бы, наверное, очень хорошо. Тогда я смогла бы послать своего бывшего мужа за семь гор и разбить зеркало, и потом больше никогда больше не увидеть его.

— За горами он, кажется, уже находится. Ты о нем не думаешь?

Дерия стонет:

— В этой жизни — уже нет. Он где-нибудь сидит, напился и убежден, как скала, что он самый несчастный человек в мире. Мне лишь жалко и Надин, и Феликса, но больше — малыша, он еще не способен видеть насквозь своего дядю и определенно беспокоится о нем.

— Это звучит так, словно твой брак был очень гармоничным.

— Твой сарказм ты можешь сохранить для себя, — вырывается у нее резкий ответ. Против воли Дерия вынуждена улыбнуться своим словам. Она получается горькой, эта улыбка, и нужно целых два вздоха, чтобы улыбка не стала попыткой расплакаться.

— Проклятье, — цедит она сквозь зубы. — Мне так жаль, что все продолжает вращаться вокруг него. Даже сегодня ему удалось испортить мне прекрасный вечер.

Якоб гибким движением встает на ноги, Один беззвучно соскальзывает на пол с его рук. Они одновременно подходят к Дерии, Якоб обнимает ее, а Один трется о ее босую ногу.

— Эй, эй, уже хорошо, — говорят они вдвоем, каждый на своем языке, — никто не испортит тебе вечер.

«К сожалению, все же удалось», — хочет ответить она. Потому что даже отсутствуя и без единого слова, Роберту удалось вбить клин между Якобом и ею. Маленький клин, который может проникнуть глубоко, если она не найдет пути остановить его. Но когда Якоб утешает ее своими тихими словами «я ведь здесь» или когда его ласковый поцелуй в лоб убирает все унижения прошлых лет, у Дерии рождается мысль, что Роберту никогда бы не удалось заполучить ее в свои руки, если бы Якоб тогда не исчез так внезапно.

«Это его вина?» — взглядом спрашивает она кота.

Ответ звучит как тихий вздох: «К сожалению, да».

Часы показывают без нескольких минут полночь, когда Якоб уходит. «Он мог бы остаться, — думает Дерия, — если бы я не настаивала, чтобы он рассказал, что делал за последние годы». Она чувствует себя одинокой в своей постели, которая никогда не была рассчитана на двух человек, но тем не менее кажется ей слишком большой для нее одной.

Якоб попрощался с ней ласковым поцелуем, и ей не нужно опасаться, что он больше не вернется. Однако она чувствует себя так, словно опять потеряла его. По крайней мере на эту ночь. Если эта одна ночь не идет в счет, почему должны считаться все другие ночи? Она встает с постели. Темно, однако с улицы через не полностью опущенные жалюзи пробивается немного света.

Она скорее чувствует, чем видит, где на ковре стоят ее тапочки. Босой ногой она нащупывает их.

И ледяной страх охватывает ее.

Это не домашние тапочки. Ее пальцы натыкаются на что-то мягкое. Холодное. Мокрое.

Какой-то шорох сопровождает ее движения. Что-то вроде странного чмоканья.

Что это? Что-то мокрое лежит на полу ее спальни.

А что это за запах? Медь?

Она идет к двери. Проходит почти три шага. Затем рукой ударяет по стенке. Где включатель света? Его тут нет… Где-то должен быть… Вот! Наконец становится светло.

Сначала она смотрит на свои ноги. Красно-коричневая жидкость застыла у нее между пальцами. Она медленно поворачивается.

Что это?

Какая-то темная масса лежит там, где должны быть ее тапочки. Она подходит ближе. Это полотенце. Ее полотенце, голубое с кремовыми полосками. Сейчас оно имеет темно-красный цвет.

— Это кровь, — говорит она.

Очень много крови. Откуда взялась вся эта кровь? Она смотрит на свои руки. Больше крови, больше…

Откуда? Где кот? Что это за кровь? Что?

А потом она кричит.

Она, наверное, потеряла сознание, потому что очнулась в своей постели. Кто ее уложил туда? В комнате абсолютная темнота. Паника разрывает ее так, словно ее вот-вот стошнит. Трясущимися руками она ищет включатель ночника. Холодный пот бежит по спине. Наконец-то она его нашла. Лампочка быстро загорается, затем тихо шипит, перегорает, и в комнате снова становится темно, хоть глаз выколи.

— Дерьмо! — Слово звучит скорее как жалоба, чем проклятье. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Она сбрасывает одеяло на пол, затем снова натягивает его на себя, до груди. Она вся голая. Почему она…

Она дрожит, выпрямляется, держит одеяло перед своим телом и идет сквозь темноту. Где лежало пропитанное кровью полотенце? Ей кажется, что ее вырвет от одного представления, что она снова наступит на него. Мучительно долго тянутся минуты, пока она нащупывает выключатель и в комнате становится ослепительно светло.

Она одна. Окровавленное полотенце исчезло.

Нет. Оно больше, чем исчезло. Нет даже пятна на ковре. И это простое наблюдение наконец приводит к пониманию: кровавого полотенца здесь никогда не было. Не в реальности. Оно по-прежнему висит в ванной комнате, и оно голубое с кремовыми полосками. И только сейчас, когда ей становится понятно, что это был, скорее всего, сон, она замечает, как быстро и сильно бьется сердце. Ей едва удается успокоиться. Значит, это был только сон. Она, наверное, заснула сразу после того, как ушел Якоб. Вряд ли она могла спать долго, но достаточно глубоко, чтобы из-за этого проклятого сна чуть не сойти с ума.

Часы показывают несколько минут после полуночи.

О сне можно уже больше не мечтать. Дерия натягивает футболку и спортивные штаны и заменяет кошачий корм Одина, выложенный прошлым вечером, на свежий. После этого она забирает шерстяную вязаную кофту из спальни, предварительно убедившись, что окровавленного полотенца на полу нет. Конечно нет. Но тем не менее она быстро выходит из комнаты.

Сон был таким реальным… Неужели кто-то мог так быстро устранить пятна?

Она возвращается. Чтобы руками ощупать ковер. Сухой. Там не могло быть ни одного кровавого пятна. Исключено.

Это должно было успокоить ее, но не успокоило.

Может быть, ей поможет перекинуться парой слов с Солнцем. Она посылает ей сообщение через «WhatsApp»:

«Пожалуйста, отзовись, если ты еще не спишь».

Но пока она неподвижно смотрит на строчки, галочка позади них не становится синей. Значит, Солнце не читает ее сообщение. Скорее всего, она уже спит.

Дерия пишет второе сообщение, в этот раз уже Надин.

«Ты могла бы сказать, что вы беспокоитесь».

Надин прочитает это только завтра утром, но это ничего не значит. Но, к ее удивлению, сразу же появляется синий значок и вскоре после этого — ответ.

«Тебе тоже хорошего вечера. А зачем?» Лишь несколько секунд спустя появляется второе сообщение. «Ты не хочешь говорить о нем и могла бы просто сказать, что нет никаких оснований для беспокойства».

«Потому что я его знаю», — пишет Дерия.

«Конечно. Ты — единственная, кто его хорошо знает».

Дерьмо. Она могла бы подумать, что ее слова обидят Надин. Этого она не хотела.

«Извини, я не хотела ссориться», — пишет она, но сразу же все стирает. Это было бы неправдой. Понятно, она не хочет причинить боль Надин, и это правда. Но ссориться ей хочется. Что очень трудно не сделать с человеком, который все воспринимает как попытку его обидеть и в каждом слове критики видит нападение.

«Полиция только что стояла перед моей дверью, — пишет она. — Без предварительного предупреждения. Когда я хотела пойти в свою спальню с мужчиной». Такая степень откровенности должна быть достаточным подтверждением тому, что ее злость не направлена против Надин. Поймет ли она — это под вопросом. «Согласись, ты бы тоже рассердилась».

«Что за мужчина? — спрашивает Надин. А затем: — Ах, забудь это. Мне все равно. Свен действительно очень обеспокоен!!»

Сейчас Надин тоже начинает писать с этими проклятыми восклицательными знаками.

«Пусть не беспокоится, Роберт всегда делает то, что хочет».

«Но он никогда просто так не исчезает!»

«Нет, бывает и иначе. Это не первый раз». И он постоянно угрожал больше не вернуться. «Когда-нибудь я исчезну!» — Он много раз кричал ей это в лицо, чаще всего тогда, когда у него были неприятности в фирме: «Потом покрутитесь, посмотрите, как без меня будете расхлебывать свое дерьмо».

«Но он исчез без своей машины!»

Это действительно необычно. Роберт любит ездить на машине. Ему это намного приятнее, чем путешествие поездом или самолетом.

«Спросите о нем у его друзей в Берлине, в Берлин он всегда ездит на поезде». Несколько лет назад кто-то нацарапал ему на лакированной поверхности машины антифашистский знак. Кроме того, там слишком мало мест для парковки, соответствующих его вкусу.

«Мы уже спросили. До сих пор он никогда никуда не уезжал, по крайней мере, не предупредив Свена».

Это было бы интересной информацией, если бы это еще интересовало Дерию. Скорее всего, вся семья в прошлом многократно обманывала ее этим безобидным заявлением: «Мы тоже не знаем, где твой муж, дорогая невестка, но не беспокойся, он такой хороший! Он свяжется с тобой, как только отдохнет от своих неприятностей, в которых, без сомнения, виновата ты».

«Жаль, — думает она, — что я действительно не знаю, где он». Тогда она могла бы решить, будет ли она настолько добра, чтобы сообщить родственникам об этом. Или промолчать и заставить их всех мучиться. Она тихо вздыхает, по крайней мере Феликсу она могла бы сказать правду, и он не стал бы хранить ее в себе. Хорошо, что она и в самом деле ничего не знает.

Дерия откладывает мобильник в сторону и игнорирует тихий шум, с помощью которого телефон многократно пытается напомнить ей, что Надин не считает телефонный разговор оконченным. Дерия сердится, что Роберту снова удалось овладеть ее мыслями. Якоб ушел всего лишь час назад, на теле все еще остался его запах, губы все еще болят от его поцелуев, но все ее мысли заняты бывшим мужем. И это неправильно.

Внезапно ею овладевает усталость. На следующее утро в семь она должна стоять в кафе, но чувствует себя так, что ей нужно, как минимум, двенадцать часов сна подряд, но с другой стороны, она не может успокоиться, чтобы заснуть. Она решает сделать расслабляющий чай. Солнце понимает под этим лаванду или фенхель. Сама же она думает о черном чае с добавлением рома.

Одного взгляда достаточно, чтобы понять: тут что-то изменилось, но ей приходится потратить еще какое-то время, чтобы понять, в чем дело. На кухонном столе лежит смятый бумажный пакет, который она точно туда не клала. Она берет его в руки и разворачивает бумагу. Приблизительно тридцать страниц стандартного размера A4, твердая, плотная, ценная бумага. Письма? От Роберта или от ее преследователя, если это два разных человека? Ей становится плохо. Однако это не письма, нет. Это какой-то текст. По виду страницы он похож на то, как Дерия форматирует страницы своих книг. Тридцать строчек по шестьдесят знаков. Рукопись? Да, это пробный текст. Но речь идет не о распечатке на принтере… Кроме того, кажется, это написано на пишущей машинке. Дерии сразу бросается в глаза, что перед маленькой «р» каждый раз появляется маленький пробел, как будто буква на своем пути к бумаге где-то застревала. Или задумывалась.

«Ты, пугливая маленькая «р»», — думает она, и непонятно почему эти мысли кажутся ей милыми.

Бросив второй взгляд, она обнаруживает, что на первых страницах нет ни единого восклицательного знака.

Она начинает читать, и ее сердце бьется быстрее. Это текст Якоба. Это роман, о котором он рассказывал. По крайней мере начало, первая глава. Ее опасения, что он забыл здесь эти страницы, что против его воли она роется в его вещах, быстро исчезают. Он, наверное, сознательно оставил его здесь. Она ведь говорила, что хочет прочитать текст. Говорила или нет? У нее есть еще много вопросов. Может быть, роман даст ей несколько ответов.

I

Зеленый — цвет надежды. Я уже когда-то слышал эти слова. (Читал? Вполне возможно.) Где точно, уже не могу вспомнить. Точно так же, в какой связи они появились. Но что-то мне в этом понравилось, думаю, где-то глубоко-глубоко в душе я запомнил эти слова.