Глава 18

Выходной день приходится очень кстати. Дерия спит на диване не только всю ночь, но даже и до обеда, и чувствует себя после этого как возродившаяся. Тони, очевидно, сверхпунктуально перечислил ей зарплату, потому что деньги уже на счету. Солнце возмещает вчерашний моросящий дождь своим решительным сиянием, и, таким образом, Дерия совершает приятную пешеходную прогулку к банку, а затем — к супермаркету. Она завтракает «Зеленым смузи» возле маленького киоска и занимается своей обычной игрой, придумывая истории прохожим. После этого покупает хлеб, молоко и столько свежих овощей и фруктов, сколько может унести. Часть из них запланирована для Киви, но когда она приходит на площадь, где ее часто можно было встретить, то видит, что там шляется всего несколько старых усталых мужчин.

— Молодая девушка с короткими темными волосами, — обращается Дерия к одному из мужчин, — вы ее сегодня уже видели?

Он тупо смотрит мимо. Затем пожимает плечами:

— Не знаю такую.

— Но вы ведь бываете здесь часто?

И снова ему требуется долгое время, прежде чем ответить:

— Да. Каждый день.

— Она тоже здесь часто бывает, — помогает ему Дерия, подчеркивая свои слова жестами. — Женщина. Очень маленькая. Изящная. Еще очень молодая.

Он отрицательно качает головой.

Дерия сохраняет терпение:

— Она носит синюю куртку.

— Ага. — Теперь он отвечает на ее взгляд. Кажется, до него дошло. — Ты имеешь в виду Лолу?

Вполне возможно, что Киви называет себя так.

— Да, вы ее видели?

Мужчина снова уходит в себя. Он качает головой:

— Давно уже нет. Дня два или около того. — Он указывает подбородком в направлении других мужчин. — Лола? — бормочет он, всего лишь немного громче, чем до сих пор разговаривал с Дерией. — Маленькая, которая так прекрасно играет на сломанной гитаре Валли. Вот эта здесь ищет ее.

Однако ни у кого из них нет ответа. Все, что получает Дерия, — еще более незаинтересованное пожатие плечами, если вообще кто-то на нее реагирует.

— Ничего не поделаешь, — говорит мужчина ей.

— И все равно спасибо. — Она хочет подарить ему булку и бутылку молока, но он не хочет ничего из этого, и ей снова с трудом приходится укладывать все в свой пакет. В конце концов она сует ему в руку пять евро. Он бормочет «спасибо» ей вслед. Добравшись домой, она распаковывает продукты и выкладывает яблоки, апельсины, мандарины-клементины, два манго и ананас в специальную вазу для фруктов, стоящую на кухонном столе. Собственно говоря, уже пора бы установить на столе рождественский веночек, но у нее сейчас скорее весенние чувства, и это должно отражаться на ее квартире. Прежде всего ей хочется снова чувствовать себя хорошо. Она запускает ноутбук, открывает онлайн-шоп и, не вдаваясь в долгие поиски, заказывает себе какой-то новый матрац. Главный критерий — он должен быть привезен до завтрашнего дня. Новое покрывало, подушки, простыни и красивый постельный гарнитур в милых красках между зеленым цвета липы и зеленым цвета яблока. Это она может себе тоже позволить, пусть даже после этого добрая часть ее зарплаты уже опять будет израсходована. Но это того стоит. Она не доставит Роберту удовольствия тем, что будет спать на диване хотя бы на один день дольше, чем нужно.

Когда все уже подготовлено, ее хорошее настроение настолько окрепло, что она посылает сообщение Надин и даже извиняется перед ней, пусть даже не зная, за что, — просто так, ради установления мира. «Апп» показывает ей, что Надин сразу же прочитала сообщение, но ответа от нее не приходит.

— Я знаю, чего она хочет, — обращается Дерия к Одину и вздыхает, — она хочет, чтобы я спросила ее о Роберте. Чтобы я спросила, вернулся ли он и как он себя чувствует.

Один смотрит на нее с таким равнодушием, на которое только способна кошка.

Звонит мобильный телефон, и ее уголки рта поднимаются вверх в улыбке, не спрашивая предварительно разрешения у Дерии, когда она узнает имя на дисплее.

— Якоб, привет.

— Привет, Дерия. Судя по твоему голосу, ты себя чувствуешь лучше?

— И это ты узнаешь всего по двум словам? Респект. Ты прав.

— Великолепно. У тебя есть желание пойти со мной в парк? Уже сегодня?

— Было бы стыдно при такой погоде не сходить в парк.

Они договариваются о месте и времени встречи, и, хотя у нее есть всего лишь полчаса времени на подготовку, Дерия прыгает под душ, чтобы потом с трудом и с помощью огромного количества средства для увеличения объема волос высушить феном волосы. Вместо того чтобы удовлетвориться тонирующим кремом для лица, она наносит свежий макияж, чтобы скрыть все последние следы прошлого дня. Для того чтобы успеть на трамвай, ей приходится бежать, но это, по крайней мере, взбадривает ее кровеносную систему и окрашивает щеки в розовый цвет.

Якоб уже ждет. Когда она видит его, он как раз приглаживает рукой волосы и беспокойно оглядывается. Сердце Дерии прыгает. Он никогда не был крутым и выдержанным, нет, Якоб был, есть и остается теплым человеком до кончиков волос, которые в свете солнца кажутся красноватыми. Она всегда называла его волосы светло-каштановыми, даже золотисто-каштановыми, если уж быть педантичной. Но в своем романе она бы написала, что его волосы имеют цвет солнечного заката. Она смеется над собственными мыслями, делает последние шаги и зовет его по имени.

Он облегченно улыбается, увидев ее, обнимает в знак приветствия и целует оба уголка рта. Дерия уже начинает привыкать к этому.

Она в шутку ударяет его в грудь:

— Ну ты и хитрец! Ты об этом знаешь?

Он с интересом поднимает бровь:

— Повтори. Чем же я заслужил такую честь?

— Ты снова дал мне совсем маленькую часть книги. Ты, наверное, хочешь сделать все еще драматичнее, да? Но это — дешевый трюк.

Якоб невозмутимо берет Дерию под руку и прогулочным шагом направляется с ней в сторону озера.

— Но это хороший дешевый трюк, — говорит он, — потому что он срабатывает.

— От этого он лучше не становится.

Якоб качает головой:

— Значит, мой герой не является несимпатичным для тебя?

Действительно, чувствуется, что он последние годы провел за границей.

— Ах, глупости. Ты разговариваешь с создательницей героя, который, согласно сообщениям прессы, является серийным убийцей и о котором мечтают все тещи.

— Вот это да. Кто такое написал? «Bild der Frau»?[10]

— Я уже точно не помню, но ты близок к истине.

— И этот журнал сразу же вознаградил тебя литературной блокадой?

Конечно, он этого не хотел, но неудачное замечание довольно ощутимо портит ей настроение. Ей в голову не приходит никакого ответа, который не выдал бы, насколько чувствительно относится она к этой теме.

И все же он сразу это замечает:

— Я сейчас сказал что-то не то или как?

— Это не твоя вина, — отвечает она. — Просто меня ужасно угнетает то, что я больше не могу ничего хорошего изложить на бумаге. Но это абсолютно не связано с откликами прессы того времени. И с теми отрицательными рецензиями, которые писали мне тогда.

— А в чем же дело?

— Я… — Она запинается. Поймет ли он? Он сам пишет, но это еще ничего не значит. Ее редактор пишет тоже, однако эта добрая женщина так ничего не поняла и просто старалась помочь ей обычными советами из писательского ремесла. Советами, которые, к сожалению, настолько далеки от главной проблемы, как Арктика от Нила. — Я больше ни к кому не могу подступиться, — пытается объяснить она. — Я придумываю себе главного героя, но он остается выдумкой, которая не становится для меня реальностью. Мне удается только очертить контур, но не кости, не плоть и кровь. Из-за этого возникает не действие, а только искусственная игра теней.

— Ни один герой не сравнится с первым, — бормочет Якоб.

Она кивает, и у нее начинает чесаться в затылке, когда до нее доходит, насколько велика здесь параллель с ее собственной жизнью: никто не сравнится с моей первой любовью.

— Может ли быть такое, — размышляет Якоб, — что эти недостатки имеют значение преимущественно только для твоей головы? То, что фигуры кажутся тебе неудачными, потому что у тебя нет тесной связи с ними, не обязательно означает, что читатели воспринимают это точно так же.

— Я тоже сначала так думала. Но все, что мне до сих пор казалось хорошим для того, чтобы предложить тексты своим агентам или в издательство, ими не было воспринято. Я больше не могу быть убедительной. Мне кажется, что все они считают меня плохим автором. Они думают, что «Зеркальные капли» были случайным удачным попаданием. «One-Hit-Wonder»[11].

— Но это не так.

Дерия благодарна ему, что он сформулировал это не как вопрос.

— Не знаю. Там должно быть нечто большее.

— Но есть и другие издательства.

— Да. И ничто больше не удерживает меня у моего старого издательства, кроме понимания того, что у меня нет ничего, что могло бы убедить других.

Якоб наклоняет голову в ее сторону и смотрит на нее с легкой улыбкой:

— Я верю в тебя. Ты вернешься, в этом я совершенно уверен.

— Спасибо, что ты так думаешь. Но теперь достаточно говорить о моих текстах и вернемся к твоему. Почему, собственно, ты их печатаешь на старой пишущей машинке? Может быть, ты в стране возможностей, не имеющих тормозов, что-то прозевал, но у нас, между тем, в good old Germany[12] есть компьютеры.

— Неужели? — восклицает он и смеется. Однако тут же становится серьезным. — Просто я могу писать только на ней.

Тоска в его голосе трогает Дерию.

— У нее есть своя история или как?

— Конечно есть. Ты же знаешь эту пишущую машинку, она уже тогда стояла в моей комнате.

Она напряженно думает, стараясь вызвать в своих воспоминаниях его комнату. Угол, в котором стоял его письменный стол, скрыт в тумане. Она не видит ясной картины.

— Тогда у нас было немного денег, ты, конечно, еще это помнишь, и мне пришлось очень долго экономить, чтобы купить ее. Мне было двенадцать лет, и у меня еще были более романтические представления, чем в последующие годы. Я пообещал матери, что напечатаю свой первый роман на этой пишущей машинке. — Он опускает взгляд, и ей кажется, что то, что она угадывает в нем, называется стыдом. — К сожалению, перед этим ее постигла участь всех католиков.

— Участь всех католиков?

— Слишком много каялась, — говорит Якоб. — Надо признаваться во всех грехах и искупать их молитвами. После этого ей оставалось только лечь в гроб, забить его изнутри гвоздями и ожидать, пока она разложится.

Дерии нравится такая картина. Она не знает точно, что хочет этим сказать Якоб, но ей нравится: это звучит похоже на то, что, наверное, встречается чаще, чем можно подумать. Она решает записать и сохранить это. Для более умных времен.

— Меня до сегодняшнего дня мучает сожаление, — бормочет Якоб, словно он говорит больше сам с собой, со своей матерью или с Богом, чем с ней, — что я не успел вовремя закончить роман.

Неудивительно — на старой заедающей пишущей машинке.

Дерия не знает, как ему вообще удается что-то напечатать. Из-за каждого позже вставленного или вычеркнутого слова приходится перепечатывать всю страницу.

— Но зато у тебя, конечно, были сотни статей.

Он кивает:

— Ими можно было бы заполнить книги и энциклопедии.

— Твоя мать, конечно, гордилась бы тобой.

— Да, конечно.

Но это не одно и то же, и это она знает так же хорошо, как и он.

Они подходят к озеру и останавливаются, чтобы насладиться видом. Декабрьское солнце и ветер заставляют блестеть поверхность воды. В лазурной синеве неба уже лежит предчувствие скорого наступления холодов. На лугу рядом с озером целые семьи запускают воздушных змеев, а за деревьями, уже потерявшими все листья, видно несколько ярких цветных клякс. Это куртки детей, играющих на площадке. Оттуда тихо доносятся их крики и смех. Дерия склоняет голову на плечо Якоба.

Он обнимает ее, трогает шею, запускает пальцы под воротник ее пальто, и добирается до места, где сходятся шея и плечи.

Дерия чувствует себя тонкокожей и ранимой, но в первый раз за долгое время это не то ощущение, которое внушает ей тревогу. Этот момент такой мирный и прекрасный, что Дерия хочет остановить его, чтобы Якоб и она остались здесь навечно. Чтобы она всегда чувствовала себя хорошо и уверенно. Когда он целует ее, внутри все становится таким теплым и уютным и она разрешает себе подумать, что ее сердце, может быть, совсем не умерло. Может быть, оно просто очень долго и очень глубоко спало.