Значит, женщина. У Дерии с души падает камень.

— Что она сказала?

— Ну, только то, что ищет кассиршу с длинными черными волосами. Она могла иметь в виду тебя или меня, но я ее не знаю.

— А как она выглядела?

— Мелкая. — У Риммы рост почти метр восемьдесят. Она показывает на уровень своей груди. — И у нее были короткие волосы. Была похожа на этих «Мончини», помнишь этих обезьянок из восьмидесятых годов?

Дерия невольно улыбается:

— Конечно.

Ей тоже всегда хотелось иметь такую игрушку, но бабушка считала их уродливыми и никогда не покупала. Бабушка, конечно, посчитала бы эту маленькую женщину, бездомную бродяжку, воровку из магазина, тоже страшной. Речь может идти только о ней, и описание совпадает точно.

— Я ей сказала, что сейчас будет твоя смена, но что я не уверена, что ты полностью выздоровела, потому что ты некоторое время была на больничном. А что с тобой, собственно, было?

Дерия ищет слова и не находит ни одного. «Ночью за мной следили, я упала, и вид у меня был такой, будто меня побили. Достаточно ли этого для того, чтобы не выйти на работу?»

— Да, собственно, мне нет до этого дела, — говорит Римма. — Но эта женщина все равно хотела зайти сюда.

— Спасибо, благодарю тебя. — Дерия берет кассету с разменными деньгами и идет к своей кассе.

Она вынуждена ждать до послеобеденного времени и сначала даже не замечает эту маленькую женщину. В слишком большой зимней куртке и бейсболкой на голове, косо сидящей на коротко стриженных волосах, она скорей похожа на мальчика, которого на вырост так одела мать, чтобы он мог носить эти вещи следующие две зимы. Дерия поднимает глаза, потому что рядом с тройной упаковкой дешевых черных хлопчатобумажных носков и пакетом сыра «Гауда» на подносе лежат еще две бутылки пива и теперь придется спрашивать у покупательницы паспорт. Однако этот вопрос застряет у нее в горле, когда она узнает худое лицо под кепкой-бейсболкой.

— О, — говорит она, — это ты.

— Да, — отвечает маленькая женщина. — Я.

На кассе высвечивается цена. Маленькая женщина засовывает руку глубоко в карман своей сине-желтой зимней куртки, вытаскивает пригоршню мелочи и оплачивает всю сумму десяти- и двадцатицентовыми монетами. Вблизи ее глаза выглядят старыми и усталыми. Вопрос о паспорте или удостоверении личности Дерия может и не задавать. Она принимает деньги, а маленькая женщина засовывает носки в карманы куртки, берет кусок сыра под мышку и хватает в руки бутылки с пивом.

— Я бы хотела с тобой поговорить, — тихо произносит она. — Только между нами. У тебя время есть?

— Я заканчиваю работу в два часа.

— Я буду ждать тебя у входа.

— О’кей. Тогда я приведу в порядок кассу и переоденусь. Это займет минут десять, может быть, четверть часа.

— Я жду тебя, — повторяет маленькая женщина, а потом уходит, прежде чем Дерия успевает спросить, как та ее нашла.

— Я уже бывала здесь, делала покупки и видела тебя, — говорит маленькая женщина вместо приветствия, когда Дерия выходит из супермаркета часом позже и, в порядке исключения, через вход для посетителей. Маленькая женщина прижимается к стене, чтобы спастись от ноябрьского дождя. — Я не забываю ни одного лица, поэтому я тебя сразу узнала и поняла, где могу найти тебя.

Маленькая женщина чуть-чуть улыбается. Эта робкая улыбка очень осторожная, но для Дерии, которая чувствует себя очень усталой, это уже слишком.

— Тебе можно позавидовать, — отвечает она устало. — Я с большим трудом запоминаю лица.

— Зато вчера утром ты меня сразу же узнала, — констатирует маленькая женщина. — Хотя было темно, когда мы виделись в последний раз. — Она указывает подбородком вниз по улице. — Прогуляемся немножко?

Дерия согласна, и они, опустив головы, плетутся под дождем рядом друг с другом.

— Я не могла тебя забыть, — объясняет Дерия. — В конце концов, ты меня как-то… спасла. Я так думаю.

— На прошлой неделе? Вечером?

— Да. Я шла с работы. Ночная смена заканчивается в десять. Кто-то преследовал меня.

Маленькая женщина пожимает маленькими плечами:

— Я не видела никого. Точно никого.

— Но он… — «он был там», — хочется крикнуть Дерии. Вместо этого она тоже пожимает плечами. — Ах, я тоже ничего не знаю. Может быть, я отреагировала слишком бурно.

— Да ничего. Я ночью тоже постоянно вижу призраков. Вот. — Она протягивает Дерии одну из двух бутылок пива.

Дерия колеблется:

— Это для меня?

— Купила специально для тебя. Хотела пригласить тебя на пиво. В пивной оно стоит почти в два раза дороже. Или ты ничего не пьешь? — Под тенью бейсбольной кепки на щеках маленькой женщины вырисовываются красные пятна. — Но сказать «спасибо» было бы уместно. Я что, все испортила?

— Нет, ничего. — Дерия невольно улыбается. Она не любит пиво, тем более после обеда, у всех на виду и прямо из бутылки. Но ей хочется, чтобы маленькая женщина заговорила. Она напоминает книгу, первые строчки которой ее захватили и которую ей хочется пролистать дальше во что бы то ни стало.

Маленькая женщина вытаскивает зажигалку из кармана куртки, забирает у Дерии бутылку пива из руки, открывает ее умелым движением и возвращает ей, прежде чем открыть вторую бутылку. Затем она делает глоток и улыбается.

— Этот тип в магазине поймал бы меня, если бы ты мне не помогла, — говорит она тихим голосом. — Я надеюсь, у тебя не было неприятностей?

— Да не стоит об этом говорить. — Она тоже отпивает глоток пива и подавляет в себе дрожь. Ужасное, горькое, дешевое пиво. И почти в полтретьего после обеда. Как низко она пала! От страха она сразу же делает второй глоток.

— Зачем? — спрашивает она.

— Да, зачем? — говорит маленькая женщина нежным голосом. — Зачем воруют куртки? Если ты живешь на улице и скоро будет зима, а там, где выдают одежду для бездомных, можно будет найти только заношенные до дыр блейзеры и свадебные платья?

Она задирает голову, чтобы посмотреть на небо:

— Может быть, мне было просто скучно.

— Зачем ты делаешь все так по-глупому, что даже этот магазинный шпик-детектив вынужден был тебя поймать?

Маленькая женщина улыбается:

— Я уже сама себя спрашивала. — Она вздыхает, и это какой-то слишком усталый вздох для такой молодой женщины. — Я просто переутомилась. Ночь была страшной, на моем обычном месте валялся кто-то другой — какой-то очень странный тип. Большинство из нас — милые люди, но тот… Как-то все пошло по-дурному. Я была мокрая, замерзшая, и нервы у меня были на пределе. Иначе бы он меня ни за что в жизни не поймал.

Мимо проезжает автобус. Дерия ждет, когда шум стихнет, затем говорит:

— Ты ведь никогда раньше не воровала?

Плечи молодой женщины опускаются.

— Нет, все же воровала. Иногда пакетик колбасы или банку пива.

— Значит, ты недолго так живешь? Я имею в виду, на улице?

— А что? — раздраженно возражает маленькая женщина. — Ты считаешь, что тот, кто долго живет на свободе, автоматически должен воровать?

Дерия, защищаясь, поднимает свободную руку:

— Это просто предположение, я никого не хочу ни в чем подозревать. Я никого не знаю, кто… как ты это называешь? Никого, кто живет на свободе?

— Я называю это так, потому что так оно и есть.

— И что, я права?

В ответ ей звучит продолжительный вздох:

— Да. Это моя первая зима. Я летом… попала сюда.

Судя по ее ударению, можно предположить, что она, собственно, хотела сказать что-то другое. Может быть, рассказать, откуда она попала сюда?

— Конечно, летом было легче, сплошное easy, иногда даже очень круто. Люди были милыми и расслабленными, а дома думали… — Маленькая женщина говорит все быстрее, ей голос становится громче. Ее слова пытаются спрятать то, что она не хочет упоминать, и то, что, несмотря ни на что, все же вырывается наружу. — Дома думали, что я просто немного побродяжничаю по стране. Кауч-серфинг и все такое. По крайней мере я всегда об этом говорила.

Значит, она удрала из дому еще летом.

Дерия бросает вопросительный взгляд на ее лицо. Ее глаза все еще выглядят старыми и усталыми. Но, скорее всего, похоже на то, что это еще ребенок, старый и измученный, а не женщина.

— Сколько тебе лет? — напрямую спрашивает она.

Плечи маленькой женщины устремляются вперед, а руки вдруг образуют вокруг своего тела защитную стену. Она захлопывается, как устрица.

Значит, маленькая женщина еще молода, очень молода. Возможно, слишком молода, чтобы решать, где и как она хочет жить, когда наступит зима и ноябрьские дожди беспощадно смоют все краски.

— Расслабься, — говорит маленькая женщина. Сейчас ее голос звучит резко, а взгляд становится оборонительным. Она распахивает зимнюю куртку, роется во внутреннем кармане и вытаскивает оттуда удостоверение личности. — Вот, посмотри, иначе ты сразу же позвонишь в это дерьмовое управление по делам молодежи.

Она держит пластиковую карточку так, что ее пальцы с обгрызенными неровными ногтями прикрывают ее фамилию, но вида фотографии достаточно. Это она. Удостоверение выглядит как настоящее. Оно подтверждает, что маленькой женщине восемнадцать лет и восемнадцать лет ей исполнилось точно четыре недели назад.

Дерия вздыхает:

— Ну, ты себе тут настроила планов. Ты не считаешь, что…

— Это не слишком трудно, нет. И не слишком опасно. Это просто хорошо. Нет никакой альтернативы, и я так хочу. Я делаю, что хочу. Всегда, до тебя дошло? А сейчас я хочу уйти.

— Подожди, пожалуйста. — Дерия хочет инстинктивно взять маленькую женщину за руку, но та делает шаг назад и засовывает руку в карман куртки. — Ты могла бы поблагодарить меня за помощь. Кстати, спасибо за пиво. Но ты мне тоже помогла, на прошлой неделе, когда меня преследовали. И я хочу поблагодарить тебя за это. Значит, мы квиты.

Маленькая женщина ничего не отвечает. Ее взгляд представляет собой сплошное недоверие, но она не уходит. Дерия находит помятую визитную карточку своего кафе в кармане пальто.

— Здесь я работаю. Большинство дней с утра до вечера.

— У тебя целых две работы, а у меня — ни одной. И я покупаю тебе пиво. Круто.

Дерия улыбается:

— Да, заходи, если у тебя не планируется ничего лучшего.

Маленькая женщина нерешительно берет в руку визитку.

«Никаких подвохов?» — спрашивает она глазами.

«Никаких подвохов», — глазами же отвечает Дерия. Она старается, чтобы эта мысль дошла до маленькой женщины. Она очень хочет помочь, у нее такое чувство, что она должна ей помочь. Кто тогда, если не она?

— Я не знаю, но загляну когда-нибудь. Может быть.

— Просто спроси меня. Меня зовут Дерия.

Молчание.

— Тебе не нужно даже называть свое настоящее имя. Но мне хотелось бы как-нибудь тебя называть.

— Я не знаю, — говорит маленькая женщина, снимает с головы кепку-бейсболку и проводит рукой по коротко остриженным грязным серо-коричневым волосам. Римма была не права, она совсем не похожа на одну из «Мончини». Ее голова похожа на…

— Киви? — предлагает Дерия, и маленькая женщина внезапно улыбается, и на какой-то момент она действительно выглядит как восемнадцатилетняя. — Можно я буду называть тебя Киви?

— Киви мне нравится! — говорит маленькая женщина. А затем Киви улыбается. — Я зайду, когда у меня будет время, — отворачивается и уходит.

Он незаметно следовал за ней, не имея никакой конкретной причины.

Он наслаждался, наблюдая за тем, как она живет, что она делала, если ее поезд опаздывал, как она звонила по мобильному телефону и потом прятала его, и сбрасывала с себя вынужденную улыбку, как осенью ветка сбрасывает последний ненужный лист.

Если бы она увидела его, он бы ей кивнул. Пожелал бы ей приятного вечера и, может быть, обменялся бы с ней парой вежливых слов. За пределами помещений его врачебной практики люди вели себя очень скованно и нервно оборачивались по сторонам. Они не хотели быть невежливыми, но и не хотели, чтобы их видели за разговором с психологом.

Подошел ее трамвай. Она вошла в него, и, может быть, он последовал бы за ней. Но у него была еще одна пациентка, а потом еще и встреча с производителем роялей, которого он не мог заставить ждать. Его роялю требовался капитальный ремонт, и в данный момент это было важнее. Таким образом, он отправился в путь к своей практике. Кирстен, его помощница во время приемов, уже ждала его, приготовив чай. У Кирстен была легкая рука — во всяком случае, по части чая. Она раздобывала сухие лекарственные травы прекрасного качества, знала особенности их хранения и все о каждом отдельном сорте, какой горячей должна быть вода и как долго нужно настаивать чай. Она нравилась ему, у нее был не только возраст, по которому она годилась ему в матери, у нее также было что-то материнское, что шло ему на пользу. Прежде чем он принял ее на работу и научил работать на приеме пациентов, она продавала колбасу, стригла собак и чистила туалеты — и большинство из этого она делала в один и тот же день. Иногда он делал ей небольшие подарки — цветы, конфеты, подарочный чек для «Дугласа». Изредка он дарил ей что-нибудь личное, подарок, о котором она даже не знала, что он для него означал.