Вскоре они выехали на улицу, где народу было побольше, фасады домов выкрашены свежей краской, мусор собран в кучи, а не разбросан по тротуару.

Они встали за темно-синей «тойотой», припаркованной возле высокого фиолетового здания с пуленепробиваемой дверью.

Валерио вышел из машины и направился к входу. Чамберс наблюдал, как он переговорил с кем-то по громкой связи, повернулся и махнул рукой, приглашая следовать за ним.

— Он здесь, — сообщил Валерио, усмехаясь, когда Том поравнялся с ним.

Все внутри скрутилось в тугой узел. Несмотря на многие опасные ситуации в его жизни, он никогда не убивал человека, и теперь спрашивал себя: а способен ли он на это?

Редкие прохожие наблюдали почти без всякого интереса, как четверка мужчин в военной форме пересекла тротуар и исчезла в мастерской Хавьера.

Дверь за ними лязгнула, закрывшись, они оказались перед крутой бетонной лестницей. Поднявшись, они остановились на третьем этаже, и средних лет мужчина открыл дверь и впустил их.

В небольшой комнате на вешалках рядами висели жилеты и пиджаки всех размеров, цветов и моделей. Была в комнате пара столов, за которыми сидели секретарь и приемщик, а за ними через открытую дверь цеха виднелись швеи и закройщики.

Валерио посмотрел на того, кто им открыл, тот мотнул головой в сторону закрытой двери.

— Он с менеджером, — пояснил мужчина.

Валерио перевел взгляд на Тома. Чамберс не сомневался, эти люди посчитают его трусом, если он попробует отступить, но, черт побери, теперь, когда момент настал, Том не знал, хватит ли у него пороху совершить убийство. Стыд, который он испытал от внезапной душевной слабости, оказался столь же сильным, как и гнев, но он не мог сдвинуться с места.

Потом дверь напротив открылась, и какой-то мужчина вышел из нее. Он не обратил никакого внимания ни на Чамберса, ни на военных, а направился к вешалке, где выбрал шикарную куртку с желтыми блестящими пуговицами. Потом вернулся на прежнее место, оставив дверь широко открытой. Внутри находились двое — один сидел спиной к двери, другой — положив ноги на стол. Этот человек, конечно, их видел, но не выказал и тени озабоченности, а значит, он один из людей генерала. Сидевшие излучали спокойствие и уверенность, наслаждаясь кофе и собственной значимостью — еще бы, всем нужна пуленепробиваемая одежда.

— Это одна из наших новых моделей, — объяснял продавец, снимая куртку с вешалки. — Она немного дороговата, но превосходного качества и защитит от пуль любого калибра. — Он расстегнул куртку, чтобы показать ее изнутри. — Карманы для стальных пластин, которые по желанию можно вставить для дополнительной защиты жизненно важных органов. Хотите примерить?

Молина отставил кофе и поднялся. Второй зашел сзади и помог ему снять кожаное длинное пальто, потом взял куртку у продавца. В то время, как Молина надевал ее, в комнату вошел Валерио.

— Сальвадор Молина, — сказал он.

Тот обернулся:

— Что?.. — Он замолчал и ощутимо съежился, увидев форму и оружие.

— С нами тут кое-кто, кто хотел бы вас увидеть, — сообщил ему Валерио.

Молина крутанулся. Его широкая мускулистая грудь была защищена курткой, широко посаженные глаза наполнились ужасом.

— Ты помнишь меня, — бросил Чамберс. — Я тот, кому ты послал фотографии. Тот, чью подругу ты изнасиловал и убил.

Молина попятился, глаза его перебегали с одного на другого, он пытался понять, как произошло столь внезапное изменение в его окружении и кто есть кто. Его круглое лицо пожелтело от страха, он споткнулся о стул. Его поймали, он знал это, но все еще не мог смириться. Он засунул руку под куртку и завизжал, когда Валерио выстрелил ему в запястье.

— Какого черта! — закричал он. — Кто ты? Я тебя не знаю.

— Он только что представился, — напомнил ему Валерио.

— Я его не знаю. Я никогда в жизни его не видел.

Из-за спины Чамберса выстрелили в стену рядом с Молиной из пистолета, Молина подпрыгнул, его лицо задергалось.

— Вы ошиблись, вы перепутали! — завопил он. — Господи Иисусе, что вы сделали с моей рукой! — Кровь из раны капала и стекала по рукаву. — Что вы хотите? Кто вы, черт побери, такие?

Валерио порылся в кармане кожаного пальто и вынул удостоверение личности Молины.

— Надо проверить, кстати, не ошиблись ли мы. Нет, все в порядке, — заявил Валерио и сунул документ под нос Молине. — А ты говоришь, что мы перепутали. Все правильно. Так почему ты не встаешь на свои гребаные колени и не просишь у сеньора Чамберса подарить тебе жизнь, так, как ты заставлял просить ее?

Они настигли его в этой комнате. Вот он, дружок той суки. Он знал уже, что умрет, а если так, ему нечего терять.

— Проси хорошенько, — посоветовал ему Валерио, — потому что все решения здесь принимает сеньор Чамберс, и у него нет причин особо любить тебя.

— Ты свихнулся? — взвизгнул Молина. — Я не попрошу ничего у этого дерьмового гринго. Пускай он меня попросит. И я расскажу ему, что она выделывала в те три дня, когда мы ее поимели. Мы все трахали ее, а она просила еще и еще. — Он изобразил женский голос: — «О Сальвадор, Сальвадор, пожалуйста, иди и трахни меня, Сальвадор. О, Густаво, мне так нравится твой петушок. Дай его мне, Густаво». Сука никак не могла насытиться, — прорычал он. — Эта задница, которая стоит тут сейчас, не могла удовлетворить такую телку. Так что мы дали ей то, чего она хотела и куда хотела — между ног, в задницу, в глотку…

Он тяжело отлетел к стене, когда первая пуля поразила его с силой боксерского удара. Секундой позже эхо выстрела все еще звенело у него в ушах, но он смотрел на Чамберса и усмехался.

— Ты хочешь услышать, сколько нас трахало ее? — смеялся он.

Том снова выстрелил. Потом снова и снова.

Молина плясал и дергался, хрюкал и крутился, не переставая смеяться. Он походил на подвесную грушу внутри куртки, пули, летящие с огромной силой, не могли достать его.

— Жопа! Гомик! — орал он.

Чамберс внезапно схватил его за горло, безумным взглядом уставился ему в лицо, боднул головой и сломал нос. Раздался крик, кровь хлынула из ноздрей. Чамберс отступил и прицелился Молине в пах.

Молина тотчас оторвал руки от лица, в глазах стоял ужас.

— Ты никогда больше не изнасилуешь ни одной женщины в своей проклятой жизни, — прорычал Том. Его сердце билось быстро, его ненависть готовилась нажать на спусковой крючок. — Я не знаю, скольких женщин и детей ты убил, замучил, заставил работать на себя на улицах. Это тебе за них. За каждого бедного бастарда, которого ты развращал, преследовал, унижал и убивал. И когда я это сделаю, твой хрен будет валяться на полу, ты возьмешь и съешь его. Слышишь? Ты сам запихнешь его в свое гребаное горло, как заставлял это делать Рейчел.

Лицо Молины перекосил животный страх. Взгляд его бегал, он пытался понять, получит ли помощь.

— Он сумасшедший! — наконец завопил он. — Он — гребаный сумасшедший. Вы не можете разрешить ему это сделать! Она была шлюха. Обычная шлюха, любительница потрахаться…

Чамберс выстрелил.

Из глотки Молины вырвался вопль, кровь и моча рванули из паха. Он зажал его руками, лицо исказилось и посерело, он начал соскальзывать по стене.

— А-а-а… нет. О, мои яйца! Нет. Нет!

— Я думаю, мой друг тебя не просто пугал, — негромко заметил Валерио.

Молину неудержимо трясло. Его дыхание было быстрым и частым, голос дрожал:

— Вы должны остановить его, Боже мой! Пожалуйста, остановите его. — Он задыхался. — Я мужчина. Он не должен этого делать.

— Что ты делал, когда просила Рейчел? — потребовал Том ответа. — Ты проявил милосердие или только находил новые способы заткнуть ее?

Молина зашелся в крике. Кровь и слюна текли по его лицу.

— Ты разрушил меня, ублюдок! — вопил он. — Ты убил моего петуха!

Чамберс наблюдал за ним с отвращением. Его руки отказывались держать оружие. Ему было отвратительно то, что он сделал.

— Ты отправляешься в тюрьму, Молина, — проговорил он. — Ты сядешь в тюрьму на весь остаток своей гребаной жизни, и каждый сутенер и извращенец сделает с тобой то, что ты делал с Рейчел.

Молина смотрел на него и не понимал. Гринго отступал? Он не собирался убивать его? Ему не надо есть своего петуха? Святая Богоматерь, да, гринго отступал.

Чамберс попятился к двери, чувствуя, как рвота поднимается к горлу.

Валерио и остальные наблюдали за ним.

Молина скользнул окровавленной рукой к поясу. Прежде чем кто-либо успел двинуться, он выхватил оружие и выстрелил дважды. Обе пули попали Чамберсу в спину, он полетел вперед, врезался в стол и опрокинулся вместе с ним. Потом комната взорвалась орудийным огнем, поскольку каждый военный стрелял в Молину такими пулями, против которых не могла устоять пуленепробиваемая куртка.


Когда наступила тишина, Чамберс пошевелился. Валерио подошел к нему и протянул руку, помогая встать.

— Думаю, жилеты сеньора Хавьеры следует смело рекомендовать к применению, — заявил Валерио.

Чамберс с трудом разобрал его слова. Он выскользнул из своего жилета и посмотрел, куда попали пули. От густого ружейного дыма, смешанного с запахом крови, его подташнивало. Потом он посмотрел на Молину. Ничего, кроме груды окровавленной одежды и пятен мозгов на стене. Он отвернулся, и его вывернуло на пол.


Генерал Гомес вышел из своего «мерседеса», когда темно-серый автомобиль остановился рядом с ним. Ветер гулял по огромным просторам аэропорта.

Валерио вылез из машины и приветствовал генерала.

— Все как вы приказали, — сообщил он.

Генерал повернулся, наблюдая за взлетом «757-го» американских авиалиний. Самолет оторвался от бетонной дорожки и стал подниматься все выше и выше, в облака. Потом Гомес оглянулся и спросил:

— Ты сказал ему?

— Что Эрнан Галеано мертв? Да, сэр.

Генерал кивнул, потом сел в «мерседес» и уехал.

Глава 25

Майкл стоял в дверях и наблюдал за людьми в белых халатах, окружившими кровать. Эллен смотрела на него, пытаясь улыбнуться, в ее глазах стояли слезы. Она пришла в себя несколько часов назад, а до этого весь вчерашний день дрейфовала в забвение и обратно, бормоча что-то и хватая его за руку, прежде чем снова ускользнуть в темноту. Он отходил от ее постели, только чтобы уступить место докторам.

Она уже достаточно долго дышала сама, и теперь ей хотелось поговорить. Для этого надо было удалить трубку, и именно этим сейчас и занимался врач.

— О’кей, — сказал он, — вы можете покашлять?

Эллен кивнула. Лицо ее все еще было пугающе бледным, но она держала глаза открытыми, и Майкл, наблюдая за ее общением с доктором, с трудом сдерживал свои чувства.

— Осторожно покашляйте, — попросил доктор.

Эллен вздохнула, затем откашлялась, врач легонько дернул трубочку. Руки Эллен сжались. Она попыталась покашлять еще, и после двух или трех попыток трубочка выскочила.

Поздравления. Кашель. Эллен промыли рот, ее осмотрели и наконец оставили одну с Майклом.

Он подошел к постели жены и почувствовал, как слезы неудержимо устремились к выходу.

— Привет, — сказал он.

Она улыбнулась, попробовала ответить, но ничего не получилось.

Майкл наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Из носа все еще торчала трубка, Эллен окружали еще всякие другие приборы, и следовало соблюдать крайнюю осторожность. Но сейчас не было ничего важнее, чем почувствовать ее губы под своими губами и прикосновение ее руки. Вот и все, что ему было нужно.

— Мне нравится твоя борода, — не сказала, а прокаркала Эллен.

Майкл улыбнулся и поцеловал ее ладонь.

— Ты выглядишь ужасно, — заметила она. Ее голос звучал настолько слабо, что он с трудом разбирал слова.

— А ты выглядишь замечательно, — ответил он.

— Можно мне увидеть ребенка?

— Доктора сказали, что через пару часов.

На лице Эллен отразилось разочарование.

— Расскажи мне о нем побольше, — попросила она.

Майкл усмехнулся.

— Ну, — начал он, — парнишка выглядит гораздо лучше, чем неделю назад. Тогда он был страшненький. Теперь уже больше похож на человека.

Эллен улыбнулась, а на подушку капнула слеза.

— Его уже отключили от респиратора, его легкие в порядке, — продолжал Майкл. — И сердце тоже. Знаешь, мне кажется, он не слишком-то благоразумный. Ему не понравилось в интенсивной терапии, поэтому его перевели в среднюю.

Она с трудом проглотила комок в горле.

— Там ему хорошо?

Он кивнул.

— У него уже есть имя?

— Пока нет. Я решил дождаться тебя. Но сегодня утром я его предупредил, что если он не перестанет безобразничать, то назову его Джаспером.