Николас Спаркс - Дальняя дорога

– Я понимаю, – сказал он. – Потому что у меня тоже разрывается сердце.

София

София только-только надела сережки, когда во дворе остановилась машина Люка. Хоть она и дразнила молодого человека за то, что у него всего один костюм, у самой Софии их было два, состоявших из юбки до колена и жакета в тон и купленных только потому, что девушка искала нечто классическое, чтобы ходить на собеседования. Когда-то София опасалась, что двух костюмов не хватит, – она не сомневалась, что ей предстоят десятки собеседований. И теперь она вспоминала старую поговорку… Человек предполагает, а Бог располагает.

Каждый из костюмов она надела по разу. Вспомнив, что у Люка костюм темный, София надела светлый. Несмотря на недавний энтузиазм, теперь она чувствовала странное сомнение. София приняла близко к сердцу то, что на аукцион выставлена коллекция Айры. Она боялась, что, глядя на картины, будет вспоминать, как читала старику письмо в больнице. Но не пойти значило проявить неуважение, поскольку коллекция так много значила для Айры и его жены. По-прежнему борясь с собой, девушка спустилась.

Люк ждал в прихожей.

– Готова?

– Да, наверное. – София словно тянула время. – Теперь ощущение совсем другое…

– Понимаю. Я сам почти всю ночь думал про Айру.

– И я.

Люк натянуто улыбнулся, хоть и без особой радости.

– Кстати, ты отлично выглядишь. Совсем взрослая.

– И ты, – искренне сказала девушка.

Но…

– Почему у меня ощущение, что мы едем на похороны?

– В некотором роде так оно и есть, – ответил Люк.

В одиннадцать часов они вошли в огромный выставочный зал в бизнес-центре. София совсем не ожидала такого. В дальнем конце зала возвышалась сцена, с трех сторон закрытая занавесями, справа, на помостах, стояли два длинных стола, уставленных десятками телефонов, в другом конце – трибуна (несомненно, для аукциониста). Над сценой висел огромный экран, а ближе к публике стоял пустой мольберт. Перед сценой в шахматном порядке располагались примерно триста стульев, чтобы покупатели не загораживали друг другу обзор.

Хотя в зале собралась изрядная толпа, стулья еще пустовали. Большая часть публики бродила вокруг, изучая фотографии самых ценных лотов. Снимки стояли на мольбертах вдоль стен, снабженные сведениями о художнике, стоимости прочих работ, выставленных на других аукционах, и примерной цене. Другие посетители сгрудились возле четырех возвышений по обе стороны входа, заваленных каталогами с описанием коллекции.

София шла по залу рядом с Люком и чувствовала настоящее потрясение. Не только потому что некогда эти картины принадлежали Айре. Ее ошеломила сама коллекция. Здесь были работы Пикассо и Уорхола, Джонса и Поллока, Раушенберга и де Кунинга. О некоторых из них девушка никогда не слышала и не читала. И газеты не преувеличивали цены картин. София смотрела на них раскрыв рот, а затем обнаруживала, что следующая картина еще дороже. И она все время пыталась сопоставить эти цифры с Айрой – милым стариком, который писал о вечной любви к жене.

Люк, казалось, думал о том же самом. Он взял Софию за руку и негромко сказал:

– Про аукцион он ни слова не написал.

– Может быть, просто не посчитал нужным, – недоуменно ответила та. – Хотя я тоже удивлена…

Люк промолчал, и девушка стиснула его руку.

– Жаль, что мы так мало для него сделали.

– Не знаю, что еще мы могли сделать.

– И все-таки…

Он взглянул ей в глаза.

– Ты прочла письмо, – сказал Люк. – Айра этого хотел. Вот почему судьба нас привела к нему. Иначе он бы не продержался так долго.

Когда аукционист предложил публике занять места, Люк и София нашли два свободных стула в заднем ряду. Разглядеть оттуда мольберт было почти невозможно, и София расстроилась. Девушке очень хотелось увидеть картины вблизи, но она знала, что места в переднем ряду заняты перспективными покупателями, и София боялась, что кто-нибудь похлопает ее по плечу и попросит пересесть. Через несколько минут мужчины и женщины в деловых костюмах начали рассаживаться за столами на возвышениях. Лампы над головой постепенно погасли, и остались лишь прожектора, направленные на сцену.

София заметила в толпе двух преподавателей по истории искусств, в том числе своего куратора. Когда стрелка приблизилась к цифре один, шум в зале постепенно затих, приглушенный шепот сменился полной тишиной, и на сцену неспешно вышел седовласый джентльмен в изысканном костюме. Он раскрыл папку, которую держал в руках, вынул из нагрудного кармана очки и нацепил на нос, одновременно поправляя страницы.

– Дамы и господа, я хочу поблагодарить всех, кто пришел на аукцион, на котором будет выставлена необыкновенная коллекция Айры и Рут Левинсон. Как вы знаете, наша фирма редко устраивает подобные мероприятия не в собственных залах, но в данном случае мистер Левинсон не оставил нам выбора. Также мы отклонились от традиции, оставив некоторые нюансы сегодняшнего мероприятия неразглашенными. Для начала я бы хотел огласить правила, касающиеся проведения аукциона. Под каждым стулом находится табличка с номером…

Он пустился в описание процесса, а София вновь задумалась об Айре и перестала слушать. До нее лишь смутно доносился перечень лиц, почтивших своим присутствием аукцион, – кураторы из музея Уитни, Метрополитен, галереи Тейт и многих иностранных музеев и галерей. София сообразила, что большинство гостей представляют частных коллекционеров и владельцев галерей, несомненно, надеющихся приобрести какой-нибудь уникальный лот.

Озвучив правила и поблагодарив отдельных лиц и целые организации, седой джентльмен вновь обратился к публике.

– Теперь позвольте представить вам Гоуи Сандерса. Мистер Сандерс много лет был поверенным Айры Левинсона. Он тоже хотел бы поделиться с вами некоторыми сведениями.

Появился Сандерс – щуплый старик. Темный костюм висел на нем как на вешалке. Он медленно поднялся на сцену и откашлялся, прежде чем заговорить – удивительно ясным и бодрым голосом.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы стать участниками выдающегося события. В конце концов, не часто коллекция такого масштаба и значения остается столько времени не замеченной. Всего лишь шесть лет назад, я подозреваю, весьма немногие в этом зале знали об ее существовании. Потом в одном журнале вышла статья, посвященная обстоятельствам создания коллекции, и, признаюсь, даже меня – человека, который последние сорок лет был поверенным Айры Левинсона, – потрясла культурная значимость и ценность этого собрания картин.

Он сделал паузу, чтобы взглянуть на слушателей, и продолжал:

– Но здесь я по другой причине. Я пришел, потому что Айра в своих инструкциях касательно проведения аукциона попросил меня сказать вам несколько слов. Признаюсь, я бы предпочел этого не делать. Хотя я прекрасно чувствую себя в суде или в собственной конторе, мне редко приходится выступать перед публикой, в числе которой столько людей, облеченных правом приобретать произведения искусства для частных лиц или организаций по цене, которую я назвал бы заоблачной. И все-таки, поскольку мой друг Айра попросил меня выступить, я выполню его просьбу.

В зале раздались добродушные смешки.

– Что я могу сказать про Айру? Что он был хорошим человеком, честным, совестливым? Что он обожал жену? Или лучше рассказать вам про его магазин и про то, что в разговоре от него исходила тихая мудрость? Я задавал себе сотню вопросов, пытаясь понять, что конкретно хотел Айра, обращаясь ко мне с этой просьбой. Что сказал бы он сам, если бы стоял перед вами? Наверное, вот что: «Я хочу, чтобы вы поняли».

Он помолчал, чтобы убедиться, что его внимательно слушают.

– Я помню одно удивительное изречение, которое приписывают Пабло Пикассо, – продолжал Сандерс. – Как известно большинству из вас, он – единственный иностранный художник, чьи работы представлены на сегодняшнем аукционе. Много лет назад Пикассо якобы сказал: «Мы все знаем, что искусство не правдиво. Искусство – это ложь, которая делает нас способными осознать правду. По крайней мере правду, которая нам явлена».

Сандерс вновь взглянул на публику и заговорил тише:

– «Искусство – это ложь, которая делает нас способными осознать правду», – повторил он. – Пожалуйста, задумайтесь… – Он окинул взглядом притихших слушателей. – По-моему, это очень глубокое изречение – во многих смыслах. Разумеется, оно отражает взгляд, которым вы, возможно, будете смотреть на картины, выставленные здесь сегодня. Впрочем, поразмыслив, я задумался, говорил ли Пикассо только об искусстве или, может быть, хотел, чтобы мы переосмыслили всю нашу жизнь. На что он намекал? С моей точки зрения, Пикассо имел в виду, что реальность формируют наши ощущения. Та или иная вещь хороша или плоха только потому, что мы – вы и я – так считаем, основываясь на собственном опыте. А Пикассо говорит, что это ложь. Иными словами, наши мнения, мысли и чувства – то есть наши ощущения – в перспективе ничего не решают. Наверное, одни сейчас думают, что я некстати пустился в рассуждения о нравственном релятивизме, а другие – что я просто старик, который слетел с катушек…

Аудитория вновь рассмеялась.

– Я хочу сказать вот что: Айра счел бы эту цитату уместной. Он верил в добро и зло, в хорошее и дурное, в любовь и ненависть. Он жил в эпоху, когда разрушение и ненависть обрели глобальный масштаб. И все-таки Айра не позволил им стать определяющими для себя – и для своего будущего. Я хочу, чтобы сегодняшний аукцион вы считали своего рода напоминанием о том, что было самым важным для Айры. Но главное, я хочу, чтобы вы поняли.

София сама не знала, что имел в виду Сандерс, и, посмотрев по сторонам, заподозрила, что остальные тоже пребывают в некоторой растерянности. Пока поверенный говорил, одни набирали сообщения, а другие изучали каталог. Настала короткая пауза, во время которой седовласый джентльмен совещался с Сандерсом. Наконец аукционист вернулся на возвышение, вновь надел очки и откашлялся.

– Как большинству известно, аукцион пройдет в несколько этапов, первый из которых состоится сегодня. Пока что нам не известны ни количество последующих мероприятий, ни их даты, поскольку это решится по результатам сегодняшнего дня. Я знаю, многие из вас хотели бы узнать условия аукциона…

Гости, как один, сосредоточенно подались вперед.

– Условия, опять-таки, установил наш клиент. Соглашение получилось довольно… необычным в ряде деталей, в том числе в отношении порядка, в котором будут представлены лоты. Согласно расписанию, с которым вы все ознакомились заранее, мы сейчас прервемся на полчаса, чтобы вы могли условиться с вашими клиентами. Список картин, которые выставлены на торги сегодня, можно найти на страницах каталога, с тридцать четвертой по девяносто шестую. Также обратите внимание на фотографии вдоль стен. Кроме того, порядок проведения аукциона мы выведем на экран.

Люди поднялись и полезли за телефонами. Начались оживленные обсуждения. Люк шепнул Софии на ухо:

– В смысле, никто заранее не знает в каком порядке будут представлены лоты? А что, если картину, за которой они пришли, выставят только в самом конце? Они же проторчат здесь полдня!

– Ради такого необыкновенного события, полагаю, они готовы ждать до второго пришествия.

Люк указал на мольберты вдоль стены.

– Ну, какую ты предпочитаешь? У меня в бумажнике завалялась пара сотен долларов, а под стулом как раз лежит табличка с номером. Хочешь Пикассо? Или Джексона Поллока? Или Уорхола?

– Не шути так.

– Думаешь, цены здесь дойдут до предполагаемых?

– Понятия не имею, но не сомневаюсь, что у фирмы все схвачено. Если и не дойдут, то будут близко.

– Да некоторые из этих картин стоят, как двадцать наших ранчо.

– Знаю.

– Бред какой-то.

– Возможно, – согласилась София.

Люк покрутил головой, осматриваясь.

– Интересно, что сказал бы Айра?

София вспомнила старика, которого увидела в больнице, и письмо, в котором ни слова не говорилось о картинах.

– Не удивлюсь, если ему вообще было бы все равно, – ответила она.

Когда перерыв закончился и публика вернулась на места, седовласый мужчина поднялся на возвышение. В ту же минуту двое служителей осторожно поставили на мольберт прикрытую тканью картину. В момент начала аукциона София ожидала услышать заинтересованный гул, но, окинув взглядом зал, поняла, что лишь некоторые проявляют явное внимание. Пока аукционист готовился, многие сосредоточенно набирали сообщения. Девушка знала, что первый крупный лот – одна из картин де Кунинга – идет под вторым номером, а полотно Джаспера Джонса – под шестым. В промежутке выставлялись картины авторов, которых София почти не знала, и первый лот был, несомненно, из их числа.

– Первый лот – картина, которую вы можете также увидеть на тридцать четвертой странице каталога. Масло, холст, двадцать четыре на тридцать дюймов. Сам Левинсон назвал ее «Портрет Рут». Рут, как большинству здесь известно, была женой Айры Левинсон.