— Спасибо за прекрасно проведенный вечер, но, видите ли, я не обладаю выносливостью своего кузена, да упокоит господь его душу. Мне надо подышать свежим воздухом.

Нил, пошатываясь, выбрался на улицу и пошел нетвердой походкой к гостинице, то и дело хватаясь за стены домов. Он забросил сеть. Интересно, каков будет улов.

Так, покачиваясь и мотая головой из стороны в сторону, он брел по улице, когда за его спиной вдруг раздался голос:

— Вы действительно готовы заплатить пятьдесят фунтов?

Нил взглянул на говорящего и узнал его. Этот человек сидел за соседним столиком. Одежда на нем была простая, не военный мундир, но больше ему ничего не удалось разглядеть в плотном тумане, окутавшем город.

— Это за что? — спросил Нил заплетающимся языком. — А, за коньяк! Ага, я вправду заплачу. А вы кто?

— Не имеет значения. Главное, что я могу вам кое-что сообщить.

— Тогда говорите, где мне раздобыть этот самый коньяк. Если он там точно есть, тогда я вам и уплачу.

— Нет, деньги вперед, — сказал незнакомец. — Платите прямо сейчас.

— Да я что, похож на дурака?

— Очень, — подтвердил незнакомец.

— Ну что ж, это честный ответ. Но все же я не такой уж дурак. Мне нужны доказательства. Незнакомец пожевал губами.

— А как мне знать, не доносчик ли вы?

— Друг мой, мне нет необходимости быть доносчиком, потому что я довольно состоятельный человек.

Нил помолчал, потом решил разыграть еще одну карту:

— Мне известно, что мой кузен часто виделся с одной актрисой. Уж она-то, наверное, в курсе, откуда течет коньячок. Вот только говорят, что она будто бы уехала из Эдинбурга… Ну ничего, ее будет нетрудно найти.

Какая-то искра промелькнула в глазах незнакомца. Нил ждал, что победит: жадность или осторожность. Победила жадность.

— Я могу через час доставить вам бочонок коньяку. Куда принести?

— Я остановился вон в той гостинице. Второй этаж, третья дверь налево.

Человек попятился назад и растворился в ночном тумане. Нил немного помедлил, прислоняясь к стене, в надежде, что, может, еще кто-нибудь проглотил наживку. Спустя несколько минут он вошел в гостиницу, поднялся по лестнице и вдруг понял, что уже идет, не шатаясь, как пьяный. Нет, он явно не создан для притворства! Любопытно бы знать, как это его кузену удавалось разыгрывать из себя шута горохового столько времени?

Проходя мимо двери Джэнет, он замедлил шаг. Да, она, очевидно, терпит неудобства из-за того, что путешествует без горничной, но он не знал, что с ними будет и каким временем они располагают. Джэнет могли арестовать, и тогда ему и Александру пришлось бы ее вызволять и вместе с ней, собрав всех детей, пытаться выехать из страны. Теперь, однако, времени у них достаточно. Возможно даже, ей удастся вернуться в Лохэн и вести там безопасную жизнь. Что ж, он именно этого и хочет. Так должно быть.

И все же Нил едва слышно постучал в дверь. Если она спит, он вряд ли ее разбудит, но, если она не в состоянии уснуть, что вероятнее всего, он мог бы ответить на некоторые ее вопросы. Разумеется, надолго он у нее задерживаться не может, но она, наверное, очень беспокоится об Александре и хочет узнать о нем побольше. Раньше она была слишком потрясена сообщением, чтобы расспросить подробнее.

Дверь открылась почти сразу. Джэнет стояла на пороге — и была прекрасна. Она еще не переоделась, но волосы уже расплела, и они волной падали на спину. Яркий огонь в очаге зажигал в них золотой отблеск. Темно-голубые глаза казались синими и были полны невысказанных чувств.

Нил раскрыл объятия, и она прильнула к нему всем телом. Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Вот этого делать не стоило, потому что уже в следующее мгновенье он покрывал поцелуями ее лицо со всей страстью, которая копилась в нем долгие годы.

Их губы встретились, Джэнет тихо застонала. Казалось, оба они всю жизнь ждали именно этой минуты. Нила охватило страстное желание, упорное и жгучее, как пламя ада. Он знал, что должен уйти сейчас же, сию минуту, но Джэнет поднялась на цыпочки и снова подставила ему губы.

Он целовал ее, и поцелуи становились все более жадными, безумными и отчаянными. В ее глазах тоже загорелся огонь страсти, осторожность отступила. Нил почувствовал, что Джэнет поднесла руку к его губам, и он поцеловал ее сначала в ладонь, потом — в тыльную сторону. Он больше не может сопротивляться и догадался по ее взгляду, что она тоже не может.

А Джэнет казалось, будто завеса упала с их глаз. Нил нежно погладил ее — так нежно, что у нее затрепетало сердце. Муж никогда не был с ней нежен. Он всегда грубо, варварски, насильно брал. А прикосновение Нила было бережным, даже почтительным. Джэнет больше не сомневалась. Она с упоением отдавалась его ласковым рукам, скользила ладонями по его груди. Да, она всегда его любила. Они с Нилом были как огонь и порох, и столь долго подавляемый голод требовал утоления.

Этот взрыв чувств уничтожил все преграды, которые она так старательно воздвигла между ними. Куда только исчезли ее гнев, недовольство, раздражение? Ведь он так много для нее сделал! Тихо и спокойно, никогда ни о чем не прося взамен. Он рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее брата. Он готов был пожертвовать своим будущим, лишь бы ей ничто не угрожало. Он терпеливо старался сделать жизнь ее детей светлой и легкой.

Джэнет взглянула на его лицо — обветренное, угловатое, словно вытесанное из камня — и подумала о том, как же она любит этого человека. Как любит его темные брови, серьезные глаза, высокие скулы… Забыв обо всем, Джэнет расстегнула его жилет, и движением плеч он сбросил его на пол. Теперь на нем остались только простая полотняная рубаха и грубые кожаные лосины. Он неумело пытался развязать тесемки ее платья, и это Джэнет очень нравилось. Наконец платье упало к ее ногам, и она стояла теперь перед ним только в легком лифе и нижней юбке.

Он прижал Джэнет к себе так тесно, что ей показалось, будто ее тело стало неразделимо с его телом. Такого жаркого желания она никогда не испытывала. Даже не подозревала, что это возможно. Ее и раньше тянуло к нему, в юности они часто целовались и обнимались. Их влекло жадное плотское любопытство, хотелось познать друг друга до конца, но тогда они не испытывали такого страстного, яростного накала чувств.

— Ах, девочка моя! — прошептал он ей на ухо, словно давая понять, что больше не в силах смирять себя разумом.

Но ей некогда было вникать в смысл его слов, потому что он уже часто-часто целовал ее шею, потом задержался на мгновение в ложбинке горла и двинулся вниз, где в низком вырезе белели груди, и стал целовать то левую, то правую. И Джэнет отдалась волне неизведанных ощущений, которые нарастали, все настойчивее отзываясь во всем теле.

Нил ненадолго отстранился, словно стараясь всю ее вобрать в себя взглядом, и страсть вспыхнула в его глазах, одержимость безумным желанием. Сейчас он был другим, совсем непохожим на сдержанного, рассудительного Нила. От него пахло спиртным, но ей это было безразлично. Она хотела только одного — чтобы он не выпускал ее из своих объятий, последней, окончательной близости.

Ей давно этого хотелось — с его первого приезда в Лохэн. Но тогда она не позволила себе и думать ни о чем подобном, старалась выбросить эти мысли из головы. А теперь, теперь ее рука скользнула вниз — и Нил замер.

— Дорогая моя, я не могу сейчас остаться, — сказал он хриплым шепотом. — Ко мне должен прийти один человек. От этого зависит побег твоего брата из Шотландии.

Но Джэнет прильнула к нему. Он нужен был ей сейчас, она желала этого больше всего на свете!

Нет, это неправда. Больше всего на свете она желала, чтобы Нилу и Алексу, Колину и девочкам ничто не угрожало.

— Если ты согласна, я приду опять, — сказал он, коснувшись ее щеки.

— Правда придешь?

— Хотя этого делать не следует.

— А ты всегда делаешь только то, что следует?

— Если бы это было так, я бы не остался на ночь в гостинице, — ответил Нил, погладив ее по плечу.

— Я буду тебя ждать.

— Но это может быть поздно, — предупредил он.

Джэнет тяжело вздохнула. Она боялась отпустить его от себя. А вдруг он снова нарушит обещание и не придет, как восемь лет назад?

— Нет, девочка, — сказал Нил, словно угадав ее мысли. — Я больше так с тобой не поступлю. Хотя сначала мне придется кое-что рассказать тебе.

Какое зловещее предупреждение! Однако он уже одевался, и момент был упущен. «Но он придет, он обязательно придет», — твердила себе Джэнет. Ей было необходимо в это верить. Торопливо натянув жилет, Нил наклонился и поцеловал ее.

— Но если ты уснешь, будить тебя я не стану, — сказал он и, прежде чем она успела ответить, быстро вышел из комнаты.


Джэнет села у камина и стала ждать. Ей не нужно было огня, чтобы согреться, ее сжигало внутреннее пламя.

Но придет ли он? Или поздоровается с ней завтра утром, бросив холодный, извиняющийся взгляд? И сможет ли она это пережить?

Джэнет смотрела на огненные языки в камине. О чем еще он хочет ей рассказать? О каком-то неблаговидном поступке? Но что может быть хуже, чем утаить от нее, что Алекс остался в живых?

Так как они путешествовали налегке, Джэнет не взяла с собой ночного халата и поэтому сейчас сидела в лифе и нижней юбке, остро чувствуя свою наготу. Но ей не хотелось снова надевать платье, и поэтому она просто накинула на себя одеяло. Джэнет вспоминала о том давнем времени, когда в течение нескольких недель была счастлива и смело смотрела в будущее. Она так была уверена, что обрела истинную любовь, что встретила человека, который навеки сделает ее счастливой! Джэнет вспомнила, как он тогда смущенно улыбался при виде ее, как сдержанно и с достоинством выказывал свою любовь. Это чувство собственного достоинства всегда будило отзыв в ее душе, располагало к доверию. С годами она не исчезла — эта скромная, достойная манера держаться, и ей это по-прежнему нравилось в нем больше всего. Тогда почему же он отверг ее? Нил совсем не был похож на ветреного любовника и легкомысленного повесу. И уж тем более он сейчас на него не похож. Почему же он тогда так резко разорвал их отношения?

Может быть, Нил как раз и собирается ей все объяснить?

Джэнет прислушивалась к шагам, раздающимся за дверью, но постепенно погружалась в дремоту. Нил запер комнату и взял с собой ключ. Он обещал не будить ее, если она заснет. Нет, она ни в коем случае не должна спать!

И все-таки Джэнет заснула, однако сразу же встрепенулась, как только дверь открылась. Она обернулась и увидела входящего Нила. Он был без жилета, нес в руках бочонок и большую кружку.

— Не хочешь ли выпить со мной?

Опять у него был какой-то необычный, бесшабашный вид, что ее очень заинтриговало.

— С удовольствием. А что, собственно, произошло?

— Я узнал, как зовут контрабандиста, тайком промышляющего коньяком. Я поеду к нему и посмотрю, нельзя ли с ним договориться, чтобы он провез во Францию твоего брата.

Нил налил кружку доверху и протянул Джэнет. Она сделала глоток, и чудесное тепло разлилось по всему телу. Джэнет никогда не пробовала коньяк, ей очень понравился его вкус и аромат, но она вернула Нилу кружку. Ей незачем было подогревать себя спиртным — достаточно его улыбки, его прикосновений…

— Я бы хотела поехать к нему с тобой, — мечтательно сказала Джэнет.

— Я знаю, но гораздо более мужественный поступок — оставаться на месте, когда хочется все бросить и уйти. Ты сейчас нужна детям.

— Да. Я по ним страшно соскучилась. Я ведь в первый раз за все время оставила их одних. — Джэнет немного помолчала. — И еще я хочу увидеться с Алексом. Нил вздохнул:

— Постараюсь это как-нибудь устроить.

Джэнет внимательно посмотрела на него и прочла в его взгляде тщательно сдерживаемое волнение. Тогда она встала, уронив одеяло, взяла Нила за руку и подвела к кровати. Рука у него была горячая, и ее вдруг охватил страх. Она уже знала заранее, что ей совсем не понравится то, о чем он сейчас скажет.

Джэнет крепко сжала его руку. Наверное, надо было стыдиться, что она почти раздета, но странно, она совсем не испытывала смущения. Их словно связывала какая-то незримая нить, которая не порвалась даже за эти восемь лет.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить? Нил обнял ее за плечи.

— Моя милая и храбрая девочка. Я не просто так послал тебе то письмо восемь лет назад.

— Но почему же? — спросила Джэнет с болью в сердце.

Когда я сказал дяде, что хочу на тебе жениться, он сообщил мне нечто, чего я прежде не знал.

Джэнет слушала, не перебивая. Пусть рассказывает все, хотя ей было очень страшно. Он весь напрягся и, волнуясь, все крепче сжимал ее плечо.

— Меня увезли от матери в раннем детстве. Она… была очень странной женщиной. Всегда молчала и не сходила с кресла-качалки. Не помню, чтобы она когда-либо сказала хоть слово.

Щека у него дрогнула, в глазах промелькнула мучительная боль.