Пробило пять часов. Молодая женщина все-таки ждала, но вдруг под окнами послышался шум экипажа: герцог уезжал, несмотря на плохую погоду. О да, она забыла: он еще вчера говорил, что поедет в Вальдегуст, старый герцогский охотничий замок, теперь заново отделанный.

Как пусто в чужом помещении при проливном дожде и в совершенном одиночестве! Ребенок давно играл в детской со своей гувернанткой: герцог не желал, чтобы она надолго оставляла его у себя, потому что его детская живость утомляла ее. Действительно, доктор ежедневно повторял, что она должна избегать всякой усталости – тяжелое приказание для матери. Впрочем, в соседней комнате всегда дремала или читала фрау Катценштейн, но герцогине было все равно, есть она там или нет ее. Добрая старушка наперебой с горничной заботилась исключительно о физическом благополучии своей драгоценной госпожи. Герцогиня была одинока… Она снова взяла книгу, которую отложила, но не могла читать этот ужасный современный роман, где угадывалась модная развязка: героиня окончит жизнь самоубийством. Когда у самого тоскливое настроение, да еще льет дождь, который, кажется, никогда не прекратится, нельзя читать таких грустных книг.

О если бы иметь рядом человека, с которым можно откровенно поговорить о том, что лежит на сердце, как некогда разговаривала она с сестрой! Да, тогда бывает хорошо даже в непогоду…

Вдруг перед ее глазами, как живая, предстала Клодина фон Герольд. Эта девушка в простом платье со связкой ключей в руках была так прелестна в своих заботах о бедном хозяйстве брата! Она казалась и сама счастливой, и дарящей счастье. Клодина так выглядела и прежде, среди других придворных дам. Герцогиня ни за что на свете не хотела бы видеть в тихом Альтенштейне ни маленькую графиню Г. с лицом субретки, ни фрейлейн X., которая, наоборот, никогда не поднимала глаз и не улыбалась. Нет, желания сблизиться с ними у нее никогда не возникало. Но Клодина, Клодина фон Герольд… Страстное желание увидеть кроткую девушку овладело герцогиней. Она нажала пуговку серебряного колокольчика, подошла к столу и написала несколько строк.

– Срочно пошлите карету за фрейлейн Клодиной фон Герольд и передайте ей это письмо. Поторопитесь!

Лихорадочное нетерпение овладело молодой женщиной. Дорога туда и обратно займет около часа, так что через час Клодина может уже быть здесь. Герцогиня велела затопить камин и накрыть чайный стол вблизи пылающего огня. Потом стала ходить по комнате, останавливаясь у окна и вглядываясь в туманную дождливую даль.

Прошел час. Клодины все еще не было. Сердце герцогини билось, как у юной невесты, ожидающей возлюбленного. Она улыбнулась. «Христина опять назвала бы меня фантазеркой», – прошептала она, вспомнив сестру.

В этот момент доложили, что по приказанию ее высочества прибыл барон Лотарь фон Герольд. Она совершенно забыла о нем. Сегодня? Да, очевидно, так. Действительно, она просила его сообщить ей сведения о бедняках, живущих в Вильроде – соседнем селении.

Герцогиня была рада видеть его и участливо расспрашивала обо всем, но в то же время постоянно к чему-то прислушивалась.

– Вы находите меня рассеянной, барон, но я жду гостью, – с улыбкой пояснила она. – Угадайте, кого? Или лучше пусть это будет для вас неожиданностью! Итак, милый Герольд, если вы хотите взяться серьезно за эту постройку, то можете рассчитывать на мою помощь.

– Ваше высочество – воплощенная доброта, – сказал Лотарь и встал. «Его высочество», – послышался из соседней комнаты голос фрейлейн Катценштейн, и вошел герцог.

– О, как уютно, Лизель! – весело сказал он, целуя руку, которую герцогиня протянула ему. – А, вы тут, милый барон! Знаете ли, я только что послал к вам своего егеря – думал устроить партию в ломбер. Очень подходящая погода для игры, не так ли?

– Я всецело в распоряжении вашего высочества!

Герцог подавил легкую зевоту и сел у камина. Старая фрейлина готовила чай у стола, лакей прошел тихими шагами и как тень стал у дверей, дожидаясь, когда надо будет подать чашки.

Быстро наступали сумерки, уже нельзя было различить лиц присутствующих, лишь изредка вспыхивал в камине огонь, на мгновение освещая лицо герцога. Он казался усталым и задумчивым, поглаживая рукой свою белокурую бороду.

– Здесь довольно пустынно в такую погоду, – заговорил он наконец. – Мы никого не встретили на большой дороге, кроме вашей сестры, милый барон. Решительная женщина шла в ватерпуфе[14], под зонтиком по пустынному мокрому шоссе с таким удовольствием, как будто было прекрасное майское утро. Вероятно, она направлялась к Совиному дому, потому что повернула направо.

– Наверное, так, ваше высочество, никакая непогода не может помешать ей навестить свою кузину.

Герцог взял украшенную гербом чашку.

– Завидую! – сказал он вполголоса и положил огромный кусок сахара в душистый напиток.

– Здоровью, ваше высочество? Действительно, все Герольды не знают, что такое недомогание. У нас, как говорят, нервы из стали и кости крепкие, как у слона.

– Совершенно верно, это я и хотел сказать, – подтвердил герцог.

Он поспешно допил свой чай и спросил:

– У тебя теперь модно сидеть в темноте, Лизель? Прежде ты непременно требовала света.

– Фрейлейн Клодина фон Герольд, – доложила старая фрейлина.

В то же самое время зашелестело шелковое платье, сквозь густые сумерки прошла женская фигура и слегка дрожащий голос произнес:

– Ваше высочество, вы приказали…

– Ах, моя милая Клодина! – воскликнула обрадованная герцогиня и указала на кресло. – Моя нетерпеливая просьба ведь не помешала вам?

Зажгли люстры, и огонь, смягченный матовыми колпаками, залил мягким светом темно-красную комнату и всех сидящих у камина.

Герцог и барон Нейгауз встали. Оба с удивлением смотрели на девушку. Глаза его высочества сверкнули на мгновение, потом его лицо снова стало апатичным. На лбу барона прорезалась мрачная складка, но быстро исчезла. Клодина стояла около герцогини, простое черное шелковое платье красиво обрисовывало ее точеную фигуру, но в лице не было ни кровинки. Она низко поклонилась герцогине и посмотрела на нее.

Та указала на придвинутое к камину кресло, заговорила о приятной вечерней беседе и спросила, не озябла ли Клодина, раз так бледна. Она протянула девушке хрустальный флакон:

– Лишь несколько капель, дорогая Клодина, немного арака согреет вас после сырого воздуха.

Герцог больше не садился. Он стоял у камина и, казалось, с интересом следил за движениями старой фрейлины, которая приблизилась к своей повелительнице с корзинкой, наполненной пестрыми клубками шерсти, и снова отошла, потому что та отстранила ее рукой.

Он ни слова не вставил в разговор, в который герцогиня втянула и Лотаря. Барон стоял за креслом Клодины, напротив герцога, и отвечал странным голосом, как будто что-то происходило в его душе, мешая ему произносить слова.

– Нас ждет ломбер, – сказал герцог, поцеловал жену в лоб и с легким поклоном прошел мимо Клодины в сопровождении Лотаря.

– Милейшая Катценштейн, – сказала герцогиня, – я знаю, вы хотели писать письма, так, пожалуйста, идите. Вы видите, я в приятнейшем обществе. Прикажите опустить шторы, убрать чай и пододвинуть сюда мою кушетку – мне так хорошо у камина, несмотря на то что по календарю сегодня шестое июня. И, милая Катценштейн, лампу к роялю… Вы ведь споете? – обратилась она к Клодине.

– Если ваше высочество прикажет…

– Я прошу вас. Но сперва поболтаем.

Молодая женщина, лежа на кушетке, с очаровательной любезностью старалась разговорить свою тихую гостью, но ту что-то стесняло.

Ей казалось, что в этом искусственно нагретом воздухе она задохнется от воспоминаний о прошлом, кричавшем из каждого угла, из каждого лепного украшения. Здесь, в этой большой прекрасной комнате, в детстве ей и Иоахиму дарили подарки на Рождество, здесь проходила маленькая танцевальная вечеринка, когда ей исполнилось восемнадцать лет; здесь же она со слезами, в глубоком трауре, встретила брата с молодой женой, в то время как тело умершего отца лежало внизу. Один из ее углов превратили в сад, где под гранатовыми деревьями была расставлена мебель, чтобы жене Иоахима было не так грустно в северной стране. Цветы граната, по мнению Клодины, должны были послужить приветом из ее далекого отечества, но они только вызвали слезы на глазах испанки. «Ох, как малы эти цветы и какой у них болезненный вид!» – жалостливо воскликнула она. Тяжелым было то время…

Клодина вернулась к действительности будто из глубокого сна – голос герцогини пробудил ее, она подняла глаза, полные такой печали, что герцогиня на мгновение онемела, потом робко взяла руку молодой девушки и пожала ее.

– Ах, я совсем забыла, что вам должно быть горько войти чужой в свой родной дом!

Эти слова прозвучали так задушевно, так мягко, и маленькая рука гладила ее руку так ласково, что Клодина отвернулась, стараясь скрыть слезы, наполнившие ее глаза.

– Поплачьте, от этого становится легче, – просто сказала герцогиня.

Клодина покачала головой, пытаясь успокоиться, но это ей плохо удалось. Волнение никак не могло улечься, и ко всему еще доброта этой женщины…

– Простите, ваше высочество. Простите, – выговорила она наконец. – Позвольте мне удалиться, я чувствую, что сегодня не смогу составить вам компанию.

– О нет, милая Клодина! Я не отпущу вас! Вы думаете, что я не могу понять? Дорогое мое дитя, я тоже плакала сегодня. – И слеза за слезой покатились по лихорадочно взволнованному лицу герцогини. – Мне очень грустно, – продолжала она. – Я чувствую себя так плохо, что постоянно думаю о смерти. Не выходит из головы ужасный склеп в нашей резиденции… И потом… мысли о герцоге и детях. Зачем, зачем они мучают меня, когда я так молода и счастлива? О, посмотрите, я счастлива даже в своей болезни! У меня муж, которому я дороже всего, и милые дети – и все-таки не уходят мрачные предчувствия. Мне так тяжело дышать сегодня…

– Ваше высочество, – промолвила растроганная девушка, – это следствие духоты.

– Конечно, я взволнована. Знаю, это пройдет… Мне лучше с тех пор, как вы здесь. Приезжайте как можно чаще. Я открою вам, дорогая Клодина, свою тайну, мама знает ее: с тех пор, как я вас увидела, у меня появилось желание иметь вас близ себя. Но мама сама была очарована вами, не хотела и слышать о том, чтобы расстаться. Я не могу упрекать ее за это. Сам герцог просил за меня, но она ему решительно отказала.

Клодина не двигалась, она только опустила глаза и на мгновение сильно покраснела.

– Удивительно, ведь мама никогда не отказывает мне ни в чем. Да, а теперь, Клодина, я обращаюсь к вам с просьбой: останьтесь у меня, по крайней мере, на время нашего пребывания здесь.

– Ваше высочество, это невозможно! – почти вскрикнула Клодина и прибавила: – Мой брат, ваше высочество, его маленькая дочь…

– О, я понимаю важность всего этого. Но, прошу вас, по крайней мере несколько часов ежедневно… Обещайте мне, Клодина… Пойте для меня иногда. Вы не знаете, как хорошо действует на меня ваше пение.

Худенькое личико с лихорадочным румянцем склонилось к Клодине, неестественно блестящие глаза с мольбой смотрели на нее. В лице этом так трогательно выражалась угасающая жизнь… Зачем эта женщина просила ее, и понимала ли она, кого просила… Если бы она только знала… Но нет, она не должна ничего заподозрить.

– Ваше высочество… – прошептала Клодина.

– Нет-нет, от меня не так легко отделаться, я хочу иметь друга, и более доброго и верного я не найду. Клодина, зачем вы заставляете меня так вас просить?

– Ваше высочество, – повторила побежденная девушка и наклонилась к руке, все еще державшей ее руку.

Но герцогиня подняла ее голову и поцеловала в лоб.

– Ваше высочество, ради Бога! – дрожащим голосом прошептала Клодина.

Герцогиня не слышала ее: она повернулась к старой горничной, которая тихим голосом доложила, что герцог с господами будет ужинать в салоне рядом со столовой, и спросила, куда ее высочество прикажет подать ужин ей.

– Здесь, наверху, в маленькой гостиной, – распорядилась герцогиня и разочарованно взглянула на Клодину. – Я с такой радостью ждала сегодняшнего ужина! Мы бы составили милый квартет: герцог, ваш кузен и мы с вами. – И шутливо добавила: – Да, да, милая Клодина, мы, бедные жены, всегда терпим то, что сердца наших мужей делятся между нами и еще несколькими страстями. Охота и ломбер не раз вызывали у меня слезы, но счастливы жены, которые не имеют более важных причин, чтобы плакать.

Лишь в девять часов Клодина получила разрешение уехать. Когда она в сопровождении горничной герцогини сходила по широкой, хорошо знакомой лестнице, ей встретился лакей с двумя украшенными гербами бокалами для шампанского. Она знала, что герцог любит играть с большим количеством шампанского и папирос: игра часто продолжалась до рассвета. Слава Богу, что это случилось сегодня!

Клодина легко сбежала вниз по пурпурному ковру. У дверей стоял старый слуга ее отца, Фридрих Керн, одетый в герцогскую ливрею, его открытое лицо сморщилось в радостной улыбке. Она ласково кивнула ему и поспешно вышла.