Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом

– Как вы думаете, – прервала принцесса смелый полет ее мыслей, – мне написать ей?

Маленькая светлость грациозно сидела за письменным столом и перед ней лежал лист бумаги с ее гербом, на котором пока было написано только: «Дорогая Елизавета!»

– Напишите, ваша светлость, что забота о счастье ее высочества заставляет вас подтвердить сказанное вчера, что этого требует ваша совесть и так далее и что вот доказательство…

Принцесса опустила голову и начала писать. На дворе бушевала непогода, и когда удары грома потрясали дом, девушка останавливалась. Иногда она со страхом хваталась за голову, потом перо снова бежало по бумаге, и наконец она передала написанное письмо женщине, неподвижно стоявшей посреди комнаты. Та подошла к свече и прочла его.

– Как всегда, со страстью, – сказала она. – Трогательно! А теперь письмецо его высочества дайте, ваша светлость…

И глаза ее заблестели, как у поймавшей добычу кошки.

Принцесса вытащила цепочку из декольте белого вышитого платья, нерешительно вынула письмо из медальона и сжала его в кулачке. Последняя борьба происходила в ее сердце.

Фрау фон Берг стояла, опершись о стену рядом со столом, и играла своим поясом.

– Впрочем, – сказала она, не поднимая глаз, – великолепна была вчера эта Клодина со своими светлыми волосами и сияющими голубыми глазами…

Говоря это, дама увидела, как принцесса дрожащей рукой надписывает конверт.

Вошла графиня Морслебен и позвала свою повелительницу к матери. Старая принцесса страдала нервными припадками, во время которых била вещи, рвала одежду и сыпала… бранными словами. Сегодня она бушевала, как и буря на дворе. Принцесса Елена вернулась к себе с заплаканными глазами, после того как с молчаливым упорством выдержала целый поток упреков. Но ведь она не виновата, что ее мать задыхается в этом душном воздухе и что старая герцогиня очень холодно ответила на ее дружеские излияния! Зачем писала она этой старой даме с безупречными манерами, которая постоянно выказывала какую-то обезьянью любовь к Клодине?

На столе догорала свеча, лежало поспешно брошенное перо, но письмо… Маленькая ручка схватилась за голову. Письмо! Где письмо?! Трепеща от ужаса, она бросилась по коридору в комнату Берг.

– Алиса! – закричала она в темноту, – где письмо? Я хочу перечесть его!

Ответа не было.

– Алиса! – резко крикнула она и топнула ногой. Все было тихо.

Она сбежала вниз, не думая о заплаканных глазах. Сквозь полуоткрытую дверь вестибюля врывался чудесный свежий воздух, дождь прекратился. Внизу, по площадке, взад-вперед двигалась чья-то тень.

– Алиса! – в третий раз позвала принцесса и выбежала во двор. – Письмо! Где письмо?

– Ваша светлость, я сразу отослала его.

Сдавленный крик вырвался из груди принцессы.

– Кто вам велел отсылать письмо? – злобно проговорила она, хватая даму за плечо.

– Ваша светлость, – отвечала та совершенно спокойно, – я отправила его с оказией.

Но принцесса не успокаивалась.

– И что мне сказать, если спросят, откуда у меня эта записка? – спросила она, стискивая руки.

– Что вы нашли ее, – ответила Берг.

– Я никогда не лгу! – воскликнула принцесса и, гордо выпрямившись, стала как бы выше ростом. – Я скажу, клянусь Богом! что знаю все от вас, Алиса, и скажу правду!

– Вот как, ваше высочество! В таком случае, я нашла записку, – возразила она. – Я передала ваше письмо верховому, которого барон послал к фрейлейн фон Герольд в Альтенштейн. Он передаст письмо Катценштейн, которой я написала, чтобы она подала герцогине письмо вашей светлости завтра утром.

Принцесса замолчала. Стоя в бледном сиянии выглянувшей луны, она держалась за молоток, украшенный оленем со звездой. Она была не в состоянии ясно думать и чувствовала себя очень жалкой.

Фрау фон Берг точно знала, что верховой послан с письмом от Беаты, но зачем было говорить это Елене? Слова ее еще больше раздули огонь. Принцесса повернулась к вестибюлю и замерла… У нее появилось тяжелое предчувствие. Беата вышла из комнаты Лотаря с корзинкой ключей в руках.

– Принцесса, – испуганно воскликнула она, – что с вами?

Это восклицание привело в чувство молодую девушку, она взбежала по лестнице в свою комнату, схватилась руками за голову и, не раздеваясь, бросилась на постель. Без сна пролежала она почти всю ночь, с ужасом ожидая завтрашнего дня.

Когда началась гроза, герцогиня послала за детьми. Она сидела на постели, обложенная подушками, младший мальчик прижался к ней, наследный принц стоял у окна и смотрел на непогоду, средний сидел на коленях у Клодины. Около наследного принца стоял герцог, прислушиваясь к шуму грозы и глядя на потоки дождя, струившиеся по стеклу. Герцогиня болтала с младшим сыном. В соседней комнате находились фрау фон Катценштейн, гувернантка принцев и горничная.

Когда гроза закончилась и дождь поутих, детей отвели в их комнату. Наследный принц остановился и посмотрел в лицо Клодины.

– Вы боялись? – спросил он.

Она отрицательно покачала головой.

– Это мне нравится, – сказал юноша, – а мама всегда боится.

Мать привлекла сына к себе.

– Фрейлейн фон Герольд нравится тебе? – спросила она с грустной улыбкой.

– Да, мама, – отвечал мальчик, – если бы я был большой, я женился бы на ней.

Никто не улыбнулся его словам – герцог стоял неподвижно у окна, а Клодина смутилась.

Герцогиня наклонила голову:

– Спите хорошенько, дорогие, милые мои, да хранит вас Бог!

Когда топот детских ног затих, она сказала:

– Я очень устала, Адальберт.

Герцог распрощался. Он поцеловал жену в лоб и вышел из комнаты со словами:

– Проснись завтра здоровой.

– Я обещаю тебе это, – задушевно сказала она.

Клодина пожелала всю ночь, поочередно с фрау фон Катценштейн, сидеть у постели герцогини. Она прошла в отведенную ей комнату, ту самую, в которой спала ребенком, надела теплое удобное платье, вернулась к больной и села у ее постели. Герцогиня лежала с закрытыми глазами. Маленькие часы тихо шли, изображение Мадонны смутно виднелось в слабом свете ночника. Глаза молодой девушки останавливались на ее прекрасном лице, потом переходили на лицо больной. Наконец она откинулась головой на спинку кресла, закрыла глаза и задумалась…

Клодина устала прошлой ночью, и легкая дремота овладела ею. Она увидела себя ребенком на руках отца, почувствовала его поцелуй, и на губах ее появилась счастливая улыбка. Вдруг она вздрогнула и проснулась. Мороз пробежал у нее по коже, когда она встретила взгляд герцогини, неподвижно устремленный на нее с мрачным, испытующим выражением.

– Элиза, – спросила она с легкой дрожью, – тебе не спится? Хочешь, я почитаю?

– Нет, благодарю.

– Поговорим, если хочешь. Не поправить ли тебе подушки?

– Дай мне руку, Клодина. Я очень несносна была сегодня?

– Ах, Элиза, это невозможно для тебя! – воскликнула девушка и опустилась рядом с ней на колени.

– Все-таки… Я чувствую. Но у меня болит сердце и ты должна простить меня.

– Скажи, Элиза, с тобой случилось что-нибудь неприятное?

– Нет, я только думала о смерти, Клодина!

– О, не думай об этом!

– Ты ведь знаешь, Клодина, от смерти и от любви нет лекарств. Кажется, я не боюсь смерти, но меня приводит в ужас дальнейшая жизнь.

– Ты очень взволнована, Элиза.

– Да, и я устала, так устала! И тебе надо спать, я останусь одна, уйди, пожалуйста! Горничная сидит рядом, иди. А то мне все время хочется смотреть на тебя, когда ты тут.

Огорченная Клодина наклонилась к ее горячей руке и вышла. Около полуночи она опять потихоньку вошла в спальню и, стоя за красной шелковой занавеской, прислушалась, спит ли герцогиня. Все было тихо, но когда шелк платья слегка зашуршал от ее движения, большие темные глаза больной медленно повернулись к ней с вопрошающим выражением.

– Чего ты хочешь? – спросила она.

Клодина подошла к ней.

– Мне страшно за тебя, прости!

– Скажи мне, – неожиданно спросила герцогиня, – почему ты сначала не хотела ехать в Нейгауз?

Клодина смутилась.

– Почему я не хотела ехать в Нейгауз? – покраснев, переспросила девушка и замолчала. Она не в силах была сказать: «Потому что я люблю Лотаря, потому что он всегда задевает меня при встрече, потому что он не доверяет мне…»

Герцогиня вдруг отвернулась.

– Оставь, оставь, я не хочу ответа, уходи, уходи!

Девушка растерянно пошла к выходу.

– Клодина! Клодина! – позвала ее герцогиня раздирающим душу голосом. Она сидела на постели, протягивая к девушке руки, и с каким-то страхом смотрела на нее. Клодина вернулась, села на постель и обняла дрожащую женщину.

– Элиза, – задушевно произнесла она, – оставь меня у себя.

– Прости меня, ох, прости меня! – рыдала герцогиня, осыпая поцелуями глаза, волосы и платье девушки. – Скажи мне, скажи совершенно откровенно, любишь ли ты меня?

– Очень люблю, Элиза, – сказала Клодина и вытерла слезы на лице герцогини, как это сделала бы мать своему ребенку. – Ты и не знаешь, как сильно я люблю тебя.

Герцогиня откинулась назад.

– Благодарю тебя, я так устала!

Клодина посидела еще немного, потом, когда ей показалось, что больная заснула, она тихо вынула свою руку из ее рук и на цыпочках вышла из комнаты. Ей было страшно. Что случилось с герцогиней? Эти пристальные взгляды, то холодность, то страстные ласки? «Она больна», – объяснила она это себе.

Клодина остановилась в своей комнате перед зеркалом, чтобы поправить растрепавшиеся волосы. Промелькнула странная мысль, но она гордо подняла золотую головку.

Ни она, ни герцогиня не верили сплетням. Однако внезапно, как одно из тех неприятных предчувствий, которые всегда сбываются, всплыло воспоминание об исчезнувшей записке. Сердце ее на мгновение замерло, но она тут же улыбнулась: кто знает, в каком лесном уголке мокнет теперь эта бумажка от дождя и росы?

Клодина взяла молитвенник, когда-то ежедневно служивший ее матери, и открыла первую попавшуюся страницу:

«Сохрани меня, Господи, от злых наговоров и отклони моих врагов! Не допусти, чтобы со мной и моими близкими случилось что-нибудь худое, и не дай заботе приблизиться к нашему дому», – прочла она, и мысли ее полетели к тихому дому, где наверху светилась в темноте рабочая лампа Иоахима. Оттуда они перешли в Нейгауз к постельке маленькой сиротки… «Господи, сохраняй ее и впредь, как Ты сделал это вчера!» – прошептала она и снова посмотрела на страницу.

Книга выскользнула у нее из рук, леденящий ужас охватил ее: ей вдруг представилось искаженное лицо герцогини.

Она уткнулась в подушку: как могла прийти ей в голову такая нелепая мысль?

Только через некоторое время Клодина выпрямилась, дрожа всем телом, и укрылась одеялом. Она не погасила лампу, потому что не могла оставаться в темноте.

Наступило прелестное утро, ясное и свежее. Солнце горело в мириадах капель росы на широком лугу альтенштейнского парка, где целая толпа рабочих занималась приготовлениями к празднику. Все было пестро и весело.

Сегодня был день рождения наследного принца и все готовилось для детей: поставили карусели с лошадками, покрытыми красным сукном, соорудили садовую сцену и полосатую, белую с красным палатку, над которой развевались пурпурные флажки и вымпелы. В тени деревьев устроили эстраду для музыкантов и место для танцев. Бабушка с отцовской стороны прислала накануне маленького белого пони, который потихоньку был проведен в конюшню и теперь ел там овес, с трудом доставая до яслей.

Рано утром пришла телеграмма, извещавшая о приезде герцогини-матери к обеду.

На два часа был назначен семейный завтрак, а к обеду ждали гостей, главным образом детей, – даже маленькая Эльза из Совиного дома и Леони, баронесса Герольд фон Альтенштейн, получили большие напечатанные пригласительные карточки.

Недуг герцогини и вчерашняя гроза смутили многих: состоится ли праздник?

Но, слава Богу, его не отменили – очевидно, герцогине стало лучше, да и погода была великолепная. Все ждали праздника, который как бы служил продолжением недавнего торжества в Нейгаузе.

– Божественно, пикантно, как у Доде, – говорила генеральша Плассен, гуляя утром по лесу с графиней Лилиенштейн. Они шептались, и у генеральши бегали глаза. – Если только она достаточно ловка, он непременно женится на ней.

– Это уж наверняка, – подтвердила другая.

– Не беспокойся, дорогая графиня, все Герольды понимают свои выгоды. Барон получит и вторую принцессу, хоть он и представляется равнодушным к ней.

– Это хитрость, милая Плассен.

– Ах, ведь они уже относятся друг к другу как родственники! Герцог часто зовет его кузеном!

– И имеет основание. Ведь они в двойном родстве! – И дамы засмеялись своей шутке.

– Неужели герцогиня действительно ничего не подозревает? – спросил один из игравших в кегельбане «Форели». – Или она не хочет заострять на этом внимание?