Ригор, стараясь быть полезным своим новым друзьям на первом же представлении, извлёк из повозок несколько скамеек и расставил их напротив воображаемой сцены, где тотчас разместились вилланы со своими семействами.

Не успели Жан и Клод прикрепить полотно с изображением овечек и пастушек на одну из повозок, дабы создалась иллюзия лета и цветущего луга, как на представление пожаловали стражники и заняли места в первых рядах.

Жосс потёр руки от удовольствия.

– Вот и зритель… Глядишь, прилично подзаработаем… – мечтательно произнёс он.

Наконец всё было готово для начала представления. Колетта и Леон, облачившись пастушками, предстали перед зрителем. Ригор заиграл на лютне, Жан – на небольшой арфе, дабы создать музыкальный фон.

В то время, как Колетта, Леон и Клод разыгрывали представление под аккомпанемент своих собратьев по ремеслу, из замка вышел человек, облачённый в длинный плащ, его лицо скрывал глубокий капюшон.

Он встал поодаль и долго наблюдал за актёрами, а затем покинул представление, исчезнув за воротами замка. Сие обстоятельство не ускользнуло от цепкого взора Жосса. Он догадался, что это был доверенный человек барона и очень наделся, что вскоре его труппу пригласят в замок.

Глава 7

Надежды Жосса сбылись спустя три дня, после того как вся округа насладилась театральными представлениями. Жосс подсчитал доход, он оказался небольшим, но всё же, в напоясном кошеле главы труппы позвякивали денье. Да и желудки актёров не бурчали от голода, потому как многие сервы расплачивались за просмотр представления различной снедью.

В этот день актёры проснулись рано утром. Жосс приказал им привести себя в порядок, ибо был уверен – именно сегодня они отправятся в замок и предстанут перед бароном де Эпиналь.

За минувшие дни Ригор сочинил зажигательную балладу, под которую было не грех станцевать и лирическую песню о нелёгком уделе поэта. Актёры наскоро позавтракали крестьянскими лепёшками с сыром, запили их молоком и, дабы скоротать время в ожидании приглашения от барона, попросили Ригора исполнить одно из своих сочинений. Тот с удовольствием сел на табурет около костра, актёры расположились подле него, и заиграл.

У Колетты, которая питала слабость не только к произведениям голиарда, а в большей степени к нему самому, навернулись слёзы от умиления и восторга. Действительно, Ригор виртуозно владел инструментом, а его стихи ранили женщин прямо в сердце.

С рассветом, ночью, в полдень на простор

Поэт вступает в мир предвестьем чуда,

И взмах жезла сзывает из-под спуда

Забытых духов рощ, холмов, озёр.

Поэт провидит тьме наперекор,

Сорвав с явлений оболочек груду,

Ростки добра и красоты повсюду,

Где немощен и слеп учёный взор.

Порою на неведомый призыв,

Не поддаваясь злым земным обманам,

Поэт к исконным запредельным странам

Могучий устремляет свой порыв.

И окружает смертного поэта

Сияние таинственного света…[47]

– Прекрасная песнь…

Актёры разом обернулись и увидели мужчину средних лет, облачённого в тёмно-коричневые одежды с изображением оскалившегося волка, герба барона де Эпиналь. В руке незнакомец держал жезл, что говорило о его высоком статусе в замке – возможно, он был мажордомом или сенешалем[48]; голову его венчал пышный бархатный берет в тон одеянию, украшенный перьями фазана. Посланника барона сопровождало несколько слуг.

Актёры встали и почтительно поклонились. Жосс тотчас смекнул, что удача плывёт прямо им в руки.

– Я рад, сударь, что песнь голиарда доставила вам хоть немного удовольствия…

Посланник барона кивнул.

– Я наблюдаю за вами с того самого дня, как вы прибыли во владения барона. Думаю, что ваши представления весьма не дурны… А голиард, – он смерил взором Ригора, – талантлив и даже утончён… Увы, в наше жестокое время, когда почти весь цвет бургундского рыцарства не вернулся из Крестового похода, так хочется насладиться поэзией отличной от провансальских баллад, полных циничности и безысходности.

Ригор поклонился по-милански. Посланник барона удивлённо приподнял брови.

– М-да, юноша, я не ошибся, говоря о вашей утончённости… – не без удовольствия заметил он. – Не удивлюсь, если вы происходите из знатного рода.

Ригор снова поклонился.

– Увы, сударь, я – всего лишь сын торговца тканями. Но я часто бывал при дворе графини де Мюлуз…

Брови напыщенного посланника снова поползли вверх.

– И что же вы делали при дворе прекрасной графини?

– Сначала продавал ткани, а затем услаждал слух сиятельной госпожи своими сочинениями… – пояснил Ригор.

Посланник барона тотчас сделал соотвествующие выводы: юноша был придворным голиардом графини и почему-то покинул свою покровительницу.

– Надеюсь, моя госпожа, Эдмонда де Эпиналь, оценит ваши таланты, – надменно заметил посланник. – Она умеет ценить прекрасное… и барон тоже…

При упоминании о бароне, как ценителе прекрасного, у Ригора отчего-то засосало «под ложечкой».

* * *

Актёры давали представление чете де Эпиналь в праздничной зале замка. Баронесса, Эдмонда де Эпиналь, ещё сравнительно молодая женщина, которую, впрочем, нельзя назвать красивой, сидела на стуле с высокой резной спинкой и была полностью поглощена происходившим действом. Эдмонда с замиранием сердца следила, как Мадлен исполняла роль богатой знатной вдовушки, имевшей дочь на выданье, которую мастерски изображал Леон (баронессе, как, впрочем, и барону, и в голову не могло прийти, что это юноша) и даже жеманился, как молодая капризная девица. Между матерью и дочерью разгорелось соперничество за сердце голиарда, Ригора, который успевал усладить их слух своими сочинениями и бесстыдно сорвать цветы любви, позабыв о том, что его долг, прежде всего, воспевание куртуазной любви, а не удовлетворение плотских страстей.

Ригор, стоя на одном колене перед вдовушкой-Мадлен, которая всем своим видом показывала, что сгорает от страсти, исполнял:

У любви есть дар высокий —

Колдовская сила,

Что зимой, в мороз жестокий,

Мне цветы взрастила.

Ветра вой, дождя потоки —

Всё мне стало мило.

Вот и новой песни строки

Вьются легкокрыло.

И столь любовь сильна,

И столь огня полна,

Что и льдины, как весна,

К жизни пробудила…[49]

Баронесса невольно поддалась любовным фантазиям. Она устала от пренебрежения супруга, ибо он женился на ней, позарившись на земли её отца, которые вскоре присоединил к своим владениям и перестал обращать на жену внимание, отдавая предпочтение юношам.

Эдмонда представила, как утопает в объятиях голиарда. Она почувствовала сильное волнение и желание.

Барон краем глаза следил за своей супругой, понимая, что происходит в её душе. Он не требовал от Эдмонды верности и, пребывая в прекрасном расположении духа, решил доставить ей хоть какое-то удовольствие.

– Вы, верно устали, сударыня… – произнёс он, искоса поглядывая на жену.

Та смутилась.

– О нет, Филипп… Представление доставляет мне истинное наслаждение.

Барон улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы, на фоне которых отчётливо выступали резцы, словно у вампира.

– Не сомневаюсь, сударыня. И даже могу сказать наверняка: наслаждение доставляет вам голиард… Не так ли?

Эдмонда потупила взор, не зная, что ответить, ибо характер и поведение супруга были непредсказуемыми.

– По окончании страданий этого красавца, который мечется между богатой матерью и юной дочерью, вы можете подняться в свои покои.

– Но я не устала… – попыталась возразить баронесса.

– Разумеется. Поэтому вслед за вами отправится голиард и усладит ваш слух своими утончёнными альбами и кансонами.

Эдмонда взмахнула ресницами, не ожидая от барона подобной любезности.

– Благодарю вас… – произнесла она.

* * *

По окончании представления любовного треугольника, барон подозвал в себе Ригора и что-то шепнул тому на ухо. Голиард почувствовал смущение, но ненадолго, усилием воли он обрёл прежнюю уверенность. Он поклонился барону и вымолвил:

– Почту за честь, ваше сиятельство.

К Ригору подошёл слуга, одетый в тёмно-коричневую куртку и жёлто-зелёные шоссы[50].

– Следуйте за мной, сударь… – сказал он.

Голиард направился за ним, предвкушая встречу с баронессой.

…В это время Жан подменил Ригора, которому было суждено услаждать сиятельную Эдмонду не только стихосложением и музыкой. Он умел играть на арфе и сносно петь. Конечно, его музыкальные способности меркли по сравнению с талантами Ригора, но что поделать – желание баронессы закон.

Барон наслаждался представлением. Время близилось к полуночи, актёры устали и из последних сил разыгрывали перед хозяином замка очередную сценку.

Зато барон, попивая вино и заедая его засахаренными фруктами, чувствовал себя прекрасно. Он ничего и слушать не желал об усталости актёров. Наконец случилось непоправимое: обессиливший Леон наступил на свой длинный женский наряд, упал и потерял сознание.

Перепуганные актёры бросились к нему, думая, что юноша умирает от изнеможения.

– Леон! Леон! Мальчик мой! – воскликнул Жосс, хлопая его по щекам.

Барон встрепенулся.

– Леон… Мальчик… Так что же весь вечер я любовался на юношу в облике девицы? – удивился он.

Актрисы, не ведая о наклонностях барона, подтвердили сие обстоятельство.

– Леон всегда исполняет роль молоденьких девушек… – сказала Мадлен, не подозревая о том, какие роковые последствия может сыграть произнесённая фраза.

Барон улыбнулся, обнажив острые резцы.

– Бедняжка! Я прикажу позаботиться о нём. Вам же стоит отдохнуть…

Актёры, ни о чём не подозревая, поблагодарили барона. Слуги подхватили Леона и вынесли его из зала.

– Вас проводят в специально отведённые покои, – сказал барон, напоследок обращаясь к актёрам, и удалился из зала в сопровождении небольшой свиты.

* * *

Посреди ночи в покои баронессы ворвались слуги, вытащили из постели заспанного Ригора, собрали его вещи и выбросили вон из замка, за ним последовала вся труппа.

Баронесса, облачённая в ночную сорочку и пелисон, буквально влетела в покои своего супруга.

– О, дорогая Эдмонда! – воскликнул барон, наслаждаясь растрёпанным видом жены, задыхавшейся от гнева.

– Что происходит, Филипп?.. – прошипела Эдмонда. – Слуги врываются ко мне в спальню… Творят бесчинства… На каком основании?

Барон подошёл к жене.

– О! Вы жаждете услышать объяснения? Так я не намерен их давать, ибо я нахожусь в собственном замке и могу делать всё, что хочу. Актёры утомили меня, и я приказал прогнать их прочь из замка…

Баронесса немного успокоилась.

– Но разве нельзя было сделать это завтра утром?

Барон усмехнулся.

– Простите, Эдмонда, если прервал ваши наслаждения с голиардом… Право, я не хотел…

– Вы чудовище… – прошептала баронесса. – Я устала от вашего пренебрежения и вашей жестокости…

Барон округлил глаза.

– Жестокости? Вы, моя дорогая, ещё не знаете, что такое жестокость! – возопил он, побагровев от гнева.

Баронесса попятилась к двери, уже сожалея о невольно вырвавшихся словах, намереваясь как можно скорее покинуть покои мужа и затвориться в своих.

Но барон опередил супругу, преградив ей путь.

– Выпустите меня! Я устала и хочу спать. – Надменно произнесла Эдмонда, стараясь из последних сил сохранять спокойствие.

– Ну, уж нет! – воскликнул барон. – Я хочу обладать вами!

Баронесса почувствовала, что слабеет.

– Я не намерена делить с вами ложе…

– Зато я намерен!!!

Барон схватил Эдмонду за руку и потащил к постели.

– Пустите меня! Пусть вас услаждают пажи и юные сервы!

– Что-о-о?! – возопил барон, задыхаясь от ненависти к жене. – Вы смеете мне отказывать в том, на что я имею законное право!

Он со всего размаха ударил Эдмонду по лицу. Она упала на кровать и потеряла сознание.

– Так-то лучше! По крайней мере, не будешь кусаться… – сказал барон, с вожделением рассматривая обнажённые ноги жены, видневшиеся из-под задравшейся сорочки.

* * *

Понурые актёры стояли около повозок недалеко от замка. Ночь выдалась холодной и ветреной. Из леса доносился вой волков. Жосс потирал избитые бока, ему досталось больше всех за то, что он пытался оказать сопротивление людям барона и требовал вернуть Леона. Мадлен и Колетта проклинали барона и его подручных.

– Нигде с нами так не обращались! – возмущалась Мадлен. – Будь проклят барон Эпиналь вместе со своим замком!