Лиз Тайнер - Дама сердца

– Но сейчас она далеко.

– Да. – Последнее, что слышала о матери Лили, это то, что та последовала за своей любовью – мужчиной, тоже связанным узами брака, – куда-то в сторону Манчестера. – Я ненавидела мамины нервные срывы, но Эбигейл, похоже, это совсем не волновало. Я пыталась уберечь сестру от худшего. Старалась представить все как захватывающее приключение. – Лили захихикала. – Это, должно быть, сработало. Она хочет замуж.

– У вас не должно быть такой жизни.

– Конечно нет, – согласилась Лили.

Стоило Эджу лишь наклониться к ней, как она почувствовала дух бурлившей внутри ее жизни. Но Лили не могла позволить себе колебаться на краю пропасти из-за излишней эмоциональности, унаследованной ею от матери. В присутствии Эджа она теряла ясность мысли.

– Жаль, что перед отъездом я не расспросила мать о другом мужчине. Том, на которого намекали в газете и который упоминается в книге Софии Свифт. О кузнеце. Мистере Харте. Но подходящий момент никак не подворачивался, мама была такой… неуравновешенной. И я все твердила себе, что мне не нужно знать об этом.

– Вы могли бы поговорить с ним.

– Нет. Это было бы неуважительно по отношению к человеку, который заботился обо мне всю мою жизнь.

Повисло молчание. Какие бы чувства ни вызывал у нее Эдж, Лили никогда не впустила бы его в свое сердце. Она смотрела на брак глазами подруг своей матери. Крики. Слезы. Жизнь в разных домах. Она завидовала лишь одному браку. Идеальному союзу родителей Эджа – до тех пор, пока любовница старого герцога не явилась в дом ее матери, расстроенная тем, что у них не было места для свиданий.

Мама отнеслась к этому с сочувствием. Она очень кстати жила в доме, возле которого трудно было рассмотреть подъезжавшие кареты. В маленьком доме, купленном для нее мужем, без каких-либо достоинств, кроме одного – уединенности.

В то время Лили и Эбигейл отправили к отцу. Они были так счастливы вернуться в родной дом!

А вскоре, одним прекрасным вечером, старый герцог сопровождал свою жену на какой-то званый ужин. Лили стояла на улице. Она слышала смех герцогини, когда та садилась в карету. Глаза старого герцога пробежали по Лили словно по каким-то отбросам.

Стук сердца отдавался в ее ушах, напоминая об отчаянии матери. А ведь они с отцом когда-то любили друг друга… Но все обернулось скандалами и слезами.

Одно из самых ранних воспоминаний Лили было связано с тем, как мать взяла ее за руку и отвела в кузницу. Лили будто зашла в пещеру. Лязгал молот, словно скрещивались древние мечи. Угли пылали, как зубы дракона, и она огляделась, ожидая, что грозное крылатое существо вот-вот набросится на нее.

Лили отмахнулась от воспоминаний, пытаясь успокоить сбившееся дыхание.

– Однажды, в детстве, я видела кузнеца. Потное чудовище, махавшее молотом в мою сторону. Он приказал нам убираться и никогда больше не попадаться ему на глаза.

– Лили… – успокаивающе произнес Эдж. Он быстро обошел стол и взял ее руки в свои, заставляя все внутри содрогаться. – Это было давным-давно.

– Не важно. Я… – Лили била дрожь. Она увернулась от его рук и отошла назад, прислонившись к стене. – Всю свою жизнь я знала, что не принадлежу к светскому обществу. А моя сестра – да, и я старалась, чтобы ей было комфортно везде. Я все время твердила ей, что она относится к кругу королей и королев. – Тогда она не чувствовала ни капли зависти. Но сейчас нечто подобное стало зарождаться в ее душе. – Я скажу отцу, что отвергла ваше предложение. Он не может заставить меня выйти за вас замуж, а если попытается, я уеду из города, – решила Лили.

– Не стоит. Я сам скажу ему, что не делал предложения.

– Нет, – возразила она. – Отец должен знать. Я отказываюсь от вашего предложения не на какое-то время – навсегда. Я – дочь кузнеца. Я заслужила место в этом доме, заботясь о сестре, но я никогда не стану герцогиней.

– А как же наша дружба?

Холодный воздух хлестнул Лили. Она обхватила себя руками за талию.

Если она забудет обо всем, что связывало ее с Эджем, будет страдать долгие годы. С другой стороны, она ведь всегда знала, что Эдж не для нее.

– Теперь мы не можем дружить, – промолвила она.

Все чувства вмиг исчезли с его лица. Лишь его глаза ярче обычного засверкали синевой и ледяным холодом. И Эдж отвернулся, уже, похоже, не видя ее.

Он спал урывками, часто просыпаясь и вновь начиная думать о Лили. Когда встало солнце, он снял кольцо с мизинца и убрал его в коробочку.

Слова Лили то и дело всплывали в сознании, и Эдж не мог не удивляться, насколько она противилась тому, что могло бы стать прямо-таки идеальным браком.

Он подумал о камердинере, этом идеальном слуге. Гонту не требовались лишние похвалы. Получаемое им жалованье подтверждало его ценность. Но менее значимых слуг наверняка порадовало бы доброе слово. Он мог передать им все через Гонта. А еще лучше – сказать лично.

Эдж оделся, не став вызывать звонком камердинера, вышел из своей комнаты и направился наверх, к лестничной клетке, ведущей в помещение для слуг. До него донесся приглушенный рокот голосов. Эдж сделал несколько шагов, и в ушах у него явственно зазвучал голос отца, предупреждавший о том, что герцог не должен заходить в людскую.

Он прислушался. Кому-то давали указания.

– Это превосходный дом для работы, вам здесь понравится… Но вы не должны попадаться на глаза его светлости. И его гостям тоже, только если вас специально позовут или этого нельзя будет избежать. Мы должны быть невидимыми для таких высокопоставленных людей, как он. Вас уволят, если он скажет дворецкому хоть слово о вас.

И голоса смолкли.

Как он мог достойно представлять свою страну, если даже не знал, что происходит под его собственной крышей, и людям, которым он платил, не разрешалось попадаться ему на глаза?

Он вернулся в свою комнату и звонком вызвал Гонта, приказав ему найти поношенную одежду.

* * *

Мальчик – подручный конюха, заблаговременно отправленный с поручением к кузнице, обнаружил таверну, в которую часто захаживал тот самый кузнец, и Эджу дали подробное описание мистера Харта.

Тем вечером, осознавая, что камердинер не уснет до его возвращения домой, Эдж вышел из кареты. Нос уловил аромат жареного мяса. В воздухе носились звуки скрипки, смешиваясь с взрывами смеха. Какой-то олух, сопровождаемый тянувшей его за руку женщиной, с размаху наткнулся на Эджа, и ожоги напомнили о себе болью.

В «Медведе и кабане» знакомых лиц не оказалось, и, кроме нескольких человек, прокряхтевших приветствия, никто не обратил на Эджа особого внимания.

В таверну вошел мужчина с копной белых волос и отросшими растрепанными бакенбардами, полностью соответствующий описанию. Кузнец уселся на стул рядом с Эджем, и до герцога донесся запах жженых углей.

– Новые посетители с монетами в карманах всегда покупают мне выпить, – сказал кузнец.

– Правда? – отозвался Эдж.

– Предположим, что так, раз уж вы первый, кого я никогда прежде здесь не видел. – Он быстро подтянул стул ближе к Эджу. – Проигрались?

– Не больше чем в любой другой день.

– Тогда садитесь и расскажите, откуда вы. У вас голос джентльмена.

– Раньше я занимался коммерцией.

– А, – улыбнулся кузнец. – Так поведайте мне, что вы натворили.

– Я ничего не совершал.

– Вы хотите сказать, что вас не поймали.

– Нет. Я не совершал никаких преступлений.

Обрамленные морщинками глаза и лицо кузнеца снова озарились.

– Ладно, можете купить мне выпить и без лишних откровений. Я и сам могу поговорить. Обычно я держу львиную долю слов при себе, и, похоже, они настолько увязли в моей голове, что всякий раз мне трудно вытащить оттуда что-нибудь правильное. – Он осушил остатки своего напитка. На рукаве его рубашки красовалась выжженная дыра. – Или я просто набираюсь сверх меры.

Не успел Эдж закончить свою первую кружку, как старик махнул девушке за стойкой, чтобы принесла им еще выпить, и стал молоть всякий вздор о кузнице.

– Я начал работать, когда был совсем еще мальчишкой. Можно сказать, родился с молотом в руке. – Он посмотрел на Эджа. – Запомни, что я скажу, парень. Первое правило кузнечного дела: ты можешь не быть честным с людьми, но должен быть честным с металлом. Он не прощает вранья. Ты работаешь по его правилам, иначе придется начинать все заново. Я никогда не устаю от красоты металла. Можешь нагревать его, пока он не станет мягким, податливым. И чем больше заботы он получает, тем тверже становится. Совсем как мужик с какой-нибудь красоткой. – Он похихикал и спросил: – А ты чем занимаешься?

– Главным образом работаю с бухгалтерскими книгами.

– С чужими деньгами. – Он прикрыл глаза и мечтательно произнес: – Наверное, это самая прекрасная вещь после теплой женщины и горячей стали.

Продолжая сыпать шуточками, кузнец помахал, заказав им еще две кружки. Он болтал без умолку, перескакивая с одной мысли на другую.

– Так с чьими бухгалтерскими книгами ты работаешь? – спросил он.

– Одного человека с улицы Сент-Джеймс.

– И кто же этот человек?

– Представитель сливок общества.

– Расскажи мне что-нибудь о себе. Есть ли у тебя жена? – Ты ее любишь или терпеть не можешь? Или любовница, которая жаждет затащить под венец?

– А кто у вас?

– Жена, почти десять лет. – Кузнец подался вперед, явно не желая отставать. – Так что же твоя любимая? Уже готов выкинуть ее из сердца? Иначе вряд ли ты торчал бы тут.

– Нет у меня никакой любимой.

– В таком случае разве не пора подыскать себе кого-то?

– Вы женаты лишь десять лет. Похоже, вы сами с этим припозднились.

– Это моя третья жена. Первая умерла во время родов. Вторая сбежала с портным и умерла от лихорадки. Я разочаровался в браке, но потом встретил нынешнюю жену. Она на восемь лет старше меня и пережила нескольких мужей. Прекрасная жена. Она могла бы передвинуть наковальню одной рукой. А в гневе способна растопить взглядом сталь. – Он вскинул брови. – Я делаю все как она велит.

– А правда вы тот человек, который когда-то соблазнил жену Хайтауэра?

Судя по всему, супруга кузнеца была не единственной, кто мог растопить взглядом сталь.

– Похоже, вы знаете обо мне больше, чем я о вас.

– Это о вас упоминали в книге Софии Свифт?

– Да, но вы копаетесь в старых грязных слухах, а это ни к чему хорошему не приведет. – Он встал, окликнув через плечо: – Мартин! Дэниелc! Этот человек просит его проводить.

Какой-то неряха с немытой копной волос, падавших на лицо, поднял взгляд и сунул руку в карман пальто. Другой приятель кузнеца с охотничьим ружьем наперевес высунул голову из двери.

В этот момент Эдж в полной мере прочувствовал, каково это не быть пэром.

– Я уже ухожу, – сказал он. Тянуться к спрятанному в сапоге оружию было бессмысленно.

Зато теперь Эдж знал наверняка, что нашел нужного человека, и завтра он нанесет визит в кузницу, чтобы поговорить с ним.

Остановив лошадь у кузницы, Эдж некрепко привязал узды к коновязи. Он мог не волноваться о том, что лошадь куда-нибудь забредет. Он легонько похлопал ее по шее, чтобы она поняла. Теперь лошадь будет ждать, пока он не вернется.

Кузницу окружали положенные на землю выровненные плоские камни, а дом кузнеца примыкал к кузнечному цеху.

Зайдя в кузницу, Эдж невольно вспомнил об обожженной коже. Тут же в сознании вспыхнули воспоминания о боли и о пиявках. Он решил, что больше никто и никогда не положит на него этих существ.

За прошедшую ночь Эдж вспомнил все, что почерпнул из беседы с кузнецом, и, хотя тот и позвал подкрепление, опасности явно не представлял. А если и был опасным, Эдж вполне мог с ним справиться. Лили никогда не узнала бы об этом – как и ушлые газетчики. Никто даже не узнает, кто такой Эдж и какую цель он преследует.

Открытые нараспашку двери слабо помогали освещать находившийся в глубине цех. Внутри пылала, мерцая смертоносными углями, кузница. Эдж бывал в подобной атмосфере в бреду, когда настойка опия притупляла боль и будоражила воображение.

Эдж двинулся вперед, и ни его шаги, ни сердцебиение не замедлились. В ноздри ударили запахи углей и раскаленной кожи. Он вдохнул дым, и, когда сглотнул, тот осел у него в животе.

Стук кузнечного молота грохотом отдавался в голове Эджа. Рубцы у него на ногах напомнили о себе новой болью, ударившей в виски и заставившей ощутить, как царапает кожу ткань брюк.

Не слыша его, кузнец продолжал лязгать металлом, и это бренчание, похоже, не останавливалось ни на мгновение.

Эдж подошел ближе.

Не успел он сделать еще шаг, как кузнец повернулся, покачивая тяжелыми клещами, сжимавшими раскаленный докрасна наконечник клинка, в сторону Эджа. Герцог посторонился, чтобы не обжечься. От жаркого воздуха он дышал с превеликим трудом.

Кузнец застыл на месте и задумчиво прищурился: