Девки подняли юбку с кровати, складки тончайшего белого шелка ниспадали, словно водопад.

— Матушка-барыня, красота-то какая! — воскликнула одна из девок. — Ничего краше я и не видывала…

Что и говорить, свадебный наряд Натальи был роскошным, его привезли аж из самой Москвы, модного дома Самсона фон Штеймана, который выписывал последние модели только из Парижа.

Юбка была настолько пышной, что стояла на полу. Под шелковой верхней насчитывалось пять нижних юбок, Наташа буквально залезла в них сверху.

Глаша застегнула многочисленные крючки. Теперь настал черед лифа.

Наташа выставила руки вперед, девки осторожно, дабы не попортить кружевные рукава, облачили молодую барыню.

Мария Ивановна любовалась дочерью, держа в руках фату, крепившуюся к изящной диадеме.

— Вот, Наташенька, а эту диадему тебе прислал его сиятельство…

Наташа села на стул перед зеркалом, стараясь не смотреться в него. Глаша прибрала ее растрепавшиеся волосы, а Мария Ивановна с особой торжественностью водрузила фату на прелестную голову дочери. Последним штрихом наряда были перчатки.

Глаша держала специальную длинную коробку, Мария Ивановна открыла ее и извлекла длинные, по локоть, кружевные перчатки. Девушка послушно надела их и посмотрелась в зеркало. Перед ее взором предстала молодая прекрасная невеста…

«Вот бы Константин увидел меня такой… Неужели мне так и придется выйти за старика? Я не переживу этого…»

От грустных мыслей ее отвлек всеобщий возглас одобрения и восхищения.

— Да, все прекрасно сидит! Ничего не стоит подшивать. Платье словно по тебе сшито, Наташенька! — воскликнула довольная маменька.

Девушка смотрелась в зеркало, не отрывая взгляда от своего отражения.

— Да, и последнее… Глаша, пойди в мою спальню, там, у зеркала, стоит бархатная коробочка, принеси ее.

Когда Мария Ивановна открыла бархатную коробку, Глаша и девки ахнули разом: перед ними переливалось драгоценным сиянием ожерелье невиданной красоты.

Мария Ивановна подошла к дочери и накинула ей на шею украшение. Наташе показалось, что вокруг нее обвивается холодная змея.

— Вот, это твой папенька подарил мне на свадьбу двадцать лет назад. Существует придание, якобы это ожерелье принадлежало графине де Монлюк.

Наташа потрогала камни ожерелья, они были холодны, как лед, и это показалось символичным. Чрезмерно затянутый корсет мешал дышать, девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Маменька, умоляю, снимите с меня все это… — пролепетала она и лишилась чувств.

Глаша и прислуга перекрестились: дурная примета, когда невеста, облаченная в свадебный наряд, теряет сознание.

9

Наташа лежала на полу, над ней хлопотала Мария Ивановна и Глаша, растиравшая той виски одеколоном. Наконец девушка открыла глаза.

— Боже мой, Наташенька! Ты слишком переволновалась… Белое платье, украшения — все это волнительно для невесты…

Глаша аккуратно сняла диадему с Наташи и принялась за шнуровку корсажа.

— Барыня, корсаж уж чересчур жесткий. Это что, мода такая нынче? — поинтересовалась она.

— Мода, мода… Наташа обопрись на меня, тебе надо лечь в постель, — хлопотала маменька.

Девушка молчала, полностью подчинившись горничной, которая пыталась разоблачить ее.

— Я хочу побыть одна, — пролепетала Наташа.

Мария Ивановна и прислуга, держащая свадебный туалет, удалились.

Наташа лежала бледная, Глаша сокрушалась:

— Наталья Дмитриевна, дюже вы переживаете… Смириться надобно. Может, все и переменится…

— К чему переменится? — не поняла девушка.

— Да к лучшему. Ведь корнет сказывал сообщить о дне свадьбы, — пояснила горничная.

Наташа давала себе ясный отчет в том, что может произойти, и решила действовать решительно — идти до конца.

— Свадьба в нынешнюю субботу. Папенька желает отвезти меня в Астафьево-Хлынское намедни, в пятницу, дабы с утра я облачилась в свадебный наряд уже в доме графа. Ему, видите ли, так спокойнее. Ну что ж, посмотрим. Глаша, дай мне перо и бумагу, я напишу записку корнету. Ты сможешь незаметно отнести ее? Не ровен час, люди следователя следят за усадьбой.

— То правда, все может быть. Но вы, Наталья Дмитриевна, не извольте беспокоиться, я все тропки знаю. Проберусь к дубу, никто и не заметит.

Наташа села за секретер, голова еще кружилась. Но она твердо сжала перо в руке и начертала на бумаге:


«Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего „жениха“, я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское…»

* * *

Поручик Корнеев развернул письмо Наташи и обомлел.

— Денис, друг мой, прочтите!

Корнет Краснопольский бегло прочитал:

— Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего «жениха», я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское… И что здесь такого?

— Да то, мой друг, что это Астафьево-Хлынское недавно купил мой дядя, граф Астафьев! Черт побери, корнет! — Поручик метался по комнате, словно разъяренный зверь.

— Позвольте, ничего не понимаю. Это что, ваш дядя? Он женится на Наташе!!! — наконец понял корнет.

— Вот именно!!! Что делать? Единственный человек, на которого я рассчитывал, оказывается моим заклятым соперником! Господи, за что?

Корнет растерялся.

— Но, но… Подождите, поручик… Придумаем что-нибудь.

— Что, Денис?! Я — в бегах, Наташу выдают замуж в субботу, да еще и за кого — за моего дядю! Это конец! — Поручик рухнул на стул, налил вина и осушил бокал до дна.

— Успокойтесь! А если написать графу обо всем, признаться.

— Корнет, вы меня удивляете! В любви — каждый за себя! Хорошо, что я не называл имя своей возлюбленной в письме…

— Константин, но вы — единственный наследник графа, насколько я понимаю.

— Да. И что это меняет?

— Неужели он разобьет два любящих сердца, тем более своего же племянника?!

— Право, не знаю, что и сказать, Денис… Может, действительно, украсть Наташу и обвенчаться в ближайшей церкви, а потом уже явиться к дяде?

— Возможно… — глубокомысленно изрек корнет, понимая всю сложность ситуации: кто знает, как отреагирует граф.

— А вдруг дядя откажет мне в помощи? И что тогда: я — без средств к существованию, да еще и неприятности с полицией. Что я дам Наташе?

— Тогда пусть она выходит за графа, — подытожил корнет.

— Нет, только не это. Она погубит себя!

— Значит, надо подумать, как лучше похитить «невесту» и обвенчаться с ней. Вряд ли родители проклянут ее, все же единственная дочь.

— Маски на лицо, пистолеты, и вперед, отобьем девушку в бою! — разгорячился поручик.

Корнет от души рассмеялся:

— Ну, любезный, вы и разбойник! Нет, надо действовать хитростью, иначе вас подстрелят и — прощай Наташа.

* * *

В ночь с понедельника на вторник Наташа спала плохо, постоянно ворочалась, не помогали даже успокоительные отвары пустырника и душицы. Мало того, что девушка заснула уже заполночь, ее одолевали сны, сменяя один другой.

Сначала ей приснился граф Астафьев, он поднял фату с ее лица и поцеловал… Наташа чувствовала отвращение даже во сне и застонала. Глаша вскочила с кушетки:

— Наталья Дмитриевна, что с вами?

Девушка открыла глаза.

— Дурной сон, Глаша, поди спать.

Она перевернулась на другой бок и попыталась заснуть, сон навалился тяжело. Снилось, словно едет она в дрожках с маменькой. Неожиданно на них нападает отряд разбойников: все в черных масках и черных плащах, что развеваются по ветру. Некто хватает ее из дрожек и сажает перед собой на лошадь. Маменька кричит вслед, ее крик слабеет и совсем удаляется и затихает…

Похититель привозит девушку в замок, что на высокой скале. Наташа молит его:

— Отпустите меня, сударь!

Но тот лишь смеется, его смех зловещ и страшен…

Злодей хватает свою жертву и на руках несет в спальню, где их ожидает огромная кровать. Он бросает на ложе невинную девушку и наваливается на нее…

— Господи, Наталья Дмитриевна! Проснитесь же! — Глаша трясла девушку, но та продолжала стонать. Наконец она очнулась.

— Что, что такое?

— Вы опять стонали и плакали во сне.

Наташа села, ее рубашка взмокла от холодного пота.

— Ужас-то какой, Глаша… Принеси мне рубашку свежую из комода… Ох, завтра ехать к графу…

Глаша переодела молодую барыню, накрыла одеялом, словно маленькую.

— Хотите, я посижу с вами, пока не заснете?

— Да, Глаша…

* * *

Наталья проснулась поздно, голова болела, словом, настроение юной барышни было отвратительное. Если бы не предупредительная Глаша, которая уже подготовила кувшин с водой для умывания, она бы вообще не встала с постели.

— Наталья Дмитриевна, вот и славно! Проснуться изволили.

Молодая барыня потянулась, зевнула и протянула:

— А-а-а… Это ты. Голова разламывается… Не хочу вставать. Да и зачем?

— А затем, Наталья Дмитриевна, что сегодня его сиятельство пожалуют. Неужто не спуститесь к нему в залу? Чай, барин-то расстроится и, не дай Бог, опять расправы учинять станет.

— Да, Глаша, ты, пожалуй, права. Надо вставать.

— Вставайте, вставайте, я вас умою, причешу. Какое платье сегодня пожелаете надеть?

— Глаша, да какая разница? Любое…

— Нет, Наталья Дмитриевна, его сиятельство и батюшка ваш должны видеть вас прибранной, нарядной, свежей.

— Ох, и умна ты Глаша! Быть бы тебе экономкой!

— Чай, буду еще…

Глаша поливала из кувшина Наталье на руки, та умылась и села перед зеркалом.

— Совсем я подурнела взаперти… А ты, Глаша, как считаешь?

Глаша взяла гребень и начала с кончиков расчесывать длинные волосы девушки.

— Побледнели вы малость. Так сколь переживаний с ентой свадьбой!

— Так, сегодня вторник, — рассуждала Наталья, — в субботу венчание и банкет в графском доме. — Девушку передернуло от этой мысли. — Ты, помнится, говорила, что сумеешь передать письмо Константину.

— Точно так-с, Наталья Дмитриевна, снесу его в дупло дуба. Проберусь, никто и не заметит.

После утреннего туалета Наталья села за секретер и бегло, на одном дыхании, написала:


«Константин, любовь моя!

В субботу я стану графиней Астафьевой, если в ход сих событий не вмешается провидение или… Словом, умоляю что-нибудь предпринять. Я готова к любому твоему решению, лишь бы только не выходить за постылого графа».

* * *

После обеда, в два часа по полудни, граф Астафьев приехал в Погремцовку навестить невесту и своих тестя и тещу.

Мужчины обнялись и расцеловались, какие могут быть церемонии между своими людьми, можно сказать, уже родственниками.

— Как Наталья Дмитриевна? — поинтересовался граф.

— Хорошо, сейчас она спустится в гостиную.

Наталья расправила кружева, которые пышно ниспадали с декольте и рукавов, и по требованию папеньки изволила направиться в гостиную.

— Ах, бонжур, Наталья Дмитриевна! — воскликнул граф при виде своей очаровательной невесты, что и говорить, она выглядела прекрасно в нежно-лиловом платье.

Девушка слегка поклонилась и невольно покраснела, что весьма понравилось жениху.

— Как ваше самочувствие, Павел Юрьевич?

— Прекрасно, жду с нетерпением субботы! — воскликнул граф.

У Наташи закружилась голова.

— Ах, ваше сиятельство, не желаете ли прогуляться по саду?

Граф и папенька просияли: вот наконец-то все и сладилось. Иначе и быть не могло!

* * *

Глаша незаметно выскользнула из дома через черный ход в кухне и направилась огородами к лесу. Она специально надела старый рваный сарафан, словно последняя дворовая девка, что сопли подолом утирает, взяла лукошко — если что, мол, идет по грибы и ягоды.

Она беспрепятственно достигла леса и пошла коротким путем, что должен был вывести прямо к главной проселочной дороге, на которой стоял «почтовый дуб». Горничная шла осторожно, не спеша, делая вид, что собирает ягоды. На самом же деле она постоянно оглядывалась по сторонам: не наблюдает ли кто за ней?

Так она прошла с полверсты, все было спокойно. И вот появился дуб. Предусмотрительная Глаша прошлась вдоль полянки, на которой росло дерево, пытаясь увидеть признаки опасности, но ничего так и не заметив, направилась прямо к «почтовому ящику». Она достала из-за пазухи письмо и быстро бросила его в дупло, затем снова прошлась по полянке и побрела в лес, решив собрать немного ягод для правдоподобности своего похода.