Слушая восторженную Гришкину трескотню за ужином, Маришка и Лев улыбались, переглядываясь между собой и радуясь, что наконец-то в школе появился человек, способный привить малышам любовь к спорту.

— Мамочка, он тако-о-ой! — округлил глаза Гришка. — Ты даже не представляешь, какой! Сегодня мы лазили по канатам, и он сказал, что я самый лучший в классе, понимаешь, самый-самый!

— А тебе он не сказал ничего? — Лев взглянул на Андрейку, ковыряющего в тарелке сочную сардельку.

— Почему же, мне он сказал то же самое, что и Грине, — неохотно откликнулся тот.

— Почему же тогда ты не расскажешь нам с мамой обо всём этом сам? — насторожился Лев. Ему не понравился ответ Андрейки, было в его тоне что-то такое, что настораживало.

— Так вам же Гришка всё вытряхнул ещё с самого порога, а теперь повторяет, наверное, на тот случай, если вы не запомнили, — откликнулся Андрейка, но глаз от тарелки так и не поднял.

— Он не хочет об этом говорить, — вдруг сказал Гришка, но, посмотрев на брата, тут же прикусил язык.

— Почему? — Вороновский посмотрел на Андрея внимательно, ожидая разъяснений, но тот неожиданно отодвинул тарелку.

— Я наелся, мам, спасибо. Можно мне идти?

— На здоровье, — автоматически отозвалась Маришка, глядя, как Андрейка встаёт и уходит в детскую.

— Может быть, ты объяснишь, что это означает? — Вороновский посмотрел на Гришку, но тот, втянув голову в плечи, отрицательно покачал головой. — Почему Андрей не стал с нами разговаривать, что-то случилось в школе?

— Я не знаю, — опустил глаза тот, и Маришка со Львом поняли, что от Гришки добиться ничего не удастся.


— Странная история, — задумчиво проговорил Лев, когда мальчишки уже погасили свет и легли спать.

Вороновские сидели в большой комнате. О чём-то вещал телевизионный ящик, рассказывая в очередной раз о свалившихся на людей бедах, но сегодня он старался абсолютно зря: слушать его никто не собирался. Щёлкнув кнопкой, Лев повернулся к Маришке и в полнейшей тишине, повисшей в комнате, спросил:

— Может быть, ты мне что-то прояснишь, что происходит с ребёнком?

— Знаешь, я тоже многого не понимаю, но это каким-то образом связано с новым учителем физкультуры.

— Интересно получается, — растерялся на мгновение Лев, — и каким же образом?

— Как только разговор заходит о нём, Гришка расцветает и тут же начинает нести всякую околесицу, а Андрей мрачнеет, замыкается и отказывается говорить о нём наотрез.

— Что бы всё это значило? — поразился Лев.

— Я сначала думала, что, может быть, Андрея кто-то обидел в школе, но он мне прямо заявил, что его никто не обижал. Знаешь, Лев, у меня есть кое-какие соображения на этот счёт, но не могу утверждать, что это не плод моей фантазии.

— Поделись.

— Несколько дней назад, когда ты был на ночном дежурстве, значит, когда это было?

— В прошлую пятницу? — подсказал Лев.

— Наверное да, потому что на улице погода была совсем плохая, лыж не было, и мальчишки занимались физкультурой в зале. Да, наверное, это в пятницу и было.

— Что было-то? — поторопил Лев.

— Не перебивай, — попросила Маришка. — Так вот, уложила я их спать, а сама села за вязание. Гришка не любит засыпать в темноте, поэтому он часто оставляет щёлочку в двери, чтобы был виден свет из прихожей. Сначала было тихо, а потом что-то у них там произошло, наверное, забыв об открытой двери, они стали говорить достаточно громко. Знаешь, я бы пресекла это безобразие быстро, но, когда я подходила к двери, мне показались странными их слова, и я решила не входить к ним, а немножко подождать.

— И что они говорили? — напрягся Лев.

— Что сказал Гришка, я не поняла, потому что из комнаты мне было плохо слышно, а вот что ответил ему Андрей, я слышала хорошо.

— И что же он ответил?

— Он сказал, что «он» — человек подлый, это по глазам заметно, и ещё что «он» лебезит перед Гришкой неизвестно зачем, а Гришка уши якобы развесил и рад-радёшенек, и что всё это ужасно. Я сначала не поняла, кого они имели в виду, а потом оказалось, что говорят они про нового учителя.

— Глупость какая-то, Мариш, — мотнул головой Лев, — зачем учителю лебезить перед Гришей? Может, всё гораздо проще, у Гришки что-то вышло, а у Андрея — нет, вот он и позавидовал брату? — выдвинул гипотезу Лев.

— Всё может быть, конечно, но Андрею этот человек страшно не нравится, только я не пойму, чем именно, зато Гришка от него в полнейшем восторге. Лев, знаешь, мне что-то неспокойно, сейчас столько дурного в мире происходит. — Маришка замялась. — Учитель физкультуры, маленькие мальчики… Знаешь, мне всякая дрянь в голову лезет.

— Ну, ты уж совсем с ума-то не сходи, — остановил жену Лев, — что за мысли такие отвратительные, разве можно плохо думать о человеке только потому, что он не приглянулся Андрейке?

— Знаешь, Лёвушка, Гришка — восторженный, легковерный мальчик, живущий эмоциями, его ничего не стоит развернуть к себе лицом, а Андрейка — другое дело, его на мякине не проведёшь. А вдруг действительно что-то не так?

— Что может быть не так, объясни мне толком, — занервничал Лев.

— Если бы я знала, я бы давно всё рассказала.

— Тогда что ты хочешь от меня?

— Может быть, тебе стоит пойти в школу, познакомиться с ним поближе?

— И что я ему скажу? Извините, у моей жены дурное предчувствие? — начал сердиться Лев.

— Не говори глупостей, Лев, причину найти всегда можно, и не мне тебя учить, что сказать, просто познакомься с ним, только и всего, — попросила она.

— Тогда ты прекратишь волноваться?

— Обещаю, — улыбнулась Маришка, и Лев с удовольствием увидел, как просияло её лицо.

— Ладно, мне не сложно, тем более что завтра мне на работу с обеда, — проговорил он.

На следующий день зайти в школу у Вороновского не получилось. Срочный звонок из клиники выдернул Вороновского из постели ни свет ни заря. Даже не окончив завтрака, Лев выехал в больницу. Конечно, Маришке хотелось бы не затягивать знакомство с новым учителем, но особенно она волноваться не стала: раз Лев обещал, значит, сделает, а в суете неотложных бытовых дел, закрутившись, через пару дней и вовсе забыла о своей просьбе.

Но другой человек, новый учитель физкультуры, ничего не забывал и старался ничего не упускать из виду, его глаза тёмно-болотного света радостно сверкали из-под чёлки, потому что всё шло так, что лучшего и пожелать было бы сложно.

* * *

Наверное, разговор за ужином не стал бы для Вороновских загадкой, если бы они знали о том, что произошло с их мальчиками за две недели до этого.


…Когда закончился урок физкультуры, новый учитель попросил братьев задержаться и помочь ему разобраться с матами, лежащими на полу спортивного зала. Сегодня класс отрабатывал кувырки, поэтому полоска спортивных матов пролегла от самого входа до шведской стенки, и разбирать всё это богатство одному, видимо, было проблематично.

На просьбу учителя Гришка откликнулся с восторгом: ещё бы, помочь было не сложно, а перспектива остаться с любимым преподавателем почти наедине была необычайно привлекательной. Андрей предпочёл бы отказаться, этот человек был ему чем-то неприятен, но ослушаться он не посмел и, сжав губы, принялся за дело, стараясь как можно скорее освободиться от тягостной повинности. Конечно, растащить маты — труд небольшой, да и времени на это много не требуется, но почему-то всё Андрейкино существо восставало против этого человека. Андрей и сам не знал, за что он невзлюбил учителя, относился тот к братьям вроде бы ровно, всегда был приветлив и спокоен, но, глядя на него, Андрея всего переворачивало, заставляя вжимать голову в плечи и заранее принимать оборонительную позицию.

Закончив работу, мальчишки побежали в раздевалку. Комната была пуста, физкультура стояла последним уроком, и, судя по всему, все одноклассники уже ушли. Одевались ребята молча, только Гришка что-то тихонечко мурлыкал себе под нос, когда в раздевалку зашёл учитель. Андрей, мельком взглянув на него, продолжил завязывать шнурки, а Гришка, радостно улыбаясь, посмотрел ему в лицо. Окинув взглядом раздевалку и поняв, что более удачного случая может и не представиться, учитель проговорил:

— Мальчики, я могу занять у вас ещё ровно пять минут времени, или вас ждут у школы мама с папой?

Андрей не успел раскрыть рта, как Гришка выпалил:

— Никто нас не ждёт, мы уже сами домой ходим.

Андрей недовольно вздохнул, а учитель облегчённо улыбнулся и расслабил напряжённые плечи. Всё складывалось просто замечательно, упускать такой шанс было бы глупо. В конце концов, ведь не из-за маленьких противных сопляков он оказался в этой дурацкой школе; глупые, приставучие, занудливые детишки его не интересовали нисколько, ему нужны были только эти двое, все остальные казались просто досадной помехой.

— Наверное, родители вам доверяют, раз позволяют ходить одним, — аккуратно начал нащупывать почву он.

— И что с нами может случиться, наш дом в минуте ходьбы от школы? — Андрей посмотрел на учителя внимательно, и тот подумал, что в отличие от своего брата, импульсивного и нежного, этот вырастет крепким мужичком, зацепистым и упрямым.

— Да нет, конечно, ничего страшного, просто я побоялся бы отпускать своих детей одних, хотя бы до того времени, пока они не окончат начальную школу.

— Мы не ходим по одному, мы всегда вместе, — похвалился Гришка.

— Молодцы, значит, вы ещё и дружные, — кивнул головой тот. Разговор складывался так, что приступить к самому главному ему не удавалось; понимая, что время его ограничено, он нервничал, но уцепиться за что-то конкретное никак не мог.

Зашнуровав ботинки и одёрнув свитеры, мальчики встали перед учителем, ожидая его слов. На попятную идти было невозможно, к тому же могло случиться так, что второго разговора наедине больше не будет. Учитель глубоко вздохнул, потом, с шумом выпустив воздух из лёгких, решительно проговорил:

— Я должен сказать вам одну важную вещь, которая касается только нас троих и никого больше.

Андрей поднял вопросительно глаза, а Гришка, раздувшись от гордости, видимо, в предвкушении большой военной тайны, просиял:

— Какую вещь?

— Дело в том, что я ваш родной отец.

Если бы со школы упала кровля, и то её падение не произвело бы такого оглушительного эффекта. В комнате повисла тишина, только часы при входе в зал тикали, отмеряя громкие секунды бегущего времени.

Лицо Андрея побелело, а маленькие кулачки крепко сжались. Так он и знал, так он и чувствовал, что ничего хорошего от этого человека ждать не придётся! Стас видел, что губы его сузились, а крылья носа мелко вздрогнули. Опустив глаза в пол, Андрей молчал, и Неверову стало ясно, что до поры до времени отношений с Андреем не будет никаких.



Зато Гришка, сияя, словно солнечный зайчик на серебре, от восторга даже приоткрыл рот. Так вот какой он, отец! Он всегда знал, что папа не может быть плохим, просто тогда, много лет назад, случилось что-то страшное, чего им с Андрейкой взрослые не рассказали. А теперь он пришёл к ним. Какой он замечательный, и как хорошо, что у них такой отец.